Часовщик. Зима

Вероника отмахнула толстое полосатое полотнище к левому краю окна, правое отвела к правому и завернула за белый мебельный крючок на стене. Витиеватый рожок, за который, как за уши, заправлялась занавеска, радовал глаз и руку и хорошо держал тяжелую штору."Я — молодец", — похвалила она свою изобретательность и золотые руки. Через белый тюль рассеялся свет.

— Зачем? — не поворачиваясь, простонало одеяло.

— Затем, что утро. Вставай, соня.

Вероника села на край кровати, туго обхватила плечи дочери ватным краем, обняла и прижалась щекой:

— Вставай, зайка.

Тоня дернула плечом, вырвав одеяло из-под ее руки, натянула его на голову и, сжавшись, сильнее уткнулась в подушку.

— Встава-ай, — Вероника осторожно провела по жесткой спине.

Спина молчала и топорщилась. Она неуверенно погладила шероховатый ситец.

— Вставай, ребенок, — повторила она шепотом.

Тоня цыкнула, оттолкнув её руки, резко отбросила одеяло, отшатнулась к другому краю кровати, протиснулась между столом и стулом и, с силой вбивая пятками в плиты пола линолеум, вывалилась в коридор. Затрещали выключатели, что-то билось и падало. За хлопком двери туалета полилась вода.

Вероника осиротело свернулась. Подтянула мгновенно высохшие ладони к животу и, перегнувшись через них, проводила удаляющийся звон. Переждала, пока текущая за стеной вода не заполнила все пустоты, покачалась, пошевелила краем воронки рта, сглотнула, медленно подняв, вытянула вперед подбородок и сощурилась на поднимавшееся солнце. По тяжу, натянувшемуся по шее к груди, ползли теплые блики. Они грели и ласкали уставшую кожу.

Мимо, обдав раздражением, протопала Тоня, выхватила из-под покрывала растянутый подол кофты. Зацепившись за что-то пуговицами, ткань, отпружинив, хлестанула Веронику по лицу. На смеженных веках остались горячие следы. Девочка возилась рядом, перебрасывала подушки, ища свои вещи.

Вероника тряхнула головой:

— Тоня, ты меня задела.

Девочка надуто пыхтела. Демонстративно повернувшись задом, натягивала джинсы.

— Тоня…

На ходу застегивая ширинку, та грубо прошвыркнула перед её лицом.

— Поешь, пожалуйста, — Вероника встала.

Сбивая мотающимся рюкзаком косяки, девочка выдернула из двери лязгнувшую связку, бросила на тумбочку и трижды повернула свой ключ с другой стороны.

Пытаясь найти опору, Вероника подалась вперед, но под шеей было пусто. Она прислонилась к косяку, снова подняла подбородок в солнце, сильнее слепила веки и дала себе время посмотреть, как преломляются сквозь теплую мутную воду разноцветные блики. В носу стало мокро, она шмыгнула и слизнула с губы соленую каплю.

Где-то внизу появились руки. Вероника быстро наклонилась, наугад разгладила покрывало, собрала по кровати подушки и вдруг, снова смяв расправленный край, быстро разложила всё по местам: так, как оставила девочка.

Входную дверь толкнули. Быстро улыбнувшись, она двинулась навстречу. Обдав холодом, оставляя за собой прелые листья в мокрой глиняной крошке, Тоня уложила расстояние от порога до кровати в несколько ударов ботинками и столько же взмахов проводов наушников, перетряхнула вещи на кровати, вытащила тетрадь и так же, глядя в пол, исчезла в дверном проеме.

— Тоня! — Вероника вылетела вслед на площадку — вниз по лестнице быстро удалялись шаги. — Таблетку, пожалуйста, выпить не забудь.

Она вернулась в дом, сунула холодные ноги в тапочки. Быстро обойдя столы и тумбочки, нашла телефон, нажала на первое в списке"АААТоня", набрала: «Прости. Выпей таблетку, пожалуйста». Телефон, пикнув, сглотнул.

