Глушь

В город N ребята прибыли в десять вечера. Еще в автобусе решили, что непременно побегут на море купаться, поужинают в кафе, а когда сошли на вокзале, стояли втроем как потрепанные колосья, не было сил даже думать. Хорошо, что к ним сразу метнулась старушка с предложением своего жилья. Когда узнали цену, даже Костик присвистнул:

— Ничего себе! Да за такие деньги…

— Побойтесь бога, молодой человек, — перебила его бабушка, — самый горячий сезон. А у меня квартира прекрасная, с видом на море. Все есть, даже кондиционер! Так что на вашем месте я бы даже не думала!

— На нашем месте, — хмыкнул Глеб, — на нашем месте год работать надо, чтобы на пять дней здесь задержаться.

— Лады, — хлопнул Глеба по плечу Костик, — мы согласны! Не делай себе нервы, дружище, о Польке подумай! Ну, ведите в свои апартаменты! — хихикнул Костик чесноком в лицо старушки, — берем!

Полина, молча, посеменила следом. Ребята тянули ее сумку и рюкзак с концертными костюмами и десятком косметичек, она тихо плелась за ними, часто спотыкаясь и не поспевая. Ее вниманием владел любимый город, его ни с чем несравнимые запахи, звуки. Пройдя несколько метров в сгущающейся южной ночи, Поля остановилась, осмотрелась и, убедившись, что парни заняты разговором с бабушкой, а прохожие не смотрят, одним резким движением упала на колени, опустила лицо к теплым, пахнущим лавром и еще какими-то эфирными маслами плиткам, поцеловала их жарко и страстно, как никогда никого не целовала, ни одно живое или неживое существо.

— Ну, привет, я так соскучилась, я так люблю тебя, я вернулась!

Квартирка была небольшой, но очень уютной. Она состояла из комнаты, в которой находились двуспальная кровать, стол, большое зеркало, кресло и платяной шкаф. А так же кухни, с маленькой раскладушкой, втиснутой в нее.

— О, это мое! — громко расхохотался Костик, показывая указательным пальцем на раскладушку, словно за его плечами вовсе не было тяжелой двухдневной дороги. — Я забил. А вы мучайтесь на тахте, пусть ваши косточки болят! Только обедать будем вместе, я готовить н люблю.

— Зато я обожаю, — прошептала Полина, осматривая плиту, шкафчики со специями, проверяя наличие сахара и соли, — эти кипариса, вы в окно посмотрите!

В небольшое темное окно кухни, смотрелись такие же темные, почти черные сонные свечи гордых деревьев.

— А это не хорошо! — покачал головой Глеб. — Какое тут море, мы его из-за этих великанов никак не увидим. И сам дом мне не нравится!

А мне очень! — впервые за дорогу искренне улыбнулась Полина. — Это настоящее чудо!

Дом, в котором находилась квартира, был двухэтажным, именовался старым фондом. Жилище ребят как раз расположилось на втором, мансардном, этаже. Само здание являло собой с виду ветхую деревянную постройку, больше походившую на саклю, заселенную кошками и насквозь пропитанное их нечистотами. Зато двор был отменный. Просторный, с железными воротами, закрывающимися на ночь, и великолепными деревьями смоковниц, кипарисов и хурмы. Полина обожала деревья, особенно южные, с терпким хвойно-древесным, иногда пряным, запахом. Поэтому наличие во дворе растительности, особенно кипарисов, только порадовало. Котов Поля тоже любила. Ни упреки Глеба, ни ехидные выпады Костика не смогли ее остановить в первый же вечер накормить полосатую свору косточками, являвшими собою всего лишь минут сорок назад ароматного, шипящего на гриле цыпленка с золотистой хрустящей корочкой.

