Три шершавых языка

Дирекция приюта по достоинству оценила достижения Марка и дала ему положительный отклик в сопроводительном листе, дополнившем школьную грамоту. Кроме того, его уверили в горячей поддержке во всех его начинаниях.

Хотя Марка долгое время и считали оторвой-парнем, но после вышеописанных событий его будто подменили. Он извинился перед всеми, кому он в приюте принес неприятности, и покаялся перед преподавателями. Кроме того, искренне обещал директору, что до конца срока в заведении он приложит все усилия, чтобы о нем никто больше не вспоминал.

В конце концов, он сдержал слово. Похоже, Марк, сам того не осознавая, подкупил всех должностных лиц кардинальными изменениями в своей натуре. Словно он был героем захватывающего боевика, в котором плохой парень, в силу душевных преломлений, переходит на сторону добра. А затем, разумеется, активно борется со злом. Эту заслугу, скорее всего, и присвоили себе старшие воспитатели. Без сомнений, теперь они тепло относились к своему нерукотворному шедевру.

Во многом благодаря этим подвигам Марк и сумел поступить не в самый худший в Германии Берлинский университет по машиностроительной специальности. Хотя это было не лучшим местом для стремительного начала карьеры после выпуска, но вполне достойным, чтобы оказаться востребованным на рынке труда.

Марк здесь выбил место в общежитии, комнату одну на троих, где его соседями стали два таких же молодых парня, как и он сам. Пусть судьба свела здесь людей самых разных взглядов и характеров, но все же они привыкли к выходкам друг друга относительно легко.

Первый был жирным, ленивым и дурно пахнущим прожигателем диванной жизни. Капризный как ребенок и нисколько неприученный к порядку. За все годы ему не приходилось мыть полы, готовить и даже драться, кроме тех случаев, когда его просто колотили почем зря. Общение с девушками для него вообще за гранью фантастики. При их приближении он просто впадал в немой ступор. Ровно так и делают многие животные, а именно притворяются мертвыми, почуяв опасность.

Как прояснилось позже, его воспитала мать-одиночка, причем довольно неглупая. Но с ней были связаны кое-какие происшествия. Внезапно забеременев, будучи незамужней, и лишившись потому шанса выйти замуж, она прошла все круги порицания и стыда. Стоя перед зеркалом и наблюдая день за днем, как растет живот, уродуя ее красоту и будущее, она раз за разом повторяла про себя слова ненависти к этому плоду от грязи.

Хуже всего было то, что все ее деловитые родственники теперь крутили носами, будто знать ее никогда не знали. А горе-отец — какой-то французский парень, с кем она познакомилась в небольшом отеле на курорте в Испании. И зачем я поддалась уговорам своих глупых подруг отправиться на Средиземное море, пилила она себя.

Какое-то время она открыто ненавидела своего ребенка. Обращалась с ним исключительно грубо, ухаживала через раз, кормила лишь для того, чтобы он, наконец, заткнулся. Но материнские чувства все-таки возобладали в ней во время тяжелой и продолжительной болезни сына. Он кашлял и кашлял, пока не начинал захлебываться в пугающей хрипоте. И она невольно припомнила, как мучительно было то ощущение медленного удушья от отека легких в своем собственном далеком детстве.

Все сильнее и глубже презирая себя за собственную подлость, она сменила немилость на сверхзаботу, которая и превратила ее чадо в нечто бессильное, расслабленное, в то, что легко размазывается на куске хлеба.

Впадая в ужас, наблюдая это со стороны, его бабушка, успевшая помириться со своей дочерью, отважилась разорвать этот порочный круг и уговорила мать отправить сына подальше от нее. Туда, куда не дотянутся разрушительные руки заботы. Так он и оказался соседом нашего героя.

Второй жилец был не менее любопытной личностью и также явился продуктом противоречивого родительского воспитания. И почему в школе нет предмета с названием «Как не стать самым худшим родителем для своего дитя»? Ну конечно же, каждый из нас на каком-то особом генетическом уровне знает, как делать свое родительское дело, и притом в высшей степени правильно. Ну да ладно.

В общем, второго звали Макс. Будучи четвертым ребенком в семье и единственным — мужского пола, он стал объектом для воплощения самых вожделенных грез отца. Создатель услышал его горькие мольбы и подарил-таки ему сына, а значит, отцовская благодарность обязывала дать стране успешного офицера, глубоко верующего в бога и власть. Но, видимо, и здесь бог решил испытать прочность веры, каждый день погружая папашу в бездонные пучины надуманного стыда.

Мальчишка рос и с течением времени превращался то в хипаря, то в металлиста, то в поклонника панк-рок-культуры, поэта и музыканта. Все это не лишало Макса блестящего ума, мягкости характера и желания биться за высшие человеческие идеалы. Конечно же, он стал противником религии и соответственно политического деспотизма и несправедливости законов, о чем трезвонил на каждом углу. К оружию, погонам и форме у него сложилось искренне тошнотворное отношение. Как и к принуждению со стороны «недалекомыслящих». Он даже в кинотеатре смотреть на мундиры не мог, не скорежившись от презрения, пусть они и сидели на благороднейших мушкетерах. Все войны от военных, неустанно уверял он каждого собеседника.

И вот одним прекрасным деньком он в очередной раз парировал наивно-патриотические лозунги своего отца за семейным ужином. В пух и прах, как ему казалось, уничтожая его смехотворный солдафонский мир. Пик успеха в этом нехитром деле обозначился бешеным взрывом гнева главы семейства, когда лицо папаши внезапно воспламенилось красным, а его кулак со страшным ударом сотряс стол. Все прочее негодование было выражено длинным монологом о нежелании держать сынка на своей шее.

–…по окончанию школы ты отправляешься учиться как можно дальше от этого дома, и чтобы духу твоего здесь не было. Никогда! До сей поры ты достаточно позорил мои седые… — не закончил он предложение, бросив взгляд на испуганных дочерей. — Давно следовало это сделать!

С тех дивных пор они не проронили друг другу ни слова. И хотя зачастую это вызывало неудобства, Макс не сильно расстраивался. Окончив школу, он был счастлив появиться здесь.

***

Ну вот, теперь пришло время наконец вспомнить и о том, что я обещал. А именно рассказать немного подробнее о самом Марке, поскольку до этого места повествования он практически ничего из себя не представлял.