Бросив его в сумку, быстро вернулась на кухню, захлопнула в холодильник оладьи, повернула налево вентили кранов, отопнула тапочки под диван, на секунду задержалась с носками с прилипшими листьями и всё же запихнула их в таз. Колготки, брюки, лифчик, свитер — всё, как оставила: на стуле. Пара секунд на чистые носки в комоде.

Роясь в сумке, она выкидывала чеки и фантики. Нога привычно искала ботинок. Проездной, карты, вытрясла ключ от кабинета, куртка, ключи. Верхний, нижний.

Нижний, верхний. Она вернулась, написала записку, прислонила к сахарнице: «Поешь, пожалуйста. В холодильнике котлеты и салат. Яблоки нужно помыть». Перешагнув порог, снова вернулась, открыла холодильник, достала пару яблок, кинула в мойку, закатала рукава, тщательно вымыла зеленое и красное, вытерла салфеткой и положила красиво на тарелку посередине стола. Вычеркнула из записки «нужно помыть», дописала рядом: «Помыла. Целую, мама", оперла записку о яблоки и выскочила из дома.

Выбежав из подъезда, посмотрела на часы. На месте циферблата зияла голая кисть. Перчатки забыла. Она посмотрела ещё раз, пытаясь поймать информацию. Время шло, времени не было. Сморщившись на запястье, вспомнила: метро! Часов нет. О Боже. Последний заряд батареи потрачен на сообщение.

Закинула ремень сумки повыше, подхватила за дно, плотнее прижала к боку и, не в силах бежать, придерживая, чтобы не оборвать ручки, тяжело дергающую плечо ношу, припрыгивая, мелко засеменила в сторону метро, на ходу оценивая время, которое ей придётся потерять, если она остановится.

Навстречу гуляли пенсионеры с собаками, тётечки на лавках, мамы с колясками. Наступая в лужи и грязь, она крутила головой, просчитывая возможную скорость реакции прохожих. В конце дорожки показался парень с телефоном в руке. Она выпустила в его сторону: «Подскажите, пожалуйста, который час». Он недоуменно поднял глаза.

— Ничего, простите, — она не имела возможности останавливаться.

— Сколько времени, скажите, пожалуйста? — сложно было задать более дурацкий вопрос в переполненном в утренний час-пик метро. — Я телефон дома забыла.

— А…, — понимающе протянула девушка.

Вероника мысленно переложила озвученную цифру на циферблат, закрыла глаза и попыталась вспомнить, что обычно ощущает и делает, когда стрелки стоят в таком положении.

Давление в вагоне резко подскочило, ее схлопнули и придавили справа и слева. С облегчением прижав к груди сумку, она дала себя вынести. Оттолкнувшись от твердого мрамора станции, вынырнула из толпы, как могла, увеличила шаг, автоматически свернула налево и попала во встречный поток, спускавшийся с лестницы. О нет. Это была другая ветка.

Быстро сдавила мгновенно вспучившуюся под ребрами волну, чтобы та не успела ударить в уши. Тихо-тихо-тихо — резко развернулась и встроилась в обратную реку, бурлящую по направлению к платформе, на которой вышла. Раз-два-восемь, раз-два-восемь. Это всего лишь две минуты. Я потеряла всего один поезд. Не больше четырех минут. Всё нормально.

Люди копились. Поезд не шел. Она крутила руку с несуществующим механизмом так, что ей слышалось, что пружина начала проскальзывать и щелкать.

— Скажите, пожалуйста, сколько времени?

Эскалатор не давал двигаться быстрее. Не было сил обходить пассажиров и обгонять поднимающиеся ступени. Шапку. Использовать время, чтобы надеть шапку. На выходе через две — брюки не позволяли перешагивать больше чем через два порожка.

Корпоративная развозка от метро к терминалу останавливалась за углом. Вероника прибавила шагу. Быстро светлело. Обычно, когда появлялась видимость, они уже выгружались у офиса. Чтобы не терять время, она сразу повернула на дорогу к складам. Ноги разъезжались по жидкой грязи. Две остановки — пятнадцать минут. Обгонявшие сзади грузовики обдавали душным теплом. Надо перейти. Она повернула голову и увидела выворачивающий из-за угла микроавтобус с красным «Строим вместе!» на лобовом стекле. Развозка! Рука бесконтрольно замаячила на максимальной амплитуде.