Засыпала Полина мучительно долго. Кондиционер шипел и булькал, дул то в одно, то в другое ухо. Несколько раз Поля порывалась раскачать Глеба, чтобы он усмирил разгулявшегося поставщика прохладного воздуха. Но Глеб так трогательно спрятал соединенные между собой ладошки под уставшую небритую щеку, что Поле сделалось его жаль. Она видела нервный профиль, вздернутую непослушную челку в свете луны, здесь на юге, походившей на желтый пережаренный блин, такой гигантский, что даже острые пики кипарисов, заглядывающие во второе, последнее окно их спаленки, не могли уберечь воспаленные глаза от бледно-желтого, немного пугающего света. Луна катилась по темно-лиловому небесному шатру, усыпанному кристалликами звезд, цеплялась за башенки деревьев и таяла, раскачиваясь за горными хребтами. Жаркая ночь растворялась в море, медленно в окно вползал рассвет. А девушка все еще лежала без сна, слушая ровное дыхание Глеба и медвежье похрапывание Костика, тот с вечера хлопнул пять рюмок коньяка, и теперь спал так, будто вся эта съемная квартира являлась его собственной берлогой, в которой он тут же поспешил все заполнить своим потеющим телом и яростными звуками.

Едва Полине удалось побороть последние воспоминания дороги и забыться легким невесомым сном, как над ухом послышалось какое-то хлопанье и жужжание. Когда она открыла глаза, увидела склоненное над головой счастливое лицо Костика, во рту которого орудовала стрекочущая зубная щетка, густо расплескивая мятные белые капли на Полин лоб и краешек одеяла.

— Ты чего? — не поняла спросонья Полина. — Зачем ты здесь?

— Я ничего! — громко заржал Костя. — Просто так, я вообще-то живу с тобой!

— Со мной? — Полина потерла опухшие веки. — А-а-а, да, с нами, а где Глеб?

— Какой Глеб? — еще громче расхохотался Костик, рассеивая жемчужинки зубной пасты на кровать. — Нас в квартире только двое.

Полина быстро подскочила, вжалась в постель, натянула одеяло до самых губ.

— Да, одни! — продолжил потешаться Костик. — Может, пошалим, а?

— Ты чего Костик? Прекрати! — испуганно взмолилась Полина, понимая, что, если Костя на сей раз не шутит, беды не избежать.

Она готова царапаться и кусаться, но Костик, хоть и худосочен, а все же по-мужски силен. Полина потянула одеяло к самым глазам. Костя, выплюнув сгустки пасты на пол, рванул край одеяла, второй рукой, отбросив в сторону зубную щетку, начал искать под тоненьким синтепоном Полину щиколотку.

— Ты с ума сошел? — взвизгнула девушка. — Ты же друг Глеба!

— Ага, — тяжело дыша, веселился Костик.

Его глаза похотливо блестели, рот приоткрылся, напоминая Полине пасть дикого хищника, который схватил свою добычу, играет с ней, отдаляя минуты расправы, но уже знает, что сделает с ней, куда нацелены острые клыки в предвкушении сладостной оргии жертвы и палача.

— Костя, перестань! — Полина голосила на всю квартиру. — Ты же друг!

— Кому друг, а кому просто знакомый, симпатичный знакомый мужского пола.

Не выдержав издевательств, Полина откину одеяло в сторону, приподнялась на дрожащих руках и изо всех сил лягнула Костика пяткой в лицо. Он резко отшатнулся и с силой хлопнулся на пол. Некоторое время полежав без движения, Костя будто опомнился, ощупал руками лицо. Из разбитого носа хлынула кровь.

— Дура! — зло прошипел Костик. — Больная!

Он сел на полу, длинной рукой дотянулся до Полиной постели и рывком дернул на себя одеяло. Когда оно оказалось у его ног, Костя схватил один конец и погрузил в него свой окровавленный нос. Высморкавшись в одеяло кровью, Костя поднял на Полину бешеные глаза:

— Я пошутить хотел, а ты мне нос испортила. И что Глеб в тебе нашел? Неужели наивно подумала ты, что можешь заинтересовать меня? Ты не в моем вкусе даже! Кому ты такая сумасшедшая нужна? Возомнила о себе! Только идиот Глеб мог повестись на твои пресные худосочные прелести! Тьфу! — Костик сплюнул себе под ноги.

— Выйди вон из комнаты! — закричала Полина. — Гад! Еще другом называется…

В это время послышалась возня возле входной двери, и всего через секунду свежий, гладковыбритый и румяный от горного воздуха в комнате появился Глеб. Его глаза светились, на груди покачивался фотоаппарат. Но только Глеб лицезрел перед собой драматическое действие, развивающиеся в его отсутствие, и двух главных героев, как светящиеся глаза начали меркнуть, губы побелели.

