Двойной соблазн. Малышка для мажоров

— Дед, а что там у тебя за соседка такая интересная? — Никита запихнул в рот половину жареного яйца, откусил хлеба с маслом, начал с аппетитом жевать.

— Это не соседка, а геенна огненная, послал бог в начале весны на старости лет. Отдохнуть, как говорится, жил не тужил, беды не знал. Приехала, начала тут порядки устанавливать. Не стучи. Не шуми. Не пили. Ходи тихо. У нее, оказывается, тонкая душевная организация и мигрень.

Николай Иванович, не скрывая эмоций, рассказывал о новой соседке, взял хлеба, положил обратно, кинул в чай пять кубиков сахара, чертыхнулся и выматерился.

Братья переглянулись, продолжая с аппетитом уплетать приготовленную Валерой яичницу с беконом, было вкусно. После утренней разминки и такого эмоционального выброса энергии в кустах соседской малины, где они встретили сладкую ягодку в лице милой блондиночки с пухлыми губками и торчащими через тонкую ткань халатика сосками, молодой организм требовал подпитки, килокалорий было потрачено немало, а кровь все еще бурлила в венах.

Девчонка убежала, оставив много вопросов, а еще странные ощущения и практически ожог на ладони Максима. Он постоянно сжимал и разжимал пальцы, разглядывая ее, чувствовал, но ничего не находил.

— Ее так и зовут — геенна огненная? — Никита не унимался, ему было страсть как любопытно, что там за соседи такие, от которых всегда собранный дед на нервах. А у него самого все еще бежали мурашки по спине от воспоминаний о встрече с ягодной блондинкой.

— Нет, хуже. Ее зовут Любовь. Любовь Генриховна, паразитка такая, с гонором. Своенравная, заносчивая. Все ходит со своим псом, страшный, прости господи, пьет из крохотных чашечек кофе, держит ее двумя пальчиками и учит меня жизни. Балерина бывшая, из интеллигенции.

Николай Иванович Зорин, участвовавший в нескольких военных операциях, побывавший не в одной горячей точке мира и отдавший служению Родине больше пятидесяти лет, на дух не переносил таких жеманных дамочек.

Он любил женщин хозяйственных, домашних, которые ни за что бы в жизни не додумались крутить пируэты в колготках на сцене и смотреть на мужчину, как на таракана — с удивлением и брезгливостью. Соседка смотрела именно так, а бывалый вояка вытягивался перед ней по струнке и слово не мог сказать. Нонсенс.

— Макс, ты понял, как все серьезно?

— Да.

— Да что вы там можете понять? Сопляки.

— Нервный ты, дед, стал, тебе бы отдохнуть. Может, поедем на море? Если отец отдаст банковские карты, мы тебя свозим. Или в санаторий отправим, нервы подлечить.

Николай Иванович посмотрел на внуков, любил он их, паразитов, но жизни они не знали совсем, покачал головой, придумывая план, как бы сделать забор повыше, чтобы не видеть эту Любовь совсем. Надо использовать рабочую силу в лице трех здоровых мужиков, пока они гостят в его доме, и Валерия привлечь к труду.

— А блондинка кто? — это уже спросил Максим, отодвинул пустую тарелку, посмотрел на деда.

— Какая блондинка?

— Маленькая такая, с серо-голубыми глазами испуганной лани.

— А, эта, племянница ее, живет все лето, Вероника.

— О, точно, ягодка, я как знал, — Никита весело толкнул брата в плечо.

— Она совершеннолетняя?

— А ты чего задумал? Где вы ее успели увидеть?

— Я пока просто спросил.

— Ты мне это, прекращай задавать такие вопросы, я не потерплю в своем доме и на участке разврата, — Николай Иванович снова завелся, представляя, что может начаться, дай волю этим парням. Сам такой был, молодой, горячий, дров наломал — дай бог.

— Хорошо, спрошу у нее сам.

— Макс!

— Господи, как трудно с тобой. Когда ты успел стать таким занудой?

— Девятнадцать ей, учится на медицинском, книжки все читает да загорает на лужайке. И не смейте портить хорошую девочку!