Она поймала ручку притормозившей газели, на ходу захлопнула за собой дверь и, угадав свободное место, провалилась в кресло. Тяжело дыша, стянула шапку, сунула в сумку. По очереди открывая карманы, разыскала пачку разовых салфеток и, развернув в узком проходе ногу, стала счищать засохшие брызги с низа брюк.

— Это мы её ждали? Весь график сорвался. Я на совещание опаздываю!

Пятна не оттирались. Вероника скомкала салфетку и затолкала в боковой карман сумки. Там было уже несколько таких же, оставивших на подкладке белесые разводы. На обратном пути. На обратном пути наведу порядок. Она вытащила телефон и попыталась включить. Максимализм подростковый. Когда уже он закончится. Девочка нервничает, я нервничаю. Главное, чтобы таблетку не забыла выпить. Телефон не отзывался.

— Почему мы должны всех ждать? В конце концов, есть рейсовый автобус. Если отделы не способны соблюдать, нужно выделить для руководства отдельную машину. Я подниму сегодня этот вопрос.

Сквозь дырку между креслами Вероника видела два блондинистых профиля в завивке и уши с длинными камнями. Бухгалтерия. Методично нажимала на боковую кнопку, пытаясь вызвать заветные тридцать секунд свечения.

— Естественно, компания не должна оплачивать проезд опоздавших, — выступило левое кресло.

Экран вспыхнул, она судорожно начала набирать текст — и он тут же погас.

— Премии нужно лишать за опоздания.

Палец продолжал давить на клавишу включения. Плоский ненужный пластик!

— Тогда неповадно будет.

Вероника поняла, что экран больше не загорится.

— Люди просто не хотят у нас работать.

— Вы не меня ждали! — крикнула она в пространство между сидениями впереди и бросила телефон в сумку. — Автобус не меня ждал.

Правая дама медленно повернулась к другой и сделала круглые глаза. Вторая, многозначительно кивнув, показала ей в ответ взгляд, полный ледяного презрения настолько, что было невозможно донести его до Ники, не расплескав. Они даже не повернули к ней головы.

"Господи, премия. Просто промолчи", — она сцепила пальцы и отвернулась к окну.

Расписываясь в журнале на проходной, посмотрела вниз: брюки грязные. Охранник тянул через трубочку жидкость из большого кофейного стакана с крышкой, глядя, как она по очереди перебирает свободные турникеты, пытаясь найти работающий.

В лифте сняла пуховик, поднявшись на этаж, притормозила перед входной дверью в офис, пропуская инженеров, поднимавшихся с производства, поздоровалась, поддерживая беседу о погоде сочувственным киванием, дофланировала в общей группе до кабинета и, попрощавшись, шмыгнула за дверь. Стараясь не оборачиваться, повесила вещи в шкаф, включила компьютер, взяла маркер и, подойдя к доске у стеклянной стены, написала на ней пару длинных красных чисел. Разворачиваясь, глянула украдкой по сторонам. Из соседних боксов на неё смотрели. Она вернулась к столу, села, не отводя взгляд от экрана, придвинула к себе стопку бумаг и так же, не поворачивая головы, улыбнулась краешком рта в сторону соседнего стола:

— Привет.

Молодая женщина, мелодично жужжавшая маникюром по клавиатуре, перебросила взгляд на следующий файл в стопке открытых:

— Добрый день. Что за совещание с утра?

— Никакого. Пристроилась, чтоб одной по коридору не идти.

— Ясно. Дома что?

— Часы сломались. Можно я зарядку возьму?

— В ящике под принтером. А что за цифры тогда?

— Скорость света. В метрах и километрах. Спасибо.

Благодаря Ириной хозяйственности в кабинете было все, в том числе пара длинных переходников.

— А-а. Забавно. Тебя Марковна спрашивала.

— Давно?

— Пару минут назад.

— Надо же. Пойду покажусь.