В общем, из ничем не примечательного заморыша вырос вполне складный молодой человек, если закрыть глаза на отдельные нюансы. Он был чуть выше среднего роста, недурен собой и крепко сбит. Волосы, наконец, отросли и показали свой темно-русый цвет. Чуть позже на голове появилась вполне годная прическа. Лицо довольно мягкое, вечно задумчивое. Постоянный полет мыслей вдалеке, в других пространствах и времени, разумеется, наложил свой отпечаток. Спокойствие — вот, пожалуй, его главный жизненный стержень, если судить со стороны. Но и вывести из себя его было весьма легко, если задаться целью.

Говорил он спокойно, вдумчиво. Иногда неохотно и часто заторможенно выходил из своего богатого внутреннего мира, когда к нему обращались. Но были и серьезные провалы в общении с другими людьми. Поделиться из своего жизненного опыта, кроме негатива, ему было практически нечем. А потому прочие смертные не особо выказывали стремление слушать его байки.

Были также отдельные отклонения с юмором и восприятием естественных для обычных людей взглядов. Глупые и неуместные шутки могли создавать весьма красочные образы в его голове. После многих из них он находил себя единственным в компании, кто заливался искренним смехом.

К своим товарищам он относился тепло и доброжелательно, но они к нему — зачастую снисходительно. Он всегда начинал свой день ни свет ни заря, каждое утро тренировался, мыл полы в комнате гораздо чаще, чем другие. Свою одежду он складывал в идеальные прямоугольники туда, где она должна лежать. Все, как приучили в приюте. Но остальных это, мягко сказать, раздражало. Марк и своих соседей пытался привязать к графику распределения обязанностей, и это еще больше их выводило из себя. Помнится, кто-то горячо и отчаянно призывал народы к равенству. Ну и кто в этом мире на самом деле хотел того пресловутого равенства? К равенству следует принуждать, мне так думается.

Всеми силами Марк старался быть честным и справедливым с другими людьми, положительным и надежным в отношениях. Но почему-то настоящих крепких друзей у него никак не прибавлялось. Уж слишком ревностно относился он к столь редким человеческим качествам, и потому казался чересчур требовательным. Но никто не понимал, что во много раз строже он относился к себе и своим собственным поступкам.

Каждый раз его преследовали болезненные ощущения после очередного огреха. Не то сделал, не то сказал, и мучительные мысли, едва ли не переламывающие хребет, преследовали его. Да еще эта проклятая эмпатия! Кроме того, находясь в толпе таких же молодых людей и видя себя словно со стороны на их фоне, он чувствовал некую неловкость, свою неуместность. Уж слишком развязно вели себя остальные против его обычной сдержанности. К тому же он быстро уставал от шума человеческой толпы, и часто нападало желание забиться в свой спокойный угол. Хотя бы пару часов побыть в объятиях настоящей тишины и свободы.

Все-таки он был из другого мира, чем-то крепче остальных, во многом тверже, но бывало, в обыденных ситуациях выказывал себя нелепо, как эмалированный тазик на фоне прочих глиняных сосудов для вина.

Странные сны так и продолжали сниться ему. Изредко удавалось увидеть и Ангелу, но всегда почему-то вдалеке, как-то мимоходом. Он и думал о ней, и злился на нее. Иногда ее просто ненавидел, сам не зная почему. Ее голос в голове часто пилил его за проступки и мелкие ошибки, а он мысленно огрызался в ответ. Но почему звучит именно ее голос, спрашивал он себя каждый раз. Свою первостатейную мечту найти ее в далеком Новом Свете он не оставлял. Но и радость от встречи рисовалась в голове все более вяло и даже немного вульгарно день ото дня.

Так они и жили втроем, в тесной комнатушке студенческого общежития. Жир, ни о чем серьезно не мечтавший и снисходительно относившийся к учебе, громко портил воздух, полеживая на верхнем ярусе кровати. Арамис — наш хипарь. Хлебом его не корми, но дай врубить какой-нибудь тяжеляк на все общежитие. Нередко он неделями пропадал по тусовкам со своими не менее исключительными друзьями, увенчанными ирокезами.

Марк же целыми днями зубрил учебники, зажав тлеющую сигарету между пальцев, или бродил по закоулкам Берлина. Гулять ему однозначно нравилось больше. И выбираясь, он старался увидеть, вникнуть и пережить страсть скульптора в каждой архитектурной завитушке старого города, не пропуская ни одной памятной таблички на стенах зданий и памятников. Любил он также обследовать ряды книг большой студенческой библиотеки в поисках какого-нибудь захватывающего чтива. Иногда с пары прочитанных абзацев ему открывалось настоящее бумажное сокровище. И едва ли не бегом он мчался в свою комнатушку, чтобы, забившись в свой угол, нырнуть с головой в безграничный мир авторских завихрений.

Что за жизнь началась, думал Марк, если сравнить ее с недавним прошлым. Будто я всю свою жизнь гавкал, сидя на цепи, и вдруг такое! Какие-то жалкие мгновения, и я оказался в одном из красивейших городов мира, где меня окружают уже не воспитатели с лицами тюремщиков, а настоящие свободные существа. Он часто улыбаются, не скупы на вежливость, если случайно столкнешься с ними. Не так уж многого от тебя ждут и совсем даже не требуют.

Каждое утро дорога в университет и обратно сопровождалась ощущением растворения в эфире вселенной, будто все вокруг безгранично любило его. И эта любовь выражалась теплыми лучами солнца, холодными каплями дождя, прохладным ветерком, запахами цветущих деревьев. Даже радующей глаз ярко-красной неоновой вывеской магазинчика после заката солнца. Да черт возьми, всем чем угодно изумлялся Марк. Теперь все приносило настоящее удовольствие, каждая мелочь была замечена, оценена и взвешена. Немедленно оставалась в памяти еще одной маленькой приятностью.

Жаль, что не всегда удавалось сделать длительные выходные прогулки. А Марк любил бродить вдоль речных каналов, через винтажные мосты, старинные площади, мимо шикарных административных зданий с башенками, колоннами и высокими гранитными лестницами. Путь часто петлял мимо памятников великим мира сего и мест, где они когда-то жили. Иногда хватало денег на маленькую чашечку кофе в крошечной кофейне, каждый раз на новом месте.

Приятно было это ощущение похода в гости, возникавшее за столиком очередной забегаловки. Невероятной силы удовольствие вызывало изучение людей, сидящих по соседству. Лишь украдкой взглянув на кого-то, поймав его настроение и эмоциональные детали разговора с собеседником, Марк мог каждой клеточкой своего организма ощутить то, что ощущал наблюдаемый. Примерить на себе чужую жизнь, поскольку сам еще не понимал в целом, каким ему следует быть самому и к чему стремиться.

