Стражи Ирия

Растолкать Цента оказалось непросто. Тот откинулся на спинку кресла, и храпел беспробудным образом. Владик не уставал поражаться тому, сколь много сна вмещается в его спутника. Казалось, Цент мог спать, жрать и пить бесконечно долго. Впрочем, какие еще навыки он мог в совершенстве освоить на княжеской должности? Это ведь не он вставал в несусветную рань, и целый день горбатился в поле. Это не он получал за свой тяжкий труд скромную порцию невкусной еды. Отнюдь не он жил в крошечной комнатушке со сверхтонкими стенами, сквозь которые во всех подробностях была слышна личная жизнь соседей. Не для него редкий выходной был сродни празднику, а полноценный отпуск оставался несбыточной мечтой. Нет, все это было не про него.

— Ну, что еще? — заворчал Цент, нехотя приоткрывая опухшие от долгого сна глаза. — Завтрак уже? Обед? Что?

— Мы на месте, — доложился Владик, послюнявленным пальчиком увлажняя свои красные бессонные очи.

— На каком еще месте?

Потирая глаза, Цент выглянул в окно, но не увидел там ничего интересного. Они стояли посреди трассы, по бокам от которой тянулись однообразные лесополосы.

— Очкарик, ты что, с пути сбился? — спросил князь, шаря рукой на заднем сиденье в поисках пива. — Куда ты нас завез?

— Я не сбился, — заверил его Владик, протягивая Центу карту. Тот отмахнулся от нее, откупорил бутылочку пенного зелья и надолго присосался к ней.

— Вот, мы сейчас здесь, — стал объяснять Владик, водя по карте пальцем. — Эту метку Андрей поставил. Сказал, что ехать нужно сюда. А вот, видишь, тут рядом отмечена деревня? Мы ее полчаса назад проехали. Так что мы точно там, где надо, никакой ошибки.

Утолив жажду, Цент выбрался из автомобиля и отлил на обочину.

— Ну, значит, твой Андрей что-то напутал, — сказал он, закуривая сигарету. — Сам же видишь — тут ничего нет.

— Алиса сказала, что, возможно, придется обыскать местность, — напомнил Владик.

— Опять эта Алиса! И здесь своими командами достала. Местность обыскивать…. Что тут обыскивать-то? Глухомань.

И Цент демонстративно огляделся окрест.

— Ладно, — сказал он, — разберемся. Давай-ка сначала перекусим. Грешно на пустой желудок делами заниматься.

Накрывать для князя поляну традиционно пришлось Владику. Пока он таскал на капот банки, свертки и тарелки, предложил связаться по рации с Цитаделью и запросить дополнительных инструкций. Но Центу данная идея по душе не пришлась.

— Что у нас, своего ума нет? — рассердился он. — И у кого ты там инструкций спрашивать собрался? С тобой самый умный и самый главный человек Цитадели, то есть я.

— Но мы же не знаем, что делать дальше, — напомнил Владик.

— Это ты не знаешь, — возразил Цент, приступая к обеду.

— А ты?

— А я все знаю. Вот сейчас подкрепимся, и поедем себе обратно.

— Как? — испугался Владик. — В смысле — обратно? В Цитадель?

— Да, в нее.

— Но как же наше задание?

— Во-первых, не наше, а твое. А во-вторых, задание выполнено в полном объеме. Что тебе было поручено сделать? Прибыть на место, осмотреться, выяснить источник сигнала. Так?

— Да, — признал Владик.

— Мы на место прибыли? Прибыли. Осмотрели его? Осмотрели. Источник выяснили? Нет тут никакого источника, и выяснять, соответственно, нечего. Следовательно, задание выполнено. Или ты считаешь иначе?

— Ну, может быть, все-таки, нужно осмотреться или проехать чуть дальше?

— Не вижу смысла, — ответил Цент. — Черт, подкрепились славно, но я привык к послеобеденному чаю с ватрушкой. Заварка, сахар и вода есть. Ватрушка, кажется, еще осталась. Слушай, будь другом, метнись к посадке за дровами и сообрази костерок. Попьем горячего чайку, да двинем к дому.

Владик вовсе не считал, что они выполнили задание в полном объеме, или хотя бы частично, но спорить с Центом было бесполезно. Тот ясно дал понять, что не желает тратить время на поиски источника сигнала. Не для того он отправился в эту поездку. Оправился, чтобы отдохнуть от изматывающей княжеской рутины, состоящей из сна, еды и секса. Для него это была увеселительная прогулка.

Вода в котелке закипела быстро, и вот они уже сидели на обочине, и пили чай из огромных алюминиевых кружек. Денек выдался погожий, теплый и ясный, этакий эталонный весенний день. Но Владик не мог наслаждаться им, ибо мрачные думы одолевали программиста. Он очень рассчитывал на эту поездку, мечтал вернуться героем, увенчанным славой и любимым девушками, и вот все его надежды пошли прахом. Вернется он тем же, кем и отбыл на задание — пустым местом. И вновь окажется в ненавистном поле с ненавистной лопатой. Эх, не будь с ним Цента, он, пожалуй, предпочел бы возвращению бегство, но теперь об этом нечего и мечтать.

— Поели, попили, пора и к дому двигать, — постановил Цент, выплескивая из кружки остатки чая с заваркой. — Собирай продукты, и поехали. Отдых — дело хорошее, но княжество без присмотра тоже надолго оставлять нельзя. Там же, в стратегических кладовых, такие разносолы хранятся, что за ними глаз да глаз нужен. Только ослабь внимание, как бессовестные слуги обязательно влезут и преступным образом что-нибудь сожрут. И что потом делать? Казнить-то их я казню, но ведь съеденное обратно не воротишь. По крайней мере, в первозданном виде. Ну, чего застыл? Собирай, говорю, харчи. Домой пора.