— Расчеты пришли. Блок с распашными, два — с глухими.

— Сейчас, — значок заряда замигал; Вероника нажала на кнопку — экран неуверенно поморгал и загорелся. — Слава Богу.

Она быстро набрала: «Как ты? Не сердись, выпей таблетку. Нам ехать скоро». Отправила. В туго набитой правой колонке переписки висело восемь её непрочитанных сообщений. Она удалила все предыдущие вместе с"люблю тебя", оставив только последнее, про таблетку и поездку.

— Камеры, убери телефон, — Ира переживала за нее, это было приятно.

— И без камер кругом стекло. Пиарщики вон играют.

— То пиарщики, а то — ты.

Вероника сунула телефон в ящик стола, задвинула, прижав провод.

— Я к Елене Марковне.

— Расчеты до двенадцати техникам.

— Я поняла.

В полутемной приемной горели только два плоских матовых блюдца над ресепшеном.

— Добрый день, Елена Марковна у себя?

Секретарь окинула её взглядом, задержавшись на брюках.

— Елена Марковна у себя? Можно к ней? — повторила Вероника.

— Добрый день. У Елены Марковны гости, — сдержанно ответила девушка и продолжила печатать.

— Когда можно подойти?

— После обеда, — секретарь выдавала информацию точно отмеренными мелкими порциями, по запросу, но, помолчав, вдруг распевно добавила: — Если они не уедут.

— Могу я позвонить и узнать?

Девушка отложила работу и повернулась к ней:

— Вы можете записаться на прием — и вас уведомят.

— Хорошо. Когда это будет?

— Завтра. Елена Марковна обычно планирует свой день с утра.

— Елена Марковна у себя? — спросил за спиной у Вероники приятный мужской голос.

— У неё гости, — не меняя тона, повторила девушка.

— Спасибо, я на минутку.

Менеджер из дилерского отдела, пройдя мимо Вероники, нажал ручку двери зама и одновременно сделал два легких контрольных стука. Не дожидаясь ответа, открыл, обдав приемную фонтаном свежих возгласов и смеха.

— Могу я попасть СЕГОДНЯ? — уверенно нажимая на последнее слово, спросила Вероника, глядя прямо на девушку. — У меня срочный вопрос. Елена Марковна просила зайти.

— Тогда заходите, — сказала секретарь очень спокойно и продолжила выбивать из клавиатуры целлулоидный стрёкот.

Вероника с тоской посмотрела на кабинет, подошла к двери, занесла руку, постояла и повернулась к ресепшену:

— Запишите на завтра.

— Ну что, нашла?

Ирина все так же ровно цокала по клавишам.

— У неё гости, — ответила Вероника и глянула на свои неровно подстриженные ногти. На маникюр можно прожить три дня. А при хорошем раскладе и неделю. Но лака и стрекота, конечно, хотелось."Может, с премии", — решила она, сразу зная, что не с ближайших.

— Ну, это может затянуться. Подай заявление в кадры.

— Я хотела сначала получить её согласие. Подумает, что игнорирую.

— Ты не успеешь. До утверждения графика осталось две недели.

Ирина была права, но рисковать испортить отношения с замом не хотелось.

— Я попробую попасть к ней завтра. У меня техники до двенадцати.

— Они звонили уже. Ты обедать с нами пойдешь?

— Я не успею, наверно.

Вероника грустно обвела взглядом срочные задачи. Попутно констатировала, что начать соблюдать режим с сегодняшнего дня, видимо, уже не получится.

Невесело, конечно. Надо было встать раньше. Острая маленькая ненависть к неорганизованной неопрятной женщине, в теле которой она вынуждена жить, пронзила до пяток. Испытав облегчение, она придвинулась ближе к экрану.

— Как знаешь. Надо наводить мосты в коллективе. И желудок беречь.

У Ирины зазвонил телефон — и она переключилась на мужа.

Вероника чертила, считала. Прижав черную стационарную трубку плечом, стучала по клавишам, поглядывая в ящик стола, где лежал мобильный. Посреди дня ящик завибрировал, она подхватилась — на экране висело уведомление: «Батарея заряжена». Вышла в курилку и набрала Тоню. Телефон не отвечал. Она набрала еще пару раз, скинула сообщение. И тут же стерла.