— Да кто ее портит? Сам нас послал курицу искать, там забор сломанный у малины, мы ее и встретили, а она закричала и убежала, — Никита тоже доел, довольный и сытый откинулся на спинку стула.

— Правильно сделала, нормальная девушка к вам на десять метров не подойдет.

— Это почему?

— На себя посмотрите. Все разрисованные, как яйца пасхальные, — Николай Иванович показал на татуировки внуков. — И чтобы за стол так больше не садились, чтобы пошли и оделись.

— Так, девчонкам как раз и нравится такое. Ты ничего не понимаешь.

— Тебе, Никита, понравится мыть посуду, ты у нас сегодня дежурный. Макс пойдет в гараж и принесет наверх несобранные кровати. А мы с Валерием в магазин съездим, вас, проглотов, кормить же надо, моих курей не хватит. Да, и покормите их.

— Что? Какая посуда? Я ее мыть-то не умею!

— Научишься, мать-природа подскажет.

Никита возмущался, дед ворчал, Макс улыбался. За все утро он и не вспомнил об аварии, о Савельеве в коме, обо всей ситуации, об отце. Даже о том, что у них куча дел, нужно готовиться к гонкам, а это не уличные, это все официально. Победа в них дает возможность участвовать в кросс-кантри ралли, которое пройдет в Марокко в ноябре.

Но Максим Зорин сидит и думает о блондинке с пухлыми губами, которые одним касанием обожгли ладонь, да он и сам завис, как подросток, на ее обнаженном плече и пушистых ресницах.

— Зерно у курятника, Макс, нечего сидеть, иди корми, да воды налей.

Максим закатил глаза, тяжело вздохнул. Чем бы он сейчас был занят дома? Спал бы он еще и снились бы ему цыпочки, а не куры в живу.

А в доме напротив разгорались ничуть не уступающие по накалу страсти.

— Я не нашла его, в малине нет Бублика.

— Уже не надо никого искать, нашелся наш Бублик и привел в дом подружку.

По веранде чинно расхаживала курица, а мопс сидел рядом и, высунув язык, виновато смотрел на хозяйку. Пол был в земле и траве, пес — грязный, а курица клевала дорогой ламинат.

— Я сварю из нее суп, — Любовь Генриховна обхватила мундштук губами, затянулась, выпуская дым из ноздрей. — Вот переступлю через себя, отрублю этой курице голову, я в сарае видела топор, сварю суп и приглашу на обед Зорина, а в процессе расскажу, из кого он.

— Это жестоко.

Бублик тявкнул, курица, словно понимая, что говорят о ее скорой кончине, подняла свою куриную голову и напряглась.

— Жестоко, но справедливо. А ты чего такая чумная? Маньяка в малине встретила или на жука наступила?

Вероника посмотрела в сторону большого старинного зеркала, там и правда отражалась странная особа. Пояс халата развязан, одно плечо голое и поцарапанное, волосы спутанные, в глазах нездоровый блеск, губы горят огнем, как и щеки, ноги тоже исцарапанные и грязные. Они сейчас с курицей были чем-то похожи.

Она встретила, да, двух жуков, майских, но в августе, и это вызвало в душе смятение. У девушки никогда не было такой реакции на парней, ни один, даже Аркадий, который ухаживает и добивается ее почти год, не вызывал и доли подобных эмоций.

— Ну, понятно, иди и приведи себя в порядок, завтракать будем.

— А курица?

— Я подумаю, что с ней сделать. А ты, Бублик, наказан, потому что ты привел в дом врага. Кто совсем недавно бегал от нее? А сейчас что, любовь?

Мопс снова тявкнул, курица продолжила портить пол, Вероника ушла к себе, а Любовь Генриховна подошла к окну, отдернула шторку и принялась наблюдать за домом соседа. Она придумает что-то поинтересней супа, Зорин будет в шоке.

А вот Вероника была в шоке от себя и случившегося, скинув халат, залезла в душ, вода смывала грязь и листья малины с волос. Пальцы немного дрожали, грудь высоко вздымалась, девушка прикоснулась к губам, все еще чувствуя, как их прижимала широкая мужская ладонь. И как две пары заинтересованных глаз смотрели изучающе, проникая глубоко в душу, но при этом с такой похотью и желанием, что становилось жарко.