Озадачив слугу покорного, князь взгромоздился на капот и закурил. Сидел, глядел вдаль, куда уводила трасса. Вопреки словам, особого желания возвращаться в Цитадель немедленно у него не было, но и заниматься поиском приключений тоже не тянуло. Приключения в нынешние времена все до одного были опасными, сопряженными с риском для жизни. А Центу, в отличие от Владика, было что терять. Зря, что ли, напрягался, к успеху шел, и дошел, чтобы теперь сгинуть. А развлечения можно и в Цитадели найти. А не найдутся, так организовать. Олимпиаду, к примеру, провести, или футбольный турнир. Или просто взять и учредить какой-нибудь новый праздник, а потом шумно его отметить.

Цент как раз подумал о том, что по какой-то неведомой причине подданные до сих пор не отмечают день рождения монарха, но тут его рассеяно блуждающий взгляд заметил на дороге какой-то блестящий предмет, отражающий солнечные лучи. До него было недалеко, решил сходить пешком, пока Владик грузил продукты в машину.

— Ты куда? — тут же встревожился верный слуга.

— Сейчас вернусь, — отмахнулся Цент. — Занимайся своим делом.

Пройдя по дороге сотню метров, Цент достиг заинтересовавшего его предмета. То была банка тушенки, которая бесхозно валялась прямо на асфальте. Наклонившись, и подняв ее, Цент убедился в том, что банка целая, не вскрытая, и, судя по выбитым на днище датам, содержащая пригодную в пищу еду.

— Вот даже как, — протянул Цент, подозрительно поглядывая по сторонам. У него не было сомнений в том, что банка оказалась на асфальте совсем недавно. Пролежи она здесь значительный срок, неминуемо покрылась бы ржавчиной или стала добычей проезжавших мимо людей.

С банкой в руке он вернулся к машине, но, вопреки ожиданиям Владика, полез не на пассажирское сиденье, а в багажник, откуда вытащил дробовик и коробку патронов к нему. Встревоженный программист сгоряча подумал, что Цент засек какую-то опасность, и поспешил выяснить, в чем дело.

— Рядом зомби, да? — простонал он. — Они близко? Их много? Может, уедем, а?

— То ты рвался искать источник сигнала, то хочешь уехать, — удивился Цент, снаряжая дробовик боеприпасами. Два десятка патронов рассовал по карманам. Подумал немного, взял вторую пачку патронов, и протянул ее Владику.

— Положи в рюкзак, — велел он. — Туда же помести провианта с расчетом на легкий походный перекус.

— Что случилось? — недоумевал Владик, которого сильно напугали все эти загадочные сборы.

— Ты тупой, да? — повысил голос Цент. — Идем искать источник сигнала. За этим ведь приехали, разве нет?

Владик только что рвался на поиски, но едва дошло до дела, ему резко перехотелось. Вдруг как-то внезапно понял, что это не просто прогулка на свежем воздухе, а крайне опасное задание. Одному богу известно, с чем они могут столкнуться, обнаружив тот самый источник. А когда Цент протянул ему сумку с патронами, Владик ощутил жгучую тоску по жизни простого крестьянина, пахаря неутомимого, что днями напролет копает землю лопатой. И с чего он решил, что ему не нравится такая жизнь? Очень даже хорошая жизнь, стабильная, спокойная, никаких тебе опасностей и ужасов. Копай себе землицу, да горя не знай. Нет же, взалкал лучшей доли. Понесло на подвиги. Будто забыл, что он совсем не герой, и не рожден для жаркой битвы.

Цент сунул за пояс волшебную секиру, а в руки взял дробовик. От пистолета, подумав, отказался. Против живых людей и ружья хватит, против мертвецов у него припасен божественный топор. Незачем себя металлоломом перегружать. А программисту оружие вообще давать опасно — тот скорее сам застрелится, чем сумеет им грамотно воспользоваться.

Когда Владик попытался замкнуть двери автомобиля, князь остановил его, попросив этого не делать.

— А если кто-то будет проезжать мимо? — выразил опасение Владик.

— Кто захочет, тот залезет, и на замки не посмотрит, — растолковал Цент. — А вот если нам придется быстро отступать, возня с запертыми дверями может обойтись очень дорого. Да и невелик шанс, что кто-то тут появится, пока нас не будет. Ныне плотность населения не та, что прежде. Скорее встретишь медведя, чем человека.

Оставив автомобиль на обочине, вооруженные герои неспешно пошли вперед по трассе. Цент вертел головой, будто что-то высматривая, Владик покорно плелся позади него, исполняя роль мула, везущего поклажу хозяина. А поклажа оказалась нелегкой. Патронов-то Цент взял про запас одну коробку, зато провизии набрал на целый банкет. Это было в его стиле — и хорошо покушать, и транспортировать свое добро на чудом горбу. Как еще сам верхом не залез?

Прошли метров триста. Вадик не понимал, куда они идут, и почему идут, а не едут, но спрашивать боялся. Цент был нетипично собранным, его обычная вялая расхлябанность сменилась напряженной сосредоточенностью. И Владик, видя это, всем ливером чуял грядущие неприятности. Что бы ни встревожило князя, это определенно было что-то опасное. Да в мире ничего другого, считай, и не осталось. Все хорошее, доброе и светлое умерло в нем два года назад, остались только тьма, ужас и свирепые люди.

Цент вдруг резко остановился, и радостно произнес:

— Ага!

Владик вздрогнул, готовясь спасаться бегством. Пересилив страх перед суровым повелителем, он все же дерзнул задать вопрос:

— Что там?

— Дорога.

— Где?

— Вон там. Видишь?