Однозначно было для Марка ясно, что пребывание в детском доме лишило его каких-то человеческих черт. Грубый жаргон, странный юмор, крайнее недоверие к людям, коих он часто одаривал взглядом исподлобья, вовсе не были в чести у простых смертных. Не знал он, и о чем не стоит говорить, что уместно, а о чем промолчать. Как выглядеть, как одеваться, как вести себя в той или иной ситуации. Такое часто бывает с детдомовскими мальчишками. И слава богу, Марк быстро это понял, потому для себя и решил плотнее общаться с людьми «за забором». Чтобы стать таким, как все, и избавиться от этого липкого налета прошлого.

С девушками поначалу вообще был серьезный провал. Хотя они поглядывали на него с любопытством и часто заливались дурашливым смехом при знакомстве, но после короткого диалога мысленно крутили палец у виска. Красивые и ухоженные городские особы, в отличие от тех, что он наблюдал в школе, казались Марку ангелами, свалившимися с небес. Как вообще с ними разговаривать, думал он, и о чем, черт меня разорви? Где этот мой пресловутый дар речи и где мой поэтический склад ума, нахваленный преподавателями?

Ситуацию спас как никогда вовремя объявившийся Курт. Он словно волнорез корабля мог войти в любую кучкующуюся компанию самых крутых девчонок и завязать непринужденный разговор. А за разговором следовали и новые знакомства, расширявшиеся до Марка.

— Учись, студент! — напутствовал Курт после очередного набега. — Только смелость и решительность берет свое. Если будешь выглядеть жалко и неуверенно как осиновый лист, тебе и собственная бабуля на корку хлеба не займет.

Но постепенно появлялся опыт, объявлялись подруги и новые веселые друзья. Пусть это были не столь уж и крепкие связи, но теперь всегда находилось с кем выпить тайком спиртного, поболтать и даже посмеяться всласть. Шли месяцы, менялись сезоны, и Марк вновь испытал на себе как чувство пламенеющей влюбленности, так и приходящее затем, выжимающее чувство отчаяния брошенного человека. Зато теперь редко приходилось бродить по паркам и улочкам прекрасного Берлина в сером одиночестве.

Ах, ну да, забыл совсем рассказать про Курта. Пожалуй, стоит вспомнить, как они снова встретились.

Как-то раз Марк стоял в очереди за своим сиротским пособием, изливаясь про себя злобой на бесконечную толпу впереди. Неожиданно он почувствовал на плече хлесткий и дерзкий удар ладонью. Обернувшись, он оказался лицом к лицу с тем, с кем бы пожелал больше не встречаться. Провалиться мне, опять Курт, подумал Марк.

Внешне тот почти не изменился. Да, с виду намного стал взрослее, наглее, кроме того, отрастил волосы, и на лице вместе с щетиной выползли следы беспечного образа жизни. Но узнать его точно бы не составило труда.

— Ну что, гений, — спросил Курт, — какая нелегкая тебя сюда занесла?

— Ты тоже здесь? — бросил Марк первое, что пришло в голову. — Кто бы мог подумать!

— Мир тесен, разве ты еще не понял?

— Да уж, да уж! Теперь, пожалуй, соглашусь…

Разговор сразу не задался. Этот был как раз тот случай, когда каждый не знал, что хочет получить от него собеседник. Просто так выдавливались вопросы, без особого интереса и цели. Хотя Марк не особо был благодарен Курту за то, что тот существенно затруднил пребывание в приюте, но затаенной обиды на него не держал. Вся логика поступков Курта для него была сейчас достаточно ясна и в некоторых местах неоспорима.

— Ты не в университете, случаем, учишься? — спросил Марк. — Я пару раз наталкивался на твою фамилию в списках. Думал, ты, не ты…

— Я, да, — ответил Курт. — Я тут уже второй год. Ты тоже инженегр?

— Я пошел на конструктора, — ответил Марк. — Подумал, что нет ничего более достойного, на что стоит тратить свою жизнь.

— Ну, это правильная позиция. Только сильно не зацикливайся на этом. Есть много других явлений, на которые ты не смог обратить внимание. Просто твой кругозор сейчас достаточно узок, ввиду недавних мест пребывания. С другой стороны, ты можешь с удивлением для себя открыть, какой нелепый все-таки сделал выбор. Да это, в принципе, неважно. Делай дело и не думай ни о чем, — сдался наконец Курт. Говорил он как всегда много и чересчур заумно, но сейчас достаточно мягко. — Ты, кстати, куда сейчас?

— На пару, матан, будь он неладен.

— Не хочешь пропустить?

— Нет, не могу. Слишком рано для начала карьеры прогульщика, — отвертелся Марк. — А ты как здесь? — спросил он из вежливости.

— Я тоже за стипендией, но лучше подойду завтра утром.

— Понимаю!

— Ну, тогда еще свидимся!

— Обязательно! — без особой радости ответил Марк.

Курт кивнув развернулся и побрел по своим делам. Марк же продолжил свое озадаченное стояние в очереди. Как бы ни было, в будущем нужно держаться от него на расстоянии, в конце концов заключил он.

Курт, как оказалось, после прощания с приютом поступил в этот же университет, затем после двух месяцев обучения куда-то исчез. Дал о себе знать он много позже, почему-то в Англии, отправившись туда со своими новыми знакомыми. В следующем учебном году он вновь объявился у ворот учебного заведения, намереваясь продолжить обучение. Непонятно по каким причинам, но ректор, резко категоричный в таких случаях, не стал прогонять его, а сквозь зубы процедил, мол, пусть учится.

Чуть позже Марк часто пересекался с Куртом в различных местах университета. Впоследствии вообще оказалось, что некоторые предметы были общими. Курт на сей раз не искал возможности встретиться, не стремился к разговорам и не приглашал Марка на какие-либо мероприятия. И Марк при этом не особо горел желанием с ним общаться. Но все же дело сдвинулось в общую сторону, когда Курту понадобился помощник.

— Здорово, дружище! — поприветствовал Курт Марка и опять ужалил плечо хлестким ударом ладони.

— Приветствую! — ответил Марк. — Что у тебя?

— Тебе работа нужна? — поинтересовался Курт. — Я ищу помощника в автомастерскую, а предлагать какому-нибудь изнеженному городскому мальчику что-то не хочется. И я сразу подумал о тебе.

— Работа… — задумался Марк. В другое время он бы категорически отказался от столь любезного предложения, но, припомнив, какие тяготы приходится испытывать с «щедрой» государственной поддержкой, все же решил проявить интерес. — А что за работа?

