Петрушка

Но сейчас стояла зима. В это время года Дико-поле становилось менее приветливым, если не сказать, что вовсе печальным и забытым. Изредка попадались небольшие копна отслужившей своё овсяницы, а где-то торчали из чёрной земли серенькие веточки высохшей и замерзшей полыни. Юре так захотелось вдохнуть её терпкого запаха, такого приятного по сравнению с единственным, что он ещё мог отличить от остального воздуха — гарью. Но полынь не пахла. Трава завяла, иссохла, да только качалась себе колючими стебельками и насвистывала печальную мелодию степных ветров.

Пока брели вглубь полей, с Петей разговаривали мало, хотя учитель понимал, что пятикласснику так нельзя. Боялся он за него. Целый день прошёл, а мальчик сказал всего пару слов — неправильно так, непринято в их время. Юра, будучи в Киеве, не раз видел тамошних Петькиных ровесников. В основном это несуразно высокие или полноватые хулиганы, ничего кроме купленной им богатенькими родителями техники и родной квартиры в жизни не видавшие. Отвращало такое явление учителя, не любил он роскошь, будь то гигантская вилла на берегу моря или новейший телефон. Сам, живя на пороге пятидесятых двадцать первого века, ещё недавно выкупал за копейки у любителей антиквариата «кирпичи» — осталось в очаковце что-то консервативное и древнее, не позволяющее влиться в современное, совсем отличимое от него общество. Не разделял Юра взглядов ни одноклассников, ни однокурсников, ни коллег, на очень многие вещи — начиная мировоззрением и заканчивая формой ведения дискуссий.

По прямой идти в любом случае не получалось. Но успокаивало, что сильно на запад отклониться не удастся, потому как (во всяком случае, биологу так казалось), местность ближе к западу станет непреодолимо выше, а уж подножье Карпат они заметят наверняка. С востока прижимали Южный Буг и Днепр — значит, рано или поздно им удастся увидеть на северном горизонте чернеющие верхушки многолетних сосен, акаций и клёнов, срастающихся у речных долин.

Сперва шли на северо-восток, обходя сёла, водоёмы, и стараясь минимально выбираться на опустевшие дороги и жалкие, побитые временем трассы. Позади оставались Черноморка, Куцуруб, Очаков, и целое Черное море. Только стоило показаться какому селу на горизонте — Юра сразу начинал записывать у себя в памяти, сколько и в каком направлении они отошли в сторону, от основного курса, препятствием которому становилась предположительно необитаемая зона. Правда, уже на пятый раз такой «корректировки» он сбился, и пришлось, как и прежде, ориентироваться только по слабо бьющему в спину солнцу. Иногда случалось, что проходили мимо до дыр проржавелых бело-чёрных таблиц, с надписями вроде «Нового» или «Зеленого», и только потом уже высматривали заброшенные ракушняковые домики, спрятанные за густыми абрикосовыми ветвями. «Природа дело своё знает, — время от времени думал Юра, глядя на обросшие плющом не такие уж и старые базы отдыха. — А человек, знает ли?»

На пути встретили широкую трассу, осторожно посмотрели влево-вправо, чтобы на фонарных столбах не оказалось камер — и сразу помчались через неё, от греха подальше. Мало ли…

Солнце стремительно клонилось к горизонту — через несколько часов здесь потемнеет окончательно. Благо, дождь не собирался: тучи убежали на юг, но за день земля всё таки не успела прогреться. Как ни крути, а на дворе — январь-февраль…

Юра снова задумался. Если и были многочисленные ядерные бомбардировки, если мир обрекли на жизнь в пепле, то почему не наступила ядерная зима? Он где-то слышал, что эта версия постапокалиптического мира является недостоверной. Но если нет? Иначе почему бы не упасть в вечный сон, прямо сейчас, среди поля, от одной лишь дозы радионуклидов в организме, накопившихся за это, вероятно, длительное время?

Обычная бомбардировка не имела бы такие масштабы. Но Юра вспомнил уроки истории и чёрно-белую плёнку разрушенных нацистами городов. Когда от построек оставались только скелеты, а от людей — одни горстки пепла…

«Иррационально для машины, если только… Она не хотела уничтожить боезапасы всего человечества. — Педагога словно осенило. — Машина не хочет, чтобы человечество воевало!»

«Нет, Машина хочет, чтобы человечество не защищалось», — ответил ему рационализм.

Когда небо стало тёмно-лиловым, биолог осознал, что идти дальше не в состоянии. Ни разу они не остановились, ни разу ничего не поели и не выпили — только шли и шли, чтобы не замерзнуть. Подминали ногами то сухую рожь, то подсолнухи, а как-то раз наткнулись на арбуз — только вот, весь уже никакой, чёрный. Над ними первое время взмывали и кричали чайки: витали, а потом возвращались обратно на юг. Теперь стало настолько тепло зимой, что они не покидали южные области — и заметил биолог это только сейчас.

— Юрий Григорьевич, я больше не могу, — тихо произнёс Петя, и педагог сразу же остановился.

— Вот ты, Петрушка! — Он показал рукой в сторону отошедшего за горизонт моря. — Смотри, сколько прошёл! Я бы так не смог, — дополнил биолог. — В твоём возрасте, конечно.

Он почувствовал, как больно от улыбки потрескались губы.

Пятиклассник не ответил. При первой же возможности школьник присел на колени, а потом, повинуясь силе притяжения, перевернулся на спину. Сырая земля уже не казалась такой холодной, а бугорки, с небрежно осыпавшимся зверобоем, стали мягче любого пухового одеяла.

— Как хорошо, Юрий Григорьевич, — тихо сказал мальчик, не двигаясь, но теперь счастливо улыбаясь. — Так бы и не вставал уже никуда, Вы просто не представляете, как же хорошо!

Лицо у преподавателя стало печальным. Глаза у мужчины повлажнели, и смотреть на ученика он больше не мог. Лишь спустя несколько минут, которые просто стоял, повернув голову к закату, наконец ответил:

— Да, действительно хорошо, Петя. — Он вздохнул в ладони и стал их растирать. — Но ночью будет очень холодно, так что сейчас замотаешься в плед, а когда совсем замёрзнешь — буди, я свой отдам.

— Так мы тут ночевать останемся? — Школьник был не в силах поднятся, но вести разговор не отказался.

— Да. Я тебе завтра объясню, почему. — Учитель снял тяжелый рюкзак на землю. — Давай быстро съедим чего, и сразу спать.

— А костёр?

— Без костров. Не хочу, чтобы нас заметили.

Пятиклассник снова помрачнел и поднял глаза к небу.

Конец ознакомительного фрагмента.