Если бы Цент не ткнул пальцем, и не обозначил точку, куда следовало смотреть, Владик бы легко пропустил тщательно замаскированную прореху в сплошной череде деревьев. Только приглядевшись, можно было заметить ее. Прореха, обозначающая ведущую неведомо куда дорогу, была завалена сухими ветками, и сделано это было намеренно. Кто-то сильно не хотел, чтобы этот съезд был обнаружен случайными людьми, проезжающими мимо по трассе. Мертвецы вряд ли стали бы заниматься чем-то подобным, следовательно, выходило, что дорогу скрыли живые люди.

Как и следовало ожидать, за завалом из веток скрывалась узкая дорога, уводящая куда-то в лес. Здесь же Цент обнаружил еще одну улику — банку пива. Поднял ее, осмотрел, затем откупорил и утолил жажду.

— Что происходит? — спросил Владик. Он ничего не понимал, и это непонимание пугало его.

— Там, — Цент указал рукой направление вглубь лесного массива, — люди. Какая-то община, судя по всему. Думаю, их-то сигнал мы и приняли.

— И мы пойдем к ним?

— Надо сходить. Хоть посмотрим, кто там, в каком количестве. Если они не дикари и не людоеды, попытаемся уговорить их переехать в Цитадель. Мне лишние подданные не помешают.

— А если они окажутся враждебно настроенными? — забеспокоился верный слуга. Оснований для подобного рода беспокойства было более чем достаточно. После конца света дружелюбно настроенных людей почти не осталось.

— В этом случае мы воспользуемся планом «Б», — ответил ему Цент.

— «Б» значит бегство?

— «Б» значит беспощадное истребление. Пусть только попробуют не встретить князя подобающим образом, с красной ковровой дорожкой, караваем и банкетом. Если вдруг выяснится, что эти нехристи не желают стать моими новыми подданными, нам с тобой придется их всех убить. У нас просто не останется иного выбора.

— Необязательно это делать, — рискнул сказать Владик. — Люди сами вольны выбирать, где и как им жить.

— Это устаревшая концепция, — возразил ему Цент. — Свобода выбора давно изжила себя, как и еще целый ряд свобод. Ведь что такое, по сути, свобода?

Рассуждая, Цент пошел вперед по лесной дороге. Владику ничего иного не оставалось, кроме как последовать за своим господином.

— Свобода, это возможность быть собой, — ответил он.

— С этим согласиться не могу, — покачал головой князь. — Если каждому позволить делать все, что заблагорассудится, то многие ли тогда станут работать в полях и на фермах? Да и потом, чтобы быть собой, нужно точно знать, кто ты. Понять это. И понять правильно. Ведь тут и ошибиться недолго. А ошибка может повлечь за собой настоящую катастрофу. Вот подумает какой-нибудь недалекий балабол, что он вождь и лидер, взбаламутит народные массы призывами пламенными, а дальше что? Куда он их, дурень этот, поведет? В какое светлое будущее? Он сам туда дорогу не знает. А народ-то уже взбаламучен, уже на низком старте. Все ждут, когда же оно, светлое будущее, грянет. Когда их, горемычных, величием окатит. Когда, наконец, с колен поднимутся. Все дела побросали, ни за что приниматься не желают. Ждут себе и ждут, год за годом. Ну и чем, по-твоему, хорошим это может завершиться? Ничем, разумеется. Потому и говорю, что прежде, чем свободу человеку давать, нужно понять, кто он и на что годен. Кто-то, например, думает, что он крутой перец, и достоин величия. А на деле он лох обычный, и место ему в поле с лопатой в руках. Что нужно делать? Правильно — отправлять в поле. Если придется, то методом насильственного принуждения. Откажется работать — сечь. Ну а если человек крут и конкретен, ему, понятное дело, почет и уважение, перед ним все дороги открыты. Это, я считаю, более совершенный и прогрессивный вид свободы. Тут тебе не просто анархия, что хочешь, то и делай, тут научный подход.

Владик внимательно слушал Цента, и понял для себя лишь одно — тот величает свободой обычную тиранию, власть силы, и нарекает прогрессивной систему, при которой крутые перцы, вроде него, ведут паразитический образ жизни, эксплуатируя народные массы.

Заметив, что слуга молчит, Цент подумал, что тот имеет дерзость не согласиться с его видением мира.

— Смотрю, ты иного мнения, — произнес он недобрым тоном.

— Нет, нет, ты во всем прав! — быстро сказал Владик. Согласно своду законов Цитадели, несогласие с лидером нации хоть в чем-либо считалось тяжким преступлением и каралось так, что мало не казалось. Процедура наказания состояла из трех стадий, и, как слышал Владик, до третьей стадии пока что никто не дожил.

— Я долго и напряженно размышлял о сути бытия, — вновь заговорил Цент, — и мне открылось немало мудрых вещей.

Легко было думать о сути бытия, целыми днями пиная баклуши и обжираясь шашлыком. Впрочем, Владик, без выходных вкалывая в поле последние полтора года, тоже кое-что понял об этом бытии.

— Думаю, прежний мир, при всех его достижениях, был устроен неправильно, — высказал свое мнение Цент. — Более того, начинаю подозревать, что именно его неправильность и спровоцировала пробуждение древних богов.

— Но ведь это не так, — не удержавшись, возразил Владик. — Богов пробудили люди. Не все люди вообще, а конкретные. Вина на них, а не на всем человечестве.

— Презумпция невиновности, — кивнул головой Цент. — Еще одно заблуждение старого мира. Мы не потащим в будущее весь этот бесполезный хлам. Пойдем вперед своим путем. Иным.

— Каким? — вздрогнул Владик. Зная Цента, он боялся даже представить тот путь, каковым этот свирепый истязатель собирался повести остатки рода людского.