— Авторазбор, — гордо выдал Курт. — Дербанить тачки на запчасти за деньги. А потом, если дорастешь, то можно кое-чему научиться и зарабатывать побольше. Автомехаником например!

— Авторазбор, но мы же учимся? — нахмурился Марк.

— Не беда! Работать можно хоть ночью, главное, чтобы все было сделано.

— Я бы посмотрел. Деньги мне очень нужны, — загорелся Марк.

— Ну, тогда я на тебя очень рассчитываю. Зайду за тобой сегодня после учебы, устраивает?

— Хорошо, давай! — согласился Марк.

***

Таким образом, благодаря Курту Марк получил работу в автомастерской, где они помогали старшему слесарю за урезанное вполовину жалование. Кстати, одно на двоих. Пусть иногда всерьез приходилось пачкать руки и мордашки, но это была первая настоящая работа, за которую платили самые настоящие деньги. Поначалу оговаривалось, что работать они будут по очереди, через день, но за дополнительные деньги они выходили чаще и работали уже вместе. Хозяин мастерской пополнял запасы, скупая старые и битые автомобили за копейки, и Марк с Куртом разбирали их до винтика, извлекая то, что в дальнейшем может пригодиться. К началу ночи обычно от таких машин оставался один корпус, который под утро отвозился на свалку.

Курта, с тех пор как Марк повстречал его в университете, будто подменили. За время их совместной работы он ни разу не выказал и капли агрессии. Хоть бы одна старая страстишка выползла на волю. Напротив, показал себя преспокойнейшим малым, этаким работягой. Вот только его рот почти не замолкал. Раз за разом он вливал в голову Марку различные толкования об окружающем мире, отношении к жизни, женщинам, к людям, деньгам и поступкам. У голодного на знания молодого человека искусно подобранные слова крепко откладывались в памяти. И хотя Марк был не во всем с ним согласен, но все-таки дар красноречия Курта здорово пододвигал устоявшиеся принципы. Каждый, кто хочет идти напролом, через нравственные барьеры и устои, должен уметь красноречиво говорить. Ведь это то малое, что сотрясает горы.

Каждый новый день убеждал Марка, что у него нет больше достаточно близких людей, кроме Курта. Можно вспомнить, конечно, сокурсников и сокурсниц, с кем он весело проводил время, но, как я уже упоминал, были они весьма легкомысленны. Иногда оказывалось делом нелегким найти с ними общий язык, поскольку Марк совершенно официально стал числиться жителем другой планеты. В теплых человеческих чувствах, как оказалось, он прославился как полный бездарь. Правда, до поры до времени.

Курт же был надежным, понятным, понимающим человеком, в отличие от остальных. Достойный человек и друг, которого стоит ценить и прислушиваться к его советам. Четко следуя его рецептам, дела Марка повсеместно шли на поправку, и нередко радующими семимильными шагами.

***

Чуть позже, когда навыки работы ключами и отвертками выросли, вместе с этим высвободилось немного свободного времени. Марк с великим энтузиазмом занялся разбором узлов автомобилей, на которые указывал его престарелый мастер, пригнанных уже для ремонта. Он отмывал детали в керосине и затем раскладывал их ровненькими блестящими рядами на столе. Еще пару месяцев спустя, благодаря всепоглощающей юношеской памяти и напористости, Марк стал незаменимым помощником старику, по взгляду и месту работы понимая, что от него требуется в настоящее мгновение.

Престарелый мастер, которого друзья прозвали Автодедом, как выяснилось, не всегда служил автомехаником. Сразу же после Второй мировой войны он окончил институт и устроился одновременно и фотографом, и частично журналистом в довольно популярное западногерманское газетное издательство. Работа фотографом ему нравилась больше, поскольку ничем особым его не обременяла. И даже не вынуждала вставать рано поутру. Кроме того, высвобождалась масса свободного времени, которое он растрачивал, то фотографируя, то развлекаясь с красотками и катанием на своем мотоцикле вместе с друзьями.

В общем, в свое время у него была красивая свободная жизнь, и сейчас, ближе к ее закату, он больше всего на свете любил ухаживать за своим мотоциклом марки «Триумф». А тот, наверное, за последние лет десять ни разу не громыхал мотором. Как позже старикан признался, была у него какая-то беда со спиной, и двадцать минут езды на своей любимой ласточке превращались в недели бессонных ночей, под ярким ощущением сухого скрипа позвонков.

— Только представь, — говорил дед, — как в мельничные жернова вместо пшеницы насыпают песок. Вот-вот! — поднимал он бровь. — Потому и самые тяжелые работы в мастерской достаются вам, молодцам.

Когда доверие к Марку немного подросло, дед бросился рассказывать свои поучительные истории и байки. Будучи еще ребенком, он на собственной шкуре пережил и войну, и послевоенные кризисы, со всеми вытекающими последствиями. Но хуже всего, по его словам, то, что он был три раза женат, и от каждой жены у него остались дети.

Но только лишь историями болтовня его не ограничилась. Выполняя свои рабочие обязанности, дед обильно поливал свежие мозги густым соусом неслыханных, как предполагалось, знаний. В основном это касалось секретов общения с женским полом, иногда с весьма неловкими для слуха подробностями. В том же ряду оказались уроки мужественности и политической грамотности. Марку иногда бывало забавно выслушивать слишком архаичные познания. Настолько, что живот против воли сжимался и не давал легким вдохнуть воздух, пока не проходил приступ могучего хохота.

Дед не обижался. Конечно же, он понимал, что садился на слишком старого конька и часто чересчур рьяно махал шашкой. Но все-таки умел с юмором выйти из подобных тупиков и завершал то, что хотел донести, очередной байкой из своей бурной и в то же время превеселой жизни. Разумеется, он старался всеми силами по-отечески уберечь своего подопечного от ошибок молодости, которые совершил сам, считая это дело тем вкладом, который он оставит, пока ходит по бренной земле.

Среди баек было много историй, связанных с его мотоциклетными поездками. Он часто описывал впечатления, испытанные им в пути, рассказывал о местах, где удалось побывать, и какие приключения на свою задницу ему уже не получится просто так забыть. Немного подвыпив, он мог повторять свой монолог по несколько сотен раз на дню.

— Даже с самой красивой женщиной не получишь столько удовольствия, сколько можешь обрести на своем железном коне! Да и цена этого удовольствия совершенно иная. Вот будет у тебя свой мотоцикл, тогда я тебя назову настоящим мужиком! А пока… В общем, ты когда-нибудь поймешь меня, — говорил дед.

