Мой самый второй: шанс изменить всё. Сборник рассказов LitBand

Шелестела листва — ворох времен. Терпкий запах почвы сгущался в воздухе и, заливаясь в легкие, опьянял. Видавшие многое шатры рвал ветер. Под Руаном разбился цирк-шапито, обещая жителям подарить радость и яркие впечатления в серые осенние вечера. На улице стоял 1987 год.

После представления жонглеры жарили каштаны; акробаты, облаченные в серебристые трико, устало сновали от стола к столу, наполняя тарелки; медвежонок Пашка непрестанно приседал и бил в бубен в такт аккордеону старика Жана.

— Ты не обращай внимания на него. Не принимай на свой счет: он со всеми такой — грубый, ворчливый, — успокаивал Агнешку Яков.

Агнешка молча водила палкой по земле.

— Да все нормально. Я привыкну. Я ко всему привыкаю.

— Что ты, Агнешка… Не стоит так… — Якову не было и тридцати, но он с родительским сочувствием смотрел на семнадцатилетнюю девушку, завернутую, как воробышек, в шерстяные палантины и шинелевое пальто.

— Агнешка, станцуй нам! — крикнула Ингрид, сбрасывая свои крылья на ящики с провизией.

Агнешка не решалась.

— Давай! Ты же хочешь выступать — так начни сейчас! — настаивала Ингрид, протягивая руку, осыпанную блестками. Затем она прошептала: — Дамиана здесь нет — он сидит в своем фургоне.

Только тогда Агнешка согласилась.

Когда Агнешка танцевала, пропадала ее неуклюжесть. Из-за ее пластичности директор цирка, мсье Ажан, согласился взять пухленькую робкую девушку в качестве танцовщицы с предварительным обучением — он очень любил новые лица, которые могли освежить программу его цирка.

Ангешка покинула отчий дом, едва окончив школу. Отец завел новую семью, перестал интересоваться жизнью дочери, ее будущим — она чувствовала себя целлофановой — невидимой и бесполезной. И когда Агнешка бродила по улицам города, она увидела голубой неон «Сияние» — вывеску над входом в цирк — и подумала: «А почему бы и нет».

Агнешка не знала, чего хотела, о чем были ее мечты. Но когда она танцевала, то становилась кем-то другим. Она уносилась за пределы своей пустоты, растворяясь в воздухе вместе с запахами листвы, трюфелей и костра.

— Ты выглядишь максимально убого в этом платье. Я б сначала похудел, а потом уже так одевался.

Агнешка стояла перед Дамианом в платье Ингрид, которое она примерила для танцев. Его слова змеями сжали ее грудную клетку, горло, не давая ей глотнуть воздуха от страха и стыда. Да, действительно, платье плотно сидело на ней.

— И нечего смотреть на меня так. Я ж тебе правду говорю. И вообще — как ты можешь танцевать, когда у тебя медвежья походка? — медленно и смело продолжал он резать девушку.

Агнешка и слова не могла промолвить. За месяц, что она прожила в цирке, от этого человека она услышала много оскорблений. Он пожал плечами и пошел к выходу на арену.

— Дамы и господа, единственный и неповторимый — огнеопасный Дамиан! Встречайте!

И арену захлестнули возгласы и аплодисменты.

Навзрыд плакала Агнешка в тот вечер — она не понимала, откуда в человеке может быть столько желчи.

Тем же вечером Дамиан вернулся в свой фургон с температурой. Наутро врач сказал, что у него двустороннее воспаление легких. В больницу Дамиан ложиться отказался, потому что он не любил больниц. Цирку пришлось отменить огненное шоу. Артисты особо не изъявляли желания навещать Дамиана, и все, кроме врача, забыли дорогу к его фургону.

Агнешке все казалось пресным: она без энтузиазма тренировалась с Ингрид, гуляла по территории цирка без страха натолкнуться на Дамиана — в ее жизни пропала та острота, которая пробуждала эмоции, — теперь ей все было безразлично… снова — как до встречи с Дамианом.

В тот день, когда выпал первый снег, Агнешка почувствовала жалость к Дамиану и решила рискнуть и навестить его.

В фургоне было темно, на окнах висели плотные покрывала, над кроватью — карточки обнаженных женщин.

Дамиан лежал с открытыми, но ничего не видящими глазами — у него была горячка. Агнешка знала, что делать. Она взяла тряпку, смочила ее в водке и начала растирать ему спину, грудную клетку, как делала мама, когда у Агнешки была температура.

«Какой же он худой, и какие старческие у него глаза. Двадцатилетний юноша с глазами старика», — думала она. Через пару часов температура спала, Дамиан уснул, а Агнешка просидела рядом с ним всю ночь. Наутро она убежала, пока никто ее не увидел, — скоро должен был прийти врач.