— Иным, — загадочно ответил князь Цитадели. — Я уже давно работаю над новой концепцией мироустройства, но до конца сего эпохального труда еще далеко. Однако кое-что уже успел набросать. Называется все это дело: «Научный крутинизм».

От комментариев Владик удержался, но, судя по всему, на его лице что-то такое проступило, что не укрылось от всевидящего взора правителя.

— Да, согласен, название не очень, — согласился тот. — Есть другой вариант, более развернутый и конкретный. Звучит так: «Концепция нового мирового порядка, или почему крутые должны кушать плов и шашлык, а лохи пахать и помалкивать».

— И в чем суть концепции? — поинтересовался Владик, хотя многое ему стало ясно уже из одного названия.

— Ну, я, вообще-то, пока что только название придумываю, — признался великий мыслитель. — За саму концепцию еще не брался. Отвлекают постоянно, то тем, то этим. Бывало, лежишь себе на диванчике, кушаешь пирожки с ливером, попиваешь пиво, мыслишь о великом, а тут подбегают к тебе всякие, и давай мозги сокрушать — надень штаны, хватит лежа жрать, причешись, побрейся, почисти зубы….

И Цент гневно сплюнул на обочину.

— Что можно взять с этих недалеких людей? — продолжил он. — Не умеют мыслить глобально. Видят только то, что у них перед носом, а дальше и не смотрят. Я же, как вождь возрождающегося человечества, зрю в далекое будущее. И чем дольше зрю, тем четче осознаю, что залог грядущего процветания кроется исключительно в строгом разделении общества на крутых и лохов.

— Но ведь человечество это уже проходило, — напомнил Владик. — Классовое деление….

— Я тебе не о классах толкую, тупая твоя голова! — повысил голос Цент, чем едва не опрокинул слугу в обморок. — Прежде люди делились на знать и чернь, на богатых и бедных. Это было. А вот на крутых и лохов никогда не делились. В благословенные девяностые была предпринята попытка, но она сорвалась происками темных сил.

— Но я не понимаю, в чем отличие твоей концепции от того, что уже было, — признался программист.

— То, что ты слаб умом, я понял еще в день нашего знакомства. Вообще не знаю, зачем я веду с тобой столь многомудрые разговоры. Разве твой скудный разум способен понять все величие и грандиозность моего замысла, всю его прогрессивность и все ожидаемые выгоды? Разве можешь ты понять, какое благоденствие наступит, когда общество строго разделится на крутых и лохов? Только представь — крутые живут в состоянии непрерывного блаженства, отдаются праздности, вкушают изысканные блюда. Их жизнь похожа на сказку. А лохи, в это время, работают, трудятся в поте лица, вкалывают, не ведая выходных и отпусков, за что получают трижды в день миску безвкусной баланды. Разве можно вообразить себе мир прекраснее?

— Но что в этом нового? — не унимался Владик.

— Какой же ты тугодум! Новое то, что прежний мир делился на богатых и бедных, на знатных и незнатных, на умных и глупых. И все это ни к чему хорошему не привело. Я же построю мир, в котором человечество разделится на две фракции: по одну сторону крутые перцы, по другую лохи безмолвные. Что может быть более справедливым? Если человек крут, то заслуживает достатка и благополучия, и не должен он позорить себя физическим трудом. С другой стороны, каково еще предназначение лоха, как не труд бесконечный и покорность во всем?

— Ну а если лохи будут недовольны? — допытывался Владик. — Если они восстанут?

— В том-то и прелесть лоха, что он не восстает, — усмехнулся Цент. — Восстать может только крутой. А если всем крутым уже хорошо, то некому и восставать. В этом-то и новизна моей модели мироустройства. Раньше ведь почему все шло наперекосяк. Взять те же средние века. Там все определялось происхождением. Но что такое происхождение? Ведь у крутого царя запросто может народиться сын лох. А какой из лоха правитель? Навоз на конюшне разгребать он годен, но стоять во главе государства неспособен. Но монархия, классовое общество. Никуда не денешься. Что уродилось, то и будет править. Как править — догадаться не трудно. И заканчивается правление такого лоха закономерно — смута, революция, пуля в монаршей башке, притом не сказать, что незаслуженная. Или вот взять капитализм. Кто правит? У кого денег больше, тот и правит. Но где гарантия, что капитал обязательно попадет в крутые руки? А если в руки лоха? Тут уж жди беды, ибо лох на то и лох, что ничего-то сделать не может.

— Но как же демократия? — спросил Владик. — Разве выборы не являются справедливым способом избрания правителя?

— Какой же ты глупый, — покачал головой Цент. — Выборы…. А кто выбирает? Все? А известно ли тебе, что лохов на свете больше, чем крутых перцев? Вот и думай, кого лохи изберут. Нет, друг Владик, все это полный отстой. Принимать решения могут только крутые перцы, лохи вообще не должны иметь права голоса. Всех прочих прав тоже не должны иметь. Права, это такая штука, которую кому попало дарить нельзя. Свое право на права еще нужно доказать. Вот покажи сперва, что ты крут, яви конкретность свою немалую, и обретешь права. А лохам они зачем? Я даже думаю, что лохам эти права вовсе не в радость, и совсем не нужны. Лоху ведь что главное в жизни?

— Что?