— Что здесь происходит? Полина, почему Костик в крови? Что он делает рядом с тобой?

— Пусть он тебе сам расскажет! — огрызнулась Полина. — Вот твой дружок во всей своей красе, полюбуйся!

— Костя, что произошло? — Глеб склонился над Костей, протягивая ему руку, чтобы помочь подняться с пола.

— Ничего! — сердито буркнул тот и отпихнул руку. — Пошутил, а она мне в нос ногой!

— Пошутил, говоришь! Знаю я твои шутки!

— Не сахарная, не растаяла бы от одного раза, — вставая на ноги и отряхиваясь, снова захохотал Костик, словно веселостью своей хотел отделаться от участия в выяснении отношений. — А ты сам не помнишь, может совсем забыл, как раньше мы шалили, девчонками обменивались. Я — ту, ты — эту! Для друга же ничего не жалко, верно, Глебушка? Серьезно, забыл? А Полька знает?

— Что? — Глеб стал совсем бледен, его обескровленные губы дрожали. Он смотрел, не моргая на Костю. Потом медленно, не решаясь взглянуть в упор, перевел стыдливые глаза на Полину, и девушка увидела в мольбу.

— Это правда, Глеб, — скривилась Полина, — вы занимались такими мерзостями? Поэтому Костик и решил, что снова можно? Ты поэтому ушел, специально ушел?!

— Нет, Полечка, нет, — голос Глеба скрежетал как железные дворовые ворота, — что было, то прошло, все в прошлом. Я изменился, я никому не позволю… И горы, всего лишь горы, отправился поснимать. Ты спала, Костя тоже. Нет, не специально, ты другая, ты все для меня. А этот…

Глеб одним прыжком оказался лицом к лицу с Костей.

— А ты мне после такого больше никто, понял?! Знал же, что она — не как все! Для меня особый человек…

Глеб схватился за футболку Кости, потянул на себя, потом тряхнул несколько раз.

— Эх, ты…

— Да идите вы к черту, — болтаясь в руках Глеба, прошипел Костик, — со своими нравоучениями, уже и пошутить нельзя! Зря только старался с этими журналистами! Ради чего? Думал оттянуться хорошенько, а вы как старики, только бурчите!

Костик ударил Глеба по руке, высвободился и, подхватив с кухонного столика кожаную барсетку, бросился к двери. Потом на секунду замер, обернулся:

— Журналисты завтра в восемь, литературное кафе возле морского вокзала, я свое слово держу!

— Ты куда? — вдогонку сбегающему вниз по ступеням Костику крикнул Глеб.

— Прогуляться, тошнит от вас!

Едва растревоженный агрессией Кости воздух перестал вибрировать, и комната погрузилась в гнетущую тишину, Полина устало опустила ноги на пол, поправила сбившиеся пряди волос. Тело ломило, точно его всего секунду назад выбили, подобно пыльному старому ковру, толстой палкой. Пальцы на руках налились свинцом, правая пятка ныла, вспоминая лицевой скелет Костика, сердце неуемно колотилось, и дрожал подбородок. Стараясь не смотреть на Глеба, застывшего статуей посреди комнаты, Полина согнулась и поспешила вернуть скомканное одеяло на кровать.

— Вот зараза, испачкал пододеяльник, теперь вручную стирать придется, — вздохнула девушка, несколько раз проведя ладошкой по ткани, будто от этих действий влажные алые пятна смогли бы исчезнуть.

— Не трудись, Полечка, я сам… — перехватил одеяло Глеб.

— Что сам? — Полина вскинула на Глеба полные гнева глаза. — Сам он… Ты себя сначала от грязи отмыть попробуй. Или к тебе она не цепляется? Не пристает?! А я, как видишь, боюсь замараться. — Полина зло отшвырнула от себя конец пододеяльника, как если бы он и был причиной разгоревшегося конфликта, и теперь немым безучастным свидетелем напоминал о грязи прошлых лет, грозившей запятнать еще несбывшееся будущее.

Глеб смотрел в пол. Его бледное лицо начало оживать, покрываться пятнами, пылающие щеки горели пурпурными яблоками. Полина зажмурилась. Казалось, они как два надувных шара увеличиваются в объеме. Ширятся, застилают собой даже солнце, игриво заглядывающее в окно.