В конце концов на одного поклонника мотоциклов и сторонника того мироощущения, что можно обрести в тандеме с двухколесным механизмом, стало в этом мире больше. Без особых сложных перипетий они очень сдружились, и работа для обоих превратилась в довольно занятный способ времяпровождения.

Но по какой-то причине Автодед не сошелся характером с Куртом. Марк даже успел заметить: перед тем как Курт покинул мастерскую, они не сказали друг другу и слова за целую неделю. Курт в итоге нашел себе другую работу, а именно барменом в ночном заведении, где и сделал головокружительную карьеру местечкового значения.

Первые доходы в мастерской были довольно смешными. Хотя и возиться на работе приходилось достаточно много, все же навыков у молодежи было не больше, чем у мечущейся белки в колесе. Именно потому все делалось гораздо дольше и ценой излишних усилий. Но на исходе третьего месяца, к великому удовольствию друзей, в конверте обнаружились греющие душу несколько сот марок.

Конечно, это была относительно смешная сумма, но для молодых парней, не имеющих совершенно ничего, это настоящий подарок судьбы. Если верить своим наблюдениям, это был один из немногих моментов, когда они почувствовали, что вся вселенная улыбается им.

Марк, разумеется, задумал купить себе что-то из предметов первой необходимости, и прежде всего одежду поприличнее. И даже рассчитывал на какую-нибудь мелочевку. Но Курт, в своем репертуаре, настоял для начала посетить пару увеселительных заведений, чтобы отпраздновать новые возможности.

— Одежда всегда может подождать, но есть дела поважнее, — приступил он. — Послушай, что я предлагаю и почему! Нам гораздо полезнее будет научиться одному очень важному навыку в этой жизни, а именно привить вкус к деньгам. Мало просто их зарабатывать. Деньги нужно еще уметь тратить так, чтобы ощутить реальную мощь их возможностей, чтобы вся палитра эмоциональных ощущений была полностью прочувствована до последней капли. Чтобы каждое нервное окончание получило то удовлетворение, к которому стремилось всю жизнь. Только получив осознанное эмоциональное подкрепление, связанное с деньгами, ты научишься по-настоящему их любить, ценить и понимать. Только тогда захочешь большие суммы, захочешь шире реализовывать резервы своих возможностей, чтобы та заурядная тягомотина, которую мы называем своей жизнью, прожигалась на пике человеческих сил. Быть тем, кем хочешь, быть там, где хочешь, жить так, как тебе вздумается! И эти возможности нам дарят только большие деньги. Посему сегодня мы должны принести жертву нашему великому и веселому богу, чтобы впредь быть успешными и благополучными.

Ну разве не убедительная речь! Вот они и оказались за деревянным столиком в классическом ирландском пабе. Вечно молодые и безгранично свободные среди прочих работяг, вечно жалующихся на жизнь, работодателей и политиков.

В сторону друзей поначалу то и дело бросались косые взгляды и перешептывания, уж слишком зелены они были. Но и розовощекими юнцами их также язык не поворачивался назвать. Все-таки отпечатки жизненных «приключений» на лице делают тебя гораздо взрослее. Потому к ним вскоре угас всякий лишний интерес.

На столике возвышались две огромные пивные кружки. Там же ждали своего часа свиные рульки, дорогие сигареты и пепельница. И все в этом скромном натюрморте было прекрасно. Ни одной лишней детали, именно то, о чем они давно мечтали. Вот так, первый раз в жизни у всех на виду, свободно и легко, как это делают нормальные взрослые люди. Они развалились в креслах, потягивали свое пойло, курили и болтали о будущем.

Почему-то именно в таких явлениях начинаешь понимать свое взросление. Первая сигарета, первый бар, первая девушка, первая работа. И когда уже не остается нераспробованным то, что обычно не дозволено юнцам, тогда, как говорится, добро пожаловать в клуб боли, голода и скуки. Не будем о плохом. Еще был ранний вечер, и остаток дня, как, впрочем, и всей остальной части жизни были многообещающими.

— Сегодняшнюю ночь закрутим так, как никогда прежде, — воодушевлял Курт, при этом как-то странно улыбаясь.

После паба они направились в ночной клуб, куда давно слюнки текли заглянуть. Местечко это было предметом обожания всех тех, кто любил сорить деньгами и вести себя напористо и круто. Потому сюда будто магнитом притягивало самых красивых девушек.

На входе — здоровенный амбал, явно не желавший пускать двух лохмотников, пусть и подтянутых лохмотников. Но Курт что-то сказал сквозь грохот музыки, вырывавшейся из проема, и охранник мотнул головой, открывая путь.

Внутри большая овальная арена, вокруг которой в два этажа располагались места для отдыха и барные стойки. Было весьма удобно, не отрывая свой зад от кресла, рассматривать танцующих внизу людей и, если нужно, присматривать себе партнершу. Мощная музыка первое время мучительно оглушала, безумные световые эффекты ослепляли, а море красивых девушек обращали на себя внимание, вызывали трепет и восторг. И почему вне клуба нет ни единой возможности встретить таких красоток — невольно задаешься этим вопросом.

— Да, это не наши студенческие танцульки, — восхитился Марк.

— Добро пожаловать во взрослую жизнь, дружище, — ответил Курт.

Началось все с рюмок, которые заказал Курт по своему усмотрению.

— Нужно для начала поймать волну и впасть в резонанс с общим весельем. Прислушивайся к себе внимательнее и ты поймешь, когда нужно остановиться или дожать. Заодно поглядывай, кому упасть на хвост. Девушек здесь всегда больше, чем парнишек, и если будешь достаточно расторопен, то тебе точно сегодня перепадет, — раскрыл он свой замысел.

Так все и было, как говорил Курт. Первая, вторая, третья рюмка, и музыка словно вселилась в жилы Марка, его мышцы принялись энергично работать в бешеном такте, словно он был марионеткой, которую резко дергали за веревочки. За редким исключением, никогда не танцевавший Марк без тени стыда двигался к середине арены.

Девушки, боже мой, некоторые глазели на него словно голодные львицы, бросали свои пошлые взгляды, оценивая перспективность партнера. Некоторые быстро теряли интерес, лишь оценив стоимость одежды на нем. Были и такие, кто открыто посмеивались над неумелыми танцевальными движениями Марка, усиливавшими его ореол зауряднейшего провинциала. Увы, танцы в детском доме были предметом, мягко сказать, нетерпимым.

Курт оказался в этом деле и быстрее, и успешнее. И десяти минут не прошло, как он тесно прижимался к третьей или четвертой девушке, нагло обхватывал их позади, вокруг живота и двигался в такт их телодвижениям. Так просто и легко, словно он хозяин этой вечеринки. В ходе этого праздника души друзья пересеклись многозначительными взглядами друг с другом, говорящими, что все идет в правильном русле.