— Иметь хозяина. Того, кто будет его от опасностей защищать, за провинности карать, а за успехи поощрять. Когда у лоха есть хозяин, он счастлив и спокоен. Жизнь сразу становится простой и ясной. Все, что лоху надо знать, хозяин ему расскажет: что делать, что не делать, где друзья, где враги. А лоху это и надо. Ему нужен простой и понятный мир, двухцветный, без полутонов и теней. А вот дикий лох, лишенный хозяина, весь охвачен тревогами, все время нервничает. Он ничего не понимает. Реальность, в своей многогранности, страшит его. Он желает скорее обрести хозяина, чтобы тот, своим крутым словом, внес ясность и положил конец сомнениям. А какие-то права, свободы и тому подобные вещи лохам вовсе без надобности. Да и что они с ними делать будут? Так что, сам видишь, замысел мой мудр, а планы грандиозны. Думаю, что в будущем, когда научный крутинизм победит по всей планете, мне, как его основоположнику, воздвигнут монументы, дабы слава моя жила в веках. Центизм-крутинизм будут изучать в школах и институтах, как основной, и, возможно, единственный предмет. И на школьных линейках будут петь новый гимн. Я тут уже кое-что набросал. Примерно так.

И Цент, прочистив горло, негромко, но с душой, запел:

— Сквозь грозы сияло нам крутости солнце,

И Цент грандиозный нам путь озарил.

Крутым даровал шашлыки и беконы,

Лохов же трудом навсегда одарил.

— Или вот еще:

— В победе бессмертных идей крутинизма,

Мы видим грядущее нашей страны.

Крутые во всей заправляют Отчизне,

А лохи по жизни работать должны.

— Крутинизм неизбежен! — заверил слугу Цент. — Тысячи лет человечество искало идеальную форму социального устройства, и вот, моими стараниями, она была обретена. Ты, Владик, присутствуешь при эпохальном событии. Если бы у тебя могли быть дети, ты бы однажды рассказал им об этом великом дне. Жаль, что не расскажешь.

— Но у меня могут быть дети, — поспешил напомнить Владик.

— Не обманывай себя, дружище. Ты, возможно, не знал, но дело в том, что детей не находят в капусте. И в магазине их не покупают. Должен признаться, что и аисты не имеют никакого отношения к процессу производства детей. Ты уже достаточно взрослый мальчик, чтобы узнать правду без психологической травмы. Тебе как: зайти издалека, с тычинок и пестиков, или вывалить все в лоб, грубым народным языком?

— Я знаю, откуда берутся дети, — проворчал Владик. — Я просто не понимаю, почему их не будет у меня.

— Все-таки придется начать с тычинок, — вдохнул Цент. — Понимаешь, какое дело, чтобы образовались дети, помимо пестика нужна еще и тычинка. Пестиком ты оснащен, но вот вопрос — найдется ли на свете тычинка, которая захочет поучаствовать в процессе размножения совместно с тобой? Сейчас ведь времена суровые, людей осталось мало. Раньше, до конца света, у тебя был шанс на размножение. Но теперь…. Нет Владик, даже не мечтай об этом. Бабы нынче пошли разборчивые, абы кого к своей тычинке не подпускают. Раньше все деньгами можно было решить, а теперь, сам понимаешь, только личной доблестью, отвагой, умом и умением выживать. Видел, как девки к поисковикам липнут? Это потому, что от таких парней детей рожать не страшно. И потомство, и жену прокормят, всем необходимым обеспечат. А к землекопам они не липнут, потому что землекоп даже себя прокормить не может, иначе не был бы он землекопом. Так что, Владик, надежды на твое размножение почти нет. Лучше всего просто смирись. В конце концов, дети не такая уж важная штука. Есть они, нет их — не все ли равно? Найди себе другую радость в жизни. Марки, к примеру, начни собирать или строить домики из горелых спичек.

Владик обиженно засопел — Цент коснулся больной для него темы. Что самое обидное, коронованный изверг во многом был прав. Женщины в Цитадели обращали свое внимание на кого угодно, но только не на него. Им нравились гвардейцы, поисковики, успешные дельцы, нажившие добра на коммерции, а ударник сельскохозяйственного производства не нравился совсем. Даже девки из числа крестьян игнорировали Владика. Даже самые некрасивые из них. Будто сговорившись, они день за днем сокрушали его мужское самолюбие, и в итоге добились своего — Владик твердо уверился в том, что он никому не интересен, и не видать ему половой жизни, как шашлыка.

— Не забивай себе голову всякими глупостями, — посоветовал добрый друг Цент. — Лучше, раз уж живешь целомудренной жизнью, посвяти себя молитвам и благочестивым думам. Вдруг в этом и заключается твое истинное призвание?

— В чем? — испугался Владик.

— В том, чтобы стать святым. Ну а почему нет? Я велю для тебя скит построить на отшибе, будешь там жить один, светлым помыслам отдавшись. К тебе люд православный станет за отпущением грехов ходить. Будут пред тобой исповедоваться, а ты потом мне рассказывать, кто и что плохого сделал. Ты ведь хотел сменить обстановку, попробовать себя в новой роли. Вот, предлагаю тебе еще один вариант.

— Я, наверное, не смогу, — поспешил отказаться Владик. — Я ведь далек от религии.

— В этом и кроется корень твоих несчастий, — сказал Цент. — Не молишься, не веруешь, крестик даже не носишь. Поэтому бог и не посылает тебе блага.

Владик был уверен, что в его несчастьях виноват вовсе не бог, а кое-кто другой, но промолчал. Спорить с Центом было бесполезно, пытаться что-то объяснит или доказать ему, тоже.