— Как ты мог Глеб, как? Что это за дружба? Правду люди говорят, скажи мне кто твой…

— Поля, перестань, — Глеб ласково и немного стыдливо заглянул в глаза своей невесте, осторожно сделал шаг к ней навстречу.

Полина не отпрянула, осталась стоять на прежнем месте. Ее руки безжизненно свисали двумя тонкими плетями, и Глебу вдруг увиделась она лет через пятьдесят их семейной жизни. Такая трогательная, беззащитная, и в то же время опасная, возымевшая над ним свою власть, какую имеют над сильными мужчинами слабые и немного чудные женщины. Да, через пятьдесят лет она могла бы стоять перед ним с точно такой же смешной и, наверное, сморщенной от возраста мордашкой, свесив две руки, и гадать, куда же запропастился веник. Ведь всего секунду назад он был здесь, а теперь куда-то спрятался. Интересно, она еще будет писать? И губами, пересохшими и потрескавшимися, тоже будет шевелить ночами, подбирая подходящую рифму. Располнеет ли она или превратится в сухарик, будут ли у них дети или ее книги станут их детьми?

— Эй, очнись! — Полина преодолела оставшееся расстояние между ними и обвила шею Глеба проворными, пахнущими миндалем, руками. — Я умная девочка, пусть прошлое останется в прошлом. Не будем тратить напрасно свои южные дни. По твоим глазам все вижу, молодость все стерпит, а семейная жизнь не любит обид. Не сержусь, Глеб, на тебя, а Костик — избалованная дрянная девчонка!

Глеб зарылся носом в теплые волосы, пахнущие кофе. Странно, почему они имеют этот удивительный запах, будто цвет приманил его и поселил на длинных мягких прядях. Привык и к цвету и к запаху, словно знал их тысячи лет назад и загадал знать на тысячи лет вперед. А к поведению Поли привыкнуть никак нельзя. Ждешь бури, стихии в океане, готовишься сживаться, выживать. А она неожиданно простирается перед тобой ласковыми водами, зовущими окунуться в успокаивающие свои тихие волны. В этом вся Полина, другой такой больше ни за что не отыскать.

— Ну, как твои фото?

Бархатный голос Полины вернул Глеба из вод на сушу, позволил отыскать самого себя, большого и оттого такого нескладного, в ее объятиях.

— Горы, это чудо… — Глеб нехотя очнулся, попробовал силу своего сиплого голоса, откашлялся. — Здорово, что он дальномерный!

Глеб потрогал чехол аппарата, который притаился ласковым зверем теперь уже не на его груди, а между двумя, прильнувшими сердцами, замершими в объятиях. Зверь колыхался, слушая дыхание Поли, слушаясь и повинуясь ей одной.

— В горах собачника одного встретил, очень заинтересовался вещицей, просил, чтобы пса его щелкнул.

— И как, щелкнул? — Полина улыбнулась — не Глебу, неведомому псу.

— Да, жаль пленки совсем не осталось. Теперь беречь приходится, считать и задумываться над каждым кадром. А штука хорошая. Здесь, как и дома, прохожие останавливают, интересуются. Ты больше не сердишься? — Глеб кончиками пальцев коснулся острого подбородка.

— На что, Глеб?

— На то, что было…

— Не сержусь, меня тогда не было. Важно, что не солгал, не стал отпираться. Все, забыто! я в душ, и побежали. Есть хочется!

— Тогда в кафешку?

— Я только «за»! Мечтаю о горячем кофе и о какой-нибудь сладкой штучке к нему…

— У меня уже одна штучка есть, жаль без кофе суховата! — Глеб одним движением указательного пальца пробежался по Полиному боку, лавируя между острых ребер.

Они оба рассмеялись, радуясь предстоящему жаркому дню, наполненному событиями и впечатлениями.

В пять вечера Глеб и Полина, истекая солеными каплями горячего пота, медленно шли от вокзала в порт. Солнце, не теряя настойчивости к вечеру, жарило во всю свою мощь. Уставший от пути и изнуряющего валяния на пляже Глеб с трудом переставлял ноги, не поспевая за порхающей беззаботным мотыльком Полиной, которая сначала вырывалась вперед, потом приостанавливалась, оборачивалась, нетерпеливо дожидаясь, когда плечо Глеба, наконец, начнет двигаться вровень с ее плечом. Глеб шел и сам себя ругал за то, что утром, после ободряющего капучино, дал слово будущей жене отправиться вечером в порт кормить хлебом гигантских белых чаек. Они еще на пляже успели досадить настойчивыми попытками выбросить красноватые перепончатые шасси ему на голову во время заплывов, долгих и старательных, за буйки.