Среди танцующих парней практически не было, но вот, подобно тому, как свинья невольно находит грязь, Марк набрел на задиристого парнишку, нечаянно ударив его локтем, когда вытанцовывал. Уязвленный таким поведением тип завелся с пол-оборота и, схватив Марка за воротник рубашки, стал повелительно притягивать к себе. Марк не растерялся, а двумя согнутыми в фалангах пальцами сдавил нос противника и медленно так принялся выкручивать его, отчего противник полностью потерял всякую власть над ситуацией. Свободной рукой Марк поймал его грабли, а другой продолжал свои манипуляции, отчего нос стал темнее сливы. Марку важно было показать противнику, какое удовольствие он испытывал при этом, какое это блаженство — унижать жалкое ничтожество.

Неожиданно объявившийся спаситель кривоносого принялся пробивать дорогу к Марку, чтобы с ходу нанести удар, но его туннельное зрение, сосредоточенное на цели, не позволило заметить Курта. Тот молча сделал удар в голову одному неприятелю, затем второму, утратившему дар различать запахи, отчего оба бессознательно распластались на полу. Музыка неожиданно прервалась, и последовал резкий визг девушек, разбежавшихся по сторонам. От волнения они держали руки у рта, но к лежащим никто подступиться не пожелал. Курт схватил под плечо своего друга и не оглядываясь потащил его прочь из клуба.

— Куртка осталась на стуле, — вспомнил Марк.

— Деньги с собой? — спросил Курт.

— Да, здесь.

— Тогда черт с ней, купишь еще. Нам нужно уходить, мало ли что еще. Вдруг полицаи заявятся.

Уже в паре сотен метров от клуба они остановились и закурили.

— Все настроение испортили, — сплюнул Марк.

— А по мне, все прошло довольно весело.

— Ничего веселого, я куртку потерял.

— Да черт с ней, с твоей курткой, — жалкие лохмотья! Купишь новее и лучше, — довольно грубо подбодрил его Курт.

— Теперь уж точно куплю, черт меня побери, хотя… — вдруг неожиданно медленно сказал Марк, — спасибо, что поддержал, дружище!

— Да ерунда, говорю же! Мне было действительно весело. Нужно всегда так относиться ко всему мирскому.

— Я, конечно, постараюсь, но со своим воспаленным гневом я дня три не могу справиться, — признался Марк.

— Серьезно? Я тебя научу минут за пять.

— Да ладно!

— Не веришь?

— Ни капли!

— Пошли — покажу, — сказал Курт и потянул своего товарища за плечо.

— Мне уже не очень хорошо, — начал остывать Марк. — Куда тебя опять несет?

— В бордель! — гордо возвестил Курт.

— В бордель?! — переспросил Марк. — Я не хочу!

— Ты боишься? — спросил Курт загадочным голосом.

— Нет. Просто я думаю, мне не понравится иметь дело с женщинами, которыми пользуется добрая половина города. И меня уже мутит от алкоголя, — добавил он.

— Забудь свои устаревшие предрассудки, — завел свое Курт. — Положись на меня! Это тебе не твои скучные и неопытные студенточки. То место, в которое я тебя веду, любят и политиканы, и миллионеры. А им, поверь мне, лучше знать, где их ждут настоящие самородки.

— Но у нас нехватка денег на все удовольствия, — вспомнил Марк.

— Хватит на все! — заверил Курт. — Сегодня будет твой день, я бы сказал, день твоего рождения, мм… в смысле, озарения. Сегодня ты должен принять одну истину, что качество жизни важней самой жизни. Только, пожалуйста, не надо опять оправдания жалкого трусишки.

— Я тебе не трусишка, но… — не успел договорить Марк, и они остановились у небольшого крыльца некоего скромного заведения, с виду и по запаху напоминавшего древнючую парикмахерскую.

— Мы пришли, — объявил Курт и, вновь подхватив своего друга под плечо, жестко потянул к двери.

Внутри оказалось не все так скромно, как это выглядело снаружи. Я бы сказал, что внутреннее убранство возмущало своим шиком и помпезностью, отчего в головах людей среднего достатка, оказавшихся здесь, рождались мысли, что их тут совсем не ждут и вовсе не уважают.

То же самое прочувствовал и Марк, бросив взгляд на окружающую обстановку. Расписные потолки с искусной лепниной, дорогие репродукции мастеров Средневековья с то и дело мелькавшими оголенными девушками, шикарная кожаная мебель, мраморный пол, огромный горящий камин и буйство красной бархатной ткани вокруг.

Посреди комнаты стояла красивая девушка в деловом пиджаке и короткой юбке. Лицо ее венчала искренне довольная улыбка, вызывавшая в уме чувство умиротворения.

— Мы вас горячо приветствуем, дорогие путники, в нашем скромном заведении, — сказала она молодым людям. — Могу ли я вам предложить шампанского или что-нибудь покрепче пожелаете?

— Ничего, спасибо… — начал дрожащим голосом выдавливать Марк, но его прервал Курт.

— Мы будем шампанское с икрой!

— Тогда, пожалуйста, присаживайтесь, сейчас вам подадут.

— Сегодня много девушек свободны? — самоуверенно спросил Курт, положив ногу на ногу.

— Сегодня в вашем распоряжении одиннадцать девушек, — ответила она.

— Я, пожалуй, выберу одну для моего друга, — предложил Курт.

— А ты что будешь делать тогда? — возмутился Марк.

— Я уже бывал в этом заведении несколько раз, не так ли, моя прекрасная Лилит, — спросил Курт девушку.

— Да, — ответила она. — В прошлом году вы посещали нас несколько раз, и затем о вас долго не было слышно.

— Я был в Британии, по делам, — утолил Курт ее интерес.

— И мы рады, что вы вновь к нам вернулись, — улыбнулась она.

— Вы лучшие!

— Спасибо, мы заботимся о своем имидже, — сказала она, передавая из рук служащего два нагло-высоких бокала шампанского на золоченом подносе с такой же золоченой икорницей.

— Сначала выберем девушку для моего друга, а затем я присмотрю кого-нибудь себе, раз он такой подозрительный, — распорядился Курт.

— Очень хорошо! — улыбнулась она. — Наши девушки вас никогда не разочаруют, — добавила она, прямо посмотрев на Марка, и словно по команде медленно вышли одиннадцать девушек в нижнем белье, цокая каблучками по мраморному полу. Будто тренированные цирковые голубки, они выстроились идеальным полукругом перед друзьями, и каждая из них приняла выгодную для себя позу, максимально раскрывавшую прелести.