За беседой они успели отшагать по лесной дороге километра полтора. Цент находил все больше признаков того, что люди часто ездили здесь. На это указывали следы от протекторов, отпечатавшиеся в засохшей грязи, обломанные ветви на обочинах, а так же всевозможный мусор — окурки, пивные банки, упаковка от различных продуктов. Где-то впереди их точно поджидало логово выживших. И сигнал, вероятно, отправили именно они. Но вот вопрос — что заставило их выйти в эфир спустя два года после конца света? Почему молчали до того, было ясно. Жизнь ныне опасная, притом опасность исходит не только от мертвецов. Заявить о себе по радио, назвать свои координаты, значило навлечь на свою голову крупные неприятности. Ведь шанс того, что на зов явятся добрые люди, крайне мал. Скорее пожалуют злодеи, дабы отнять всю еду, оружие и баб, а всех остальных пустить в расход. Это Цитадель могла отбить практически любую атаку, но у крошечной группы в пять-шесть голов будет мало шансов в противостоянии с бандой мародеров.

Когда второй километр пути начал подходить к концу, а прогулка по весеннему лесу окончательно перестала доставлять радость, Цент разглядел сквозь деревья какое-то сооружение прямо по курсу. Спустя секунду, его увидел и Владик.

— Что это? — прошептал оробевший программист.

— Не знаю, — ответил князь. — Подберемся ближе. Только не по дороге. Давай за мной.

К объекту приблизились под укрытием густых кустов, сквозь которые выяснили, что видят перед собой забор. Тот был высок, метра три с половиной, но выглядел довольно хлипким. Состоял он из листов тонкого профилированного металла, и вряд ли мог выдержать массированную атаку мертвецов. Судя по всему, строители сего ненадежного укрепления рассчитывали исключительно на то, что в лесной глуши зомби их не найдут.

— Там, похоже, ворота, — сообщил Цент, указав направление пальцем. — Давай подползем ближе. Только смотри, не отсвечивай. Примут за зомби, и пристрелят. Хорошо, если одного тебя свинцом обогатят. Но ведь они и меня могут зацепить.

Два отважных героя осторожно подобрались к воротам. Над ними возвышалась дозорная вышка, кривая и косая, собранная на сварке и болтах из различного металлолома, но она оказалась пуста. Стояла странная неестественная тишина, совершенно не свойственная человеческому поселению. Люди на то и люди, что всегда производят шум. Иначе не умеют. Цент знал это на собственном горьком опыте. Ему в жизни однажды не повезло с соседями. Те оказались ну очень шумными, день и ночь выясняли отношения. Глава семейства все время орал, его законная супруга визжала, не умолкая, еще у них были дети, и те тоже ртов не закрывали. Страдающий Цент долго все это терпел, дольше, чем обычно. Целых три дня. А потом пошел к соседям в гости. Его визит оказал благотворное влияние на шумную семейку. С тех пор из их квартиры не долетало ни единого звука. Тишина продолжилась даже после того, как с членов шумной семейки сняли гипс. Цент умел находить с людьми общий язык, всегда знал, к какому индивиду какой подход требуется. Иному достаточного показать кулак в профиль, другого же необходимо долго и упорно бить ногами, а в особо запущенных случаях регулярно проводить повторные процедуры.

Осмелев, Цент и Владик вышли на дорогу перед воротами. Никто не следил за ними со стен, никто не приветствовал их, никто не пытался прогнать. На стенах было пусто, на дозорной вышке тоже.

Ворота были распахнуты настежь, гостеприимно приглашая входить и не стесняться. Цент, в общем-то, был не из стеснительных, привык в гостях вести себя как дома. Особенно, когда являлся в гости незвано, ко всяким лохам, забывшим заплатить братве налог за право жить и работать. Вот у них дома бывший рэкетир вообще не стеснялся — все ломал, крушил, что понравилось, то рассовывал по карманам. С самими хозяевами тоже не церемонился: кого с ноги по ливеру, кому паяльник в известное место, кому деревянной скалкой по пальчикам — на-на-на! Очень любил Цент в благословенные девяностые ходить в гости без приглашения. Обожал делать людям сюрпризы. Они как его видели, так аж в лице от счастья менялись. Иногда в буквальном смысле. Один жадный коммерсант нарочно сделал пластическую операцию, чтобы карающая длань организованного криминала до него не дотянулась. Думал остаться неузнанным, документы себе новые выправил. Уже собрался из страны сдернуть. Но Цент настиг его прежде. Ни новое лицо, ни новые документы не помогли. Жадный коммерсант был подвергнут зверской пытке и умучен насмерть, ибо нет греха страшнее, чем за крышу не заплатить. Этак один не заплатит, второй, а на что конкретным пацанам красиво жить? Или что же, эти потерявшие совесть жадные коммерсанты хотели, чтобы конкретные пацаны шли работать грузчиками да сторожами? Да за одно только это убить мало, ибо для работы создан лох, а конкретный пацан, он сотворен для иных дел.

За воротами, как на ладони, раскинулась вся территория колонии, благо та была небольшой и компактной. По оценке Цента, проживать здесь могло не более двадцать человек, на что указывало количество жилых домиков. Тех было пять, они стояли в ряд вдоль забора, имели незначительные габариты, но были возведены на совесть и явно с применением прямых рук. В качестве строительного материала обитатели колонии использовали обычный силикатный кирпич, которым, вероятно, поживились где-то неподалеку. Двускатные крыши покрыли листами профилированного металла, вставили в проемы пластиковые окна и железные двери, и решили, что теперь у них все будет хорошо.

Помимо пяти явно жилых домиков на территории имелось еще одно строение — больше прочих, с глухими высокими стенами, и крышей с бойницами, явно приспособленной для ведения обороны. На это же указывал накрытый брезентом крупнокалиберный станковый пулемет, установленный там и направленный дулом в сторону ворот. Судя по всему, обитатели колонии предусмотрительно оборудовали крепость внутри крепости, и в случае прорыва внешнего периметра, люди могли спрятаться там, подняться на крышу и дать отпор силам вторжения, будь то мертвецы или живые агрессоры.