— Подожди, — сказал Глеб, — и остановился, вытирая капли со лба, — дай отдышаться. Сейчас билеты проверю…

Глеб, молча, сунул в руки Поли пакет, в котором влажно дышал теплый батон, усыпанный поверх тонкой, яичного цвета, корочки черными точками мака, и полез в небольшую планшетную сумку, фотоаппарат раскачивался на груди, мешая рыться в ней, поэтому Глеб всучил Полине и его.

— Ну как, все нормально? Какие места? — Полина переминалась с ноги на ногу.

— Пятое, шестое и девятое. Отправляемся через три дня в восемь утра.

— Отлично, а Костик знает о том, что мы ему билет тоже купили?

— Ага, — тряхнул челкой Глеб, — думаешь, этот прямой автобус в Z без пересадок я во сне увидел? И так сразу, минуя справочную, в кассы за билетами бросился?! Нет, это все Костик. Еще дома в интернете копался, пока маршрут нам не составил. И деньги на свой билет тоже дома мне вручил, на, говорит, а то я или потеряю или на крепкие напитки спущу.

При мысли о Костике Полину замутило, ей было неприятно само упоминание о нем. Не говоря уже о том, что упоминает его ни кто-нибудь, а Глеб. Но после некоторого замешательства она всеми силами постаралась проглотить обиду и неприязнь к Костику, как горькую пилюлю, которая хоть и вызывает отвращение, а все же в данной ситуации жизненно необходима.

На набережной Глеб, заметив, каким долгим взглядом Поля провожала лоток со сладкой ватой, дернул ее за руку, остановил.

— Хочешь?

— Да-а-а, — по-детски заискивающе надула губы Полина.

Всего через две минуты уже не он, Глеб, а Полина плелась следом, не поспевая за ним, рассматривая длинную палочку, на которую, как на тонкую жердь, присела то ли белая сова, то ли небо нечаянно уронило на нее свое легкомысленное облако.

— Ух, с трех лет ее не пробовала! — облизнулась Полина.

— Так пробуй, — Глеб обернулся, чтобы увидеть ее широко открытые глаза, не упустить ускользающий трепетный миг чистой радости.

— Нет, не сейчас, — покачала головой Полина, память не терпит спешки. Я лучше в порту, на лавочке или глядя на море. Слушай, а пес умный был, дружелюбный?

Глеб остановился, подождал, когда Полина с ним поравняется.

— Какой пес?

— Тот, что в горах с хозяином хотел фотографироваться…

— А-а-а, пес…

— Какой он породы был?

— Курцхаар, кажется.

— Ого, я такой породы не знаю. Симпатичный?

— Очень, потом на фото посмотришь!

В порту Полина сначала крошила батон чайкам в море, потом, разобравшись, запускала кусочки прямо в небо. Жадные птицы бросались в полете то на хлеб, то друг на друга. Полине и страшно было от этого и весело. Она хохотала. А Глеб стоял немного позади, следил за ее движениями, покачивая ватой на палочке, врученной ему для хранения. Не выдержав, он немого отщипнул, погрузил в рот таящее чудо. И сам удивился, что так давно его не пробовал. А ведь действительно, всего немного нужно для счастья. Для настоящего, тихого счастья… Стоять вот так, смотреть на море, на безупречно белые корабли, лакомиться сладкой ватой и следить, как человек, не важно кто он, кормит птиц хлебом. Глеб постоял немного, подошел к Полине, взял у нее кусочек хлеба и тоже бросил. Сладкая вата теперь была у нее. Глебу нестерпимо захотелось остановить этот момент с чайками, ватой, кофейными прядями на ветру. Он расчехлил фотоаппарат, навел объектив и, понимая, что кадров осталось всего пять, щелкун, жертвуя одним ради счастливого мгновения.

— Работает старичок? Раньше умели делать, не правда ли, молодой человек? — рядом возник пожилой мужчина в шляпе, с газетой в руках.