— Господи, слава Богу, ты дома, — Вероника поставила сумку с продуктами на пол в коридоре. — Я тебе целый день звонила.

Скинула ботинки и подошла к комнате дочери, где горел свет.

— Можно?

Ответа не последовало.

Вероника заглянула. Тоня сидела за столом в наушниках, спиной к ней и, поставив одну ногу на стул, что-то писала.

— Тонь. То-ня.

Девочка не поворачивалась. Вероника подошла и прикоснулась к плечу — девочка вздрогнула и подскочила на стуле:

— Блин! — она с отвращением полыхнула глазами и стянула наушники.

— Ты что?

— Трындец, ты меня напугала.

— Прости, я зову тебя, зову.

— Я не слышала.

— Я писала тебе сегодня, ты не ответила.

Девочка промолчала.

— Ты таблетку выпила?

— Выпила.

— Вовремя?

— Тебе спросить, что ли, больше не о чем?

Вероника растерялась:

— Почему не о чем? Но это важно. Важно пить их по часам.

Вышло как-то вязко и отвратительно менторски. Тоня иронично вскинула брови:

— Кому важно?

— Тебе важно, Тоня. — Вероника хотела быть убедительной. — Иначе всё лечение может оказаться зря.

— А сейчас не зря? Сейчас, типа, у меня всё норм, — девочка покривилась и хмыкнула в книгу.

— Тоня, это, возможно, долгий процесс.

— Какой долгий? — девочка резко развернулась. — На фига тогда мне эта твоя отрава? У меня от неё всё чешется.Ты это видела? Что это? — она подняла указательным пальцем бровь.

— Что, Тоня, я не вижу.

— Очки надень. Что тут не видеть. Что это за фигня? Это от таблеток твоих. Она не пройдет теперь. Я теперь ещё и с бородавками на лице ходить буду? На фига мне такое лечение? Чтобы я совсем уродиной была?

Голос балансировал, норовя сорваться в крик или слезы.

— Тоня.

— Что"Тоня"? Что мне с этим теперь делать? Куда я такая пойду? От этой дряни я только пухну и потею, у меня всё чешется. Я мокрая и вонючая. Я ненавижу всё это! — она брезгливо тряхнула руками.

— Тоня.

— Что"Тоня"?! Я говорила тебе: я не буду это пить. Я тебе говорила?! Сама пей эту свою дрянь!

— Тоня, но больше ничего нет

— Так и не надо ничего! Не надо. Я тебя просила?

— Но нужно же что-то делать?

— Сдохнуть нужно.

— Что ты говоришь? — между лопаток заерзали мелкие тоскливые мурашки.

— А что такое? — насмешливо протянула девочка, развернувшись прямо на неё. — Что это тебя вдруг забеспокоило? Раньше тебе не было дела.

— Ну как мне до тебя не было дела? — Вероника удивилась. — Я всю жизнь с тобой.

— Какую жизнь? Что ты обо мне знаешь?

— Тоня, я о тебе всё знаю, я родила тебя и живу с тобой всю жизнь, — она улыбнулась, почувствовав надежную опору в этой неоспоримой правде.

— Да у нас с тобой не было никогда нормальных отношений! — вдруг взвилась девочка. — Ты ничего обо мне не знаешь! Ты ни друзей моих не знаешь, ни в каком я классе учусь. Ты ни на одном собрании не была! Я пишу, как придурок. Ты что, к логопеду не могла меня отдать?!

— Ты в девятом классе. Я не могу ходить на все собрания. Я работаю.

— Вот и работай дальше, — девочка отвернулась и натянула наушники.

Вероника устало качнулась:

— Таблетку выпей, пожалуйста.

Она занесла сумки на кухню, включила воду и привычно потянулась к запястью. Кроме синего чернильного крестика, поставленного, чтобы не забыть вернуть долг, на нём ничего не было. Она поставила ещё два: забрать часы из ремонта и зарядить телефон.