Весь небольшой двор колонии был заставлен транспортом, какими-то бочками под наспех сооруженным брезентовым навесом, ящиками с загадочным содержимым, и дырой колодца, который начали рыть, но так и не успели довести дело до конца.

В общем, за воротами не оказалось ничего необычного, что-то в этом духе Цент и ожидал увидеть. А вот что действительно стало для него необъяснимым сюрпризом, так это полное отсутствие людей. Вкупе с настежь распахнутыми воротами это выглядело весьма странно и даже подозрительно.

— Дома, вроде бы, никого, — заметил князь, держа дробовик наготове. Кто знает, что это за место, и не является ли все это чьей-то изощренно расставленной ловушкой?

Владик тоже заглянул в распахнутые ворота, увидел пустую колонию, и тут же был охвачен недобрыми предчувствиями. По всему было видно, что люди обосновались в этом месте надолго, если не навсегда, они возвели капитальное жилье, начали рыть колодец, чтобы обеспечить себя водой. Возможно, где-то за забором, в лесу, у них даже были огороды. Никто по своей воле не будет обживаться на каком-то месте, а потом бросать его без видимой причины.

А причин, на первый взгляд, и впрямь не было. Владик нигде не видел последствий боя, да и ворота были не взломаны, а именно открыты. Кто бы ни напал на колонию, орда зомби или живые бандиты, после этого остались бы многочисленные и хорошо заметные следы.

— Что здесь произошло? — тихо спросил Владик, робко выглядывая из-за широкого плеча спутника. — Где все люди?

— По грибы ушли, — проворчал Цент. — Что глупые вопросы задаешь? Я тут впервые, как и ты. Сейчас пошарим, поразведаем. Глядишь, что-нибудь и выясним.

— Хорошо ли это — шарить в чужом доме? — засомневался Владик. Тревожила его не моральная сторона вопроса, а возможность внезапного возвращения хозяев колонии. Те вряд ли запрыгают от радости, когда узнают, что какие-то бродяги без спроса рылись в их вещах.

— О том, что такое хорошо и что такое плохо, предоставь судить людям, более мудрым, нежели ты, — посоветовал слуге Цент. — Здесь требуется могучий интеллект, коим ты, очевидно, не обладаешь. Твой удел не размышлять о сути бытия, а копать землю и помалкивать.

Возражать монарху Владик не стал. Знал прекрасно, каково это — спорить с Центом. Ты ему слово, он тебя битой — вот и вся дискуссия.

— Но если мы начнем рыться здесь, и внезапно вернутся хозяева, они могут неправильно все понять, — все же дерзнул сообщить землекоп. Волновался Владик не за сохранность чужого имущества, а за свое здоровье. Кто знает, как принято наказывать воров в этой колонии? Возможно, их, без лишней волокиты, убивают на месте? Или гуманно избивают до состояния первой группы инвалидности, после чего выбрасывают за ворота, дабы те домучились и опочили на воле.

— Сомневаюсь, что нам стоит опасаться внезапного возвращения хозяев, — высказал свое профессиональное мнение Цент.

— Почему ты так думаешь? — встревожился Владик. — Ты что-то знаешь?

— Тут и знать нечего. По своей воле они не бросили бы свой дом и не сбежали всем составом. Притом бежали так прытко, что забыли даже ворота запереть. Или не посчитали нужным, поскольку не планировали сюда возвращаться.

— Что могло заставить людей поступить так? — содрогнулся Владик.

— Либо что-то, представляющее реальную и неслабую опасность, либо же что-то, внушающее невыносимый ужас, — обозначил круг подозреваемых Цент. — Есть еще одна версия, согласно которой местные обитатели подверглись массовому сумасшествию и, лишившись рассудка, убежали в лес на верную погибель. Но этот вариант я предлагаю не рассматривать в силу его маловероятности.

А вот Владик, как раз, предпочел бы, чтобы верной оказалась версия с массовым помешательством. Потому что все остальные объяснения исчезновения людей рождали ледяную стужу в его кишечнике. Страшная опасность или необоримый ужас — даже не скажешь, что хуже.

Впрочем, Владик тут же придумал еще одно объяснение, согласно которому людей вынудило бежать что-то одновременно дьявольски опасное и невыносимо кошмарное. И это что-то до сих пор может бродить поблизости.

— Ладно, что на пороге стоять? — пожал плечами Цент. — Пойдем, поглядим, что да как. Авось хоть поживимся чем-нибудь. Ведь стыдно возвращаться с задания с пустыми руками. Мне, князю, стыдно. Самодержцу свой имидж ронять нельзя, потом поднимать замучаешься. Тебе-то, конечно, все равно, падать-то ниже некуда, но, глядишь, явишься с богатыми трофеями, какая-нибудь страшная и глупая баба проявит к тебе интерес. Хотя, настолько страшных и глупых баб я в Цитадели не видел. Ну, может, прячется где-нибудь одна, людям на глаза показаться стесняется. Вот она-то тобой не побрезгует. Только ты, очкарик, учти, что у нас, в Цитадели, уровень духовности находится на самом высоком уровне, и половые связи вне брака для крестьянского сословия строго запрещены. Хочешь секса — будь добр оформить все официально. И не забудь о брачном налоге.

— Что это такое? — простонал программист.

— А ты не в курсе? Как же так можно? Я, значит, законы издаю, тружусь, потею, на пределе сил их из себя исторгаю, а ты о них даже не знаешь. Для кого законы-то? Не для меня же. Я, венценосный правитель, выше всякого закона стою. А ты, крестьянин землеройной ориентации, должен знать, что согласно княжескому, то есть моему, постановлению, каждый, решивший вступить в брак, обязан уплатить в казну брачный налог.

— И каков он? — спросил Владик, хоть и сомневался, что эта информация ему пригодится. Даже некрасивые и глупые девчонки, которых в Цитадели, на самом деле, хватало, не проявляли к нему интереса.