Глеб обернулся:

— Работает, классная штука!

— У меня точно такой же, — мужчина подошел ближе, прищурился, осматривая фотоаппарат. — Да, несколькими годами старше, правда. Здесь у вас я вижу — кабельный синхроконтакт добавлен, да, мой постарше будет…

— И как, — глаза Глеба блестели, — еще рабочий?

— А то! Куда он денется? — подмигнул мужчина сначала Глебу, потом внимательному объективу. — Рано нас, стариков, со счетов списывают, пытаются модными да удобными штуками заменить, а мы вон, еще боремся. Приятно, знаете ли, что в наше время, где все ищут простоты да легкости, еще встречаются молодые люди, оглядывающиеся назад.

— Да, в прошлом много всего хорошего осталось…

Полина слушала разговор Глеба и мужчины и не слушала, ее внимание было приковано к троице, расхаживающей по порту. Они немного покачивались, надрывно, деланно смеялись. Полина присмотрелась: о, этот силуэт, этот смех она никогда ни с чем не спутает. Так и есть, Костик, в обнимку с двумя полуголыми девицами. Высокими, длинноволосыми блондинками, у которых распущенны не только волосы, язык и руки, но и поведение. Уже тепленькие, несмотря на жару, успели набраться виски в прибрежном пабе. Полина отвернулась, поспешила скрыться, чтобы Костик их с Глебом не заметил. Не учинил какое-нибудь гадкое разбирательство. К счастью, они остались без внимания, занятый разговором с хихикающими девицами и изучением их форм, Костик потянулся к очередному питейному заведению. Как и предполагала Полина, домой ночевать он не пришел.

Костик не появился в съемной квартире ни утром, ни к полудню, обедать он тоже не пришел. В шесть вечера встревоженная предстоящей встречей с журналистами Полина осмотрела себя в зеркало. Легкое платье цвета морской волны выгодно подчеркивало глаза, золотой браслетик, подаренный Глебом на помолвку, изящно перехватил тоненькое запястье, пухлые губы казались еще полнее от мерцающей помады, волосы аккуратно лежали на левом плече шоколадными волнами. Глеб стоял в дверном проеме, поправляя галстук и любуясь своей невестой.

— Полечка, ты сегодня хороша как никогда. Все взяла, нам нужно поторопиться, сборник свой не забыла?

— Он со мной, не волнуйся, — Полина показала Глебу аккуратный бумажный пакет с книгами, — я уже готова, можем идти.

— Туфли не жмут, сможешь на каблуках, или лучше такси вызовем?

— Глупости, тут совсем рядом, я же девочка, каблуки — моя стихия! Вот только тревожусь…

— Из-за встречи? — Глеб шагнул навстречу Полине, чтобы обнять ее, и тем самым уберечь от волнения.

— Нет, из-за Костика. — Полина уткнулась напудренным носом в черную рубашку жениха. — А вдруг он все наврал о журналистах, поэтому где-то теперь от нас прячется. Или с ним что-то нехорошее могло приключиться…

— О, за это ты можешь не беспокоиться. — Глеб отстранился, чтобы посмотреть в Полино лицо, заметив белое пятно на рубашке, легким движением руки, избавился от него. — Твоя пудра, до чего не люблю ее. Лицо делает маскообразным, и следы повсюду…

— А как без нее? — пожала плечами Полина. — Камеры не прощают жирного блеска, тебе ли не знать…

— Костик свое слово держит, уж я его знаю, сказал, в семь, значит в семь, — продолжил Глеб, — а то, что он дома не появляется, не переживай, это в его духе. Сколько его знаю, Костик любил исчезать. И взрослый и будучи ребенком. Отец тоже привык. Помню, много раз его с милицией искали. А он, сорванец, мог сутками на чердаке отсиживаться. Одним словом, бродяга. Жаль, конечно, что телефона с ним нет. Еще дома сказал, что специально едет в путь без мобильной связи, дабы отец по сто раз в день не трезвонил, проверяя трезв ли его сыночек, и не подцепил ли очередную девицу, грозящую наградить его какой-нибудь стыдной болезнью.

— Понятно, раз ты, его друг, так спокоен, то чего я должна переживать. Он уже большой мальчик, думаю, не пропадет, тем более здесь!

Конец ознакомительного фрагмента.