Вечером она вернулась. У Дамиана температура была невысокая. Он сидел на кровати и читал Пастернака, влажно кашляя. Увидев Агнешку, Дамиан смутился — он понял, что то был не бред, что эта глупая медведица сидела с ним всю прошлую ночь.

— Я принесла тебе отвар из меда и почек березы, а еще гороховых лепешек с ужина.

— Я поужинал, спасибо.

— Вечер длинный — вдруг проголодаешься.

— Оставь на столе и уходи. Я инфекционный — нечего тебе здесь ошиваться.

— Выпей отвар. Мне он однажды помог. Мама…

— Мне нет никакого дела ни до тебя, ни до твоей мамы. Оставь и иди.

Не успела Агнешка закрыть за собой дверь, как она услышала песню, до боли ей знакомую, — Дамиан поставил пластинку Роя Орбисона.

Агнешка вернулась.

— Не гони меня! — резко оборвала она Дамиана, — я с детства не слушала эту «Blue Bayou»!

— Хорошо, дослушай и иди, — Дамиана поразила ее неожиданная смелость.

Когда песня окончилась, Агнешка призналась:

— В детстве я с мамой часто слушала эту песню.

— Что же случилось потом?

— Мама умерла.

— Сочувствую. Когда это произошло?

— Год назад.

— Не так давно окончилось твое детство, однако.

— После конца время становится вечностью.

— Ага, — саркастично ответил Дамиан.

Потом он снова взглянул на Агнешку — пластинка продолжала играть, и девушка была вся в музыке и в воспоминаниях.

— Хорошо, ты можешь остаться, только надень маску, пожалуйста.

Дамиан достал из-под кровати еще пластинки: Элвис Пресли, Ив Монтан, Жак Брель… И Агнешка поняла, что плохой человек не может слушать такую красивую музыку. Значит, Дамиан не плохой — он просто не подпускает к себе людей слишком близко.

— Я еще не встречал девчонку, которая слушает этих исполнителей, — сказал Дамиан, меняя пластинку. — Сейчас, ты знаешь, все другое слушают.

— А ты вообще с девчонками общаешься?

— Была пара неудачных попыток.

— И что?

— Они были тупы, как курицы, к ним только под юбку лезть — не более.

Несколько часов они слушали музыку. Агнешка рассказывала истории из детства, а Дамиан смеялся, вставляя едкие комментарии. Но Агнешка его уже не боялась и не воспринимала всерьез его колкости. Она увидела настоящего Дамиана — на язык он был злым по привычке защищаться, но на сердце добрым и даже ранимым.

Дамиан ушел из дома от деспотичного отчима, когда ему было тринадцать. Маме было все равно, дома ее сын или в подворотне, кушал он или нет, — лишь бы рядом с ней оставался ее муж, накормленный, удовлетворенный. И ей было все равно, что этот муж периодически избивал ее сына. Дамиан был очень худым и особо не пользовался популярностью у девушек. А их многочисленные отказы сделали его вдобавок жестким. Но что получалось у Дамиана — так это обращаться с огнем, здесь ему равных не было — он жонглировал им, глотал его, по огненной рампе катался на велосипеде, делая всевозможные трюки…

Проходили недели. Деревья и земля засахарились снежными кристаллами и сверкали розовым и зеленым под лучами ноябрьского солнца. Агнешка усердно тренировалась, чтобы танцевать так же завораживающе, как Дамиан обращается с огнем. Она хотела быть ему равной.

— Агнешка, ты стала другой, — заметила однажды Ингрид.

— В смысле?

— Ха, «в смысле»! Да ты вся светишься, стала такой изящной, стройной.

Агнешка в ответ загадочно улыбнулась — о любви не говорят. Яков стоял рядом и с тревогой смотрел на нее.

— Я его хорошо знаю, не одну унцию вина с ним выпил. Ты не верь ему, Агнешка.

И на это Агнешка ответила улыбкой: она уже верила Дамиану — бесповоротно.

Спустя пару месяцев Дамиан был снова на ногах. Он знал, что чувствует к нему Агнешка. Он также понимал, что ОНА помогла ему вылечиться — своей заботой, преданностью, смышленостью, влюбленными глазами — так на него еще никто никогда не смотрел. Но он не понимал, как такая чистая девушка могла влюбиться в такого, как он.

Дамиан по-прежнему не был приветлив со всеми. Он уважал только Якова — всегда с ним здоровался и советовался насчет выступления. С Агнешкой на людях он был прохладен.

— Я не хочу сплетен