— Налог невелик. Для крестьян, если по тушеночному курсу, тридцать банок, для горожан двадцать банок, придворный люд, гвардейцы и поисковики от налога освобождены.

Тот факт, что самый большой налог полагалось платить самым бедным и бесправным, то есть крестьянам, Владика не удивил. В его родной стране так было со дня ее основания. Программиста поразил размер налога. Тридцать банок тушенки — настоящее богатство. Простому крестьянину не заработать столько и за пять лет.

— Не слишком ли много? — осторожно спросил он у князя.

— Зато разводов не будет, — заметил Цент. — С таким налогом сто раз подумают, прежде чем жениться, все взвесят, оценят, друг к другу присмотрятся. Семья — ячейка общества. Если семья крепкая, то и с обществом порядок. А если сегодня под венец, а завтра на развод, то далеко ли тут до анархии и смуты? А оно мне надо? Лично я за стабильность, но за правильную стабильность. Это когда я стабильно ем шашлык и плов, стабильно сплю до обеда и стабильно руковожу державой, не вставая с дивана, а ты стабильно ишачишь в поле с утра до вечера, за что стабильно получаешь миску баланды и не жалуешься на жизнь. Вот такая стабильность по мне. Да и ты, я думаю, доволен. За пределами Цитадели тебя давно бы уже мертвецы умяли, а так живой, не чихаешь, мышцы на лопате накачал. Ведешь здоровый образ жизни, не то, что раньше, когда сидел за компьютером, портя зрение и подвергая свои детородные органы электромагнитному облучению.

Ведя беседу, князь и его верный холоп добрались до жилых домиков, где выяснили, что все двери в них распахнуты настежь, будто люди покидали свои жилища в большой спешке. Цент сунулся в один из домов, и обнаружил внутри полный порядок. Кровати были застелены, одежда висела на вешалках, личные вещи находились в тумбочках, куда Цент не побрезговал сунуться. На столе стояло несколько чашек с давно остывшим чаем, а на тарелке лежали бутерброды с копченой колбасой. То есть, колбасой это было раньше, а теперь оно превратилось в нечто черное и дурно пахнущее.

У Цента создалось впечатление, что люди в доме спокойно сидели и пили чай с бутербродами, а затем вдруг встали и ушли. Совсем ушли. Ушли, в чем были, не взяв ничего из личных вещей.

— Есть там кто-нибудь? — прозвучал снаружи голос Владика.

— Живых нет, — откликнулся Цент.

— А мертвых? — трусливо проскулил землекоп.

— Мертвых тоже. Но если не перестанешь задавать глупые вопросы, один зверски растерзанный труп здесь может появиться запросто.

В остальных домиках их ждала та же картина, что и в первом. Все осталось на месте. Люди покинули колонию, не взяв с собой даже оружия.

— Да куда их черт понес? — проворчал Цент, выходя наружу из последнего дома. Не осмотренным оставалось лишь укрепленное строение с пулеметом на крыше, но князь подозревал, что увидит в нем ту же картину.

— Может, кто-то взял их в плен? — озвучил непродуманное предположение Владик.

Цент даже не стал комментировать очередную глупость, исторгнувшуюся из уст холопа. Пленные появляются после сражения, а здесь никаким сражением не пахло.

— А вдруг это какой-то вирус? — брякнул Владик. — Началась эпидемия, и люди сбежали, чтобы не заразиться.

— Если бы тут вспыхнула эпидемия какой-то серьезной заразы, они бы перемерли все, и опомниться не успели, — успокоил программиста князь. — Хватит уже гадать. Нужно искать улики. Так, иди, посмотри, что вон в тех ящиках, а я пока проверю последний дом. Да гляди, если найдешь чипсы, сухарики или тушенку, не вздумай есть их. Вдруг тут и правда свирепствует какая-то зараза, еще заболеешь, чего доброго, и чем мне тогда тебя лечить? Горчичников нет, зеленки нет. Придется добить во избежание мучений. Так что ты уж себя береги, абы что в рот не суй.

Отправив Владика на задание, Цент вошел в здание, дверь в которое была хоть и прикрыта, но не заперта. Обыск не занял много времени, благо постройка была небольшой. Наталкиваясь на запертые двери, Цент, не раздумывая, пускал в ход дробовик. В одной кладовке оказался склад боеприпасов, которые не сильно заинтересовали князя. Зато когда отстрелил замок на второй двери, и распахнул ее ударом ноги, понял, что поездка была не напрасной.

Это был склад продовольствия, притом не абы какого, а самого лучшего. В ящиках оказались разномастные консервы, в мешках сухари и чипсы. Обнаружилось также спиртное. Пива, к сожалению, не было, но из коньячной бутылки князь, не удержавшись, сделал богатырский глоток.

— Тут, пожалуй, прицеп нужен, или даже грузовик, — задумчиво почесывая бороду, прикинул лидер нации. — В тачку все не влезет, а что-то бросать не хочется.

В последнем помещении обнаружилась радиостанция, с которой, вероятно, и был отправлен сигнал с координатами. Цент равнодушно осмотрел аппарат, затем поднял взгляд на стену, где на четырех кусках синей изоленты висела большая карта местности. Князь сразу обнаружил на ней колонию, благо та была отмечена красным кружочком и подписана как «база». Но не это заинтересовало Цента, а еще два красных кружочка, которые подписать поленились. Судя по всему, в отмеченных местах находилось что-то важное, нужное или вкусное.

— Все интереснее и интереснее, — пробормотал Цент, сорвав карту со стены и разложив ее на столе, с которого предварительно спихнул радиостанцию. — И что же это у вас тут за отметки?