Все еще ошеломленный Марк просчитывал в голове, на какие деньги эти все удовольствия, и тщетно пытался выглядеть смелее. Выбрать он однозначно не мог. Ни наглости, ни опыта. В конце концов, Курт сделал кивок головой в сторону одной из них, после чего та вышла на полшага вперед.

— Ну все, счастливого пути! — напутствовал Курт, и Марк уже в предвкушении новых открытий, но все еще не теряя бдительности, оторвал свой зад от дивана. «К черту деньги, — решил он, сегодня я получу то, чего я заслуживаю, а там разберемся».

***

Его пассия предстала этакой жгучей брюнеткой лет двадцати пяти с огромной грудью идеальной формы и узкой талией. Изящное лицо с красивой формой блестящих глаз, вздернутым носиком и кроваво-красными губами, изогнутыми в дерзкую улыбку искушенной шалуньи. Марк поднимался по лестнице, подхваченный под руку, и думал, как такая девушка могла вообще оказаться здесь. Обычно дам схожих достоинств видишь сидящими в роскошных автомобилях либо в дорогих ресторанах, совсем не знакомых с нуждой, ежедневной работой и необходимостью вести домашнее хозяйство. Отметил он и то, как неуверенно он выглядит, и как безукоризненно — она.

— Меня зовут Анастасия, — представилась она. — Как к вам обращаться, мой молодой мужчина?

— Марк, — промямлил Марк, но потом чуть тверже повторил свое имя.

— Хотите еще немного шампанского, Марк?

— Нет, спасибо, алкоголя с меня сегодня довольно, — отказался он.

— Ну тогда давайте начинать наше сказочное путешествие, — предложила она и посадила все еще смущенного Марка на прикроватный пуфик.

Очень изящно она обхватила его шею кончиками пальцев и села ему на колени, выставив в выгодном свете свою шикарную грудь. Затем ее руки оказались на пуговицах его рубашки, ниже и ниже, а ее губы уже блуждали по его лбу и вискам. Все поначалу было медленно и спокойно, затем немного быстрее, и вдруг дерзкий рывок.

По едва видимым ноткам отклика на ее действия она раскусила то, что хотел получить Марк, а значит, дальше все пошло, как в самом лихо заверченном немецком фильме для взрослых. Точно так, как это видит и потому мечтает любой изголодавшийся юнец. Именно сегодня он мог с силой сжимать великолепную грудь, не доступную по размерам молодым студенткам. Именно здесь он хлестал ее по заду, душил, наматывал на кулак ее волосы. Его пальцам была дана невероятная свобода доступа в самые запретные места, всюду, где желали проникнуть в природу женского тела. С ней он мог реализовать все свои самые потаенные прихоти, все, на что была велика его фантазия.

Но и она не оказалась скромницей, а настоящей пышногрудой валькирией, вероломно берущей свое. Ее когти впивались ему в грудь, ее губы выжигали на шее багровевшие засосы, его щеки пылали, оттого что она жестко хлестала их. Без жалости, на грани боли и удовольствия. Ее рука сдавливала ему горло, а он зверел от своей страсти, в предвкушении новых открытий. Она двигалась так, она принуждала двигаться так, словно выдавливала из него максимум жесткости, напора и, в конце концов, удовольствия. О боже, как она кричала, — это была лучшая музыка для ушей каждого из мужчин, мужчин-воинов, мужчин-победителей.

***

Первые минуты по дороге из замка удовольствий они оба шли молча. Марк улыбался уголками губ, а Курт чуть позади поглядывал на него уголками глаз. Вдруг Марк внезапно остановился, замер, словно дирижер перед началом концерта, и разрываемый переизбытком чувств, как заорет во тьму тихого квартала:

— А-а-а. Я, вашу мать, отжарил богиню, я был на чертовых небесах!

Курт дружески похлопал друга по плечу и толкнул его дальше, по узким немецким улочкам, где Марк раньше ни разу не бывал. Оба снова молчали, улыбались, находились в приятных размышлениях. Каждому не хотелось, чтобы эта ночь заканчивалась слишком скоро.

— Ты как, — спросил его Курт, — еще держишься?

— Мне сейчас так хорошо, что даже не знаю, как это выразить словами, — ответил ему Марк.

— И не нужно, дружище! Это всего лишь начало, и дальше нас ждет еще много приключений на задницу. Ты, главное, больше доверяй мне. Ведь я уже успел многое попробовать на зуб и узнать, где истинный источник вечного счастья. Уж наша жизнь точно не должна быть заурядной липкой жижей, в какой подыхает великое большинство.

— Я бы и сам не хотел быть скучной заурядностью и считаю, что нам следует еще много чего в жизни перепробовать, — вторил Марк. — А затем можно и остепениться.

— Полностью согласен! Во мне давно уже витают мысли, что нужно сначала найти в жизни то, к чему именно стоит стремиться, и лишь потом добиваться этого. По-моему, это и называется «развить вкус к жизни», и именно к этому я склоняю тебя. Иногда слушай, что я говорю! Борись со своим внутренним голосом, поющим трусливые песенки и ограничивающим тебя в свободе. Его цель — оградить тебя от хлопот и опасностей. Потому он твой главный враг на пути к твоему будущему. А послушаешь его, останешься неудачником, каких везде навалом. Они вечно жалуются на свой дарованный отрезок жизни и… я таких просто презираю! Никому они, к чертовой матери, не нужны. Ни черту, ни богу.

— Согласен, — отозвался Марк. — Мне сейчас в голову пришло, что жизнь все-таки нужная штука и должна быть удовольствием. А то, что делаешь с удовольствием, — делаешь в лучшем виде.

— Правильно мыслишь, — распалился Курт. — И вправду весь этот мир строится на удовольствии. Тебя любят настолько, сколько удовольствия ты сам даешь окружающим. Будь ты кем угодно, пусть даже расклейщиком объявлений. Но если ты приносишь удовольствие людям своим разумом, своей работой, то тебя любят, тебя уважают и, конечно, вселенная благодарит тебя всем, чем захочешь.

— Хм… а это интересная позиция, — отметил Марк. — Мне почему-то сейчас трудно найти изъяны в твоей аргументации.

— И не ищи. Скорее всего, их не так уж и много. И будешь при этом выглядеть жалко, словно слушаешь оправдания двоечника по жизни. Вряд ли кто-то захочет ценить тебя за ужасы серого быта.

— Я все-таки не отстану от этого воззрения, хотя сейчас мне в голову ничего не лезет, а возможно, я просто не хочу, чтобы сегодняшние удовольствия прекращались, — несло Марка.

— Ну… у нас еще есть немного денег, — вспомнил Курт. — И мы даже можем спокойно выпить и посмеяться на одном квартирнике. Там же и переночевать, если что. Кстати, познакомлю тебя с интересными людьми, этакими королями андеграунда местного розлива. Музыканты, художники, барды и просто бездельники. Они живут и просто ловят кайф целыми днями. Нам нужно немного подучиться у них. Бывают там и не особо капризные дамы. Нередко они распаляются от теплоты человеческих чувств, всеобщего единения и нежности, льющейся с каждой дыры, а затем…

— Годится! — уверенно подхватил Марк.

— Тогда пошли!

— Так значит, получай удовольствие и умей доставлять его другим, — задумчиво произнес Марк.

— Именно так, мой юный ученик! Ты быстро растешь.

***

Остаток вечера был меньшим удовольствием для тела, но большим удовольствием для души. Их горячо встретили в маленькой тесной квартирке с выцветшими обоями и скромной меблировкой. Уют здесь как таковой отсутствовал, даже сказал бы, что там было просто по-студенчески скудно. Но все-таки те, кто бывал тут прежде, тепло вспоминал о проведенном времени.

Хорошо запомнились клубы тумана от сигарет и марихуаны, плотно висящего под потолком, и два больших белых бюста Сталину и Ленину, с повязанными на их шеях алыми пионерскими галстуками. Словно идолы былой эпохи, стояли они на низких, с любовью побеленных колоннах, перед красным гобеленом во всю стену. «Наши цели ясны, задачи определены!» — гласил коммунистический лозунг желтыми буквами на бархате, наверное, еще с шестидесятых.

Сегодня друзья познакомились c десятком других гостей. Все как один молоды, хотя бы душой, все свободолюбивы и немного повернуты на хипповой восторженной жизни. Вокруг журнального стола, заваленного окурками, бутылками и пачками сигарет, они всю ночь пели под гитару, шутили, смеялись и чувствовали себя как никогда счастливыми, как никогда самыми живыми, настоящими людьми.

***

На учебу друзья решили не заявляться на следующий день. Уж слишком большой риск показаться не в самом трезвом виде. Но на работу Марк пойти все-таки отважился. Проспав до обеда, он направился в общий умывальник и с удивлением обнаружил, кроме отвратительного привкуса во рту и засосов на шее, еще крепкий такой синяк под правым глазом.

— Да ладно! Ты-то откуда взялся? — удивился он вслух. Но как ни пытался, так вспомнить ничего не удалось. Конечно же, денег тоже совсем не осталось. Из кармана вывалилась мягкая пачка самых дешевых сигарет с просыпавшимся табаком, купленная, разумеется, на жалкие остатки последних монет.

Вот после таких поворотов и начинается настоящая, до чертиков осязаемая трезвая жизнь — первое, что подумал Марк.

***

Автодед серьезным давящим взглядом посмотрел Марку в глаза, в которых все читалось словно с холста, затем неодобрительно мотнул головой и расплылся в улыбке.

— Если тебе понадобится занять денег до получки, то ты не стесняйся, сынок, говори сразу, — неожиданно мягко произнес дед.

— Я думаю, пока продержусь, но спасибо вам большое, — отозвался Марк.

— А знаешь что, ты молодец! Надеюсь, ты как следует задал трепку тем фрау. Я в своей молодости и сам не был примером для подражания и видишь, вроде не оказался последним подонком на этой земле. А что до синяка, ну что сказать, мы мужчины, и никуда от этого не денешься.

— Все было нормально, — начал оправдываться Марк, — я даже…

— Да не важно, иди домой, отоспись и завтра приходи как обычно.

— Спасибо вам, я обязательно отработаю… — обрадовался Марк.

— Проваливай, пьяница и балагур! — шутливо попрощался дед.

Но было еще кое-что, жутко досаждавшее Марка в эти счастливые студенческие годы. И наивно он полагал, что сумеет перебороть эти мысли, что пройдут они сами собой. Кто и где все-таки мои родители — упорно спрашивал он себя в самых неожиданных местах.

Достигнув совершеннолетия и вместе с ним обретя некоторые права, Марк принялся атаковать директора приюта, в котором вырос, через письма, пытаясь выведать хоть крупицу информации о них. Но все оказалось без толку. Ответ был совершенно таким, какой он и ожидал получить, а именно, много воды и ничего по делу.

Итак, вот что было написано в самом последнем ответном письме:

«Марк N (без фамилии) был доставлен отделом опеки МВД города S такого-то числа, такого-то года. С собой сопроводительных документов и личных вещей не имел. Кто его родители и чем они занимались — узнать у ребенка не удалось, кроме имени матери — Мария N (без фамилии). Кроме того, ребенок на контакт с сотрудниками не шел, отказывался от пищи и общения (хотя уже достаточно хорошо умел говорить), настоятельно требовал своих родителей, фамилию которых назвать не сумел. Родственники в течение срока содержания в службе опеки и приюте города S не объявлялись». Дальше шли заключения предварительного осмотра и акты годности для содержания в детском доме общего режима, и никакой толковой информации, разъясняющей его происхождение. Но все же в конце ответа были даны кое-какие рекомендации, откуда еще начать поиски и куда стоит попробовать обратиться за советом.

Вслед за приютом под письменную бомбардировку посчастливилось попасть еще нескольким организациям. Среди прочих оказались упомянутая служба опеки, служба розыска потерянных людей, родительский комитет Германии и некоторые другие. Письма были направлены в полицию и даже в службу безопасности страны.

В них сообщалось, что такого-то числа при странных обстоятельствах он оказался в службе опеки, лишившись при этом обоих родителей. И далее выражалась просьба связать дату и близлежащие события с его обнаружением.

Но и здесь все попытки оказались провальными. В большинстве конторок просто игнорировали его письменные обращения, но кое-где даже завязалась приятная переписка с вежливо уклоняющимися должностными лицами. Хоть и дело почти не сдвинулось с места, но сдаваться он не собирался. Слишком сильным было желание, наконец, расставить все точки над «и».

В ход пошли чиновники, один за другим, и, к своему удивлению, многие давали свой письменный ответ, а иногда даже и отчет о проделанной работе. После них идти было некуда. Раз за разом он требовал, просил и даже умолял. Не бывает такого, чтобы люди просто исчезли и никто об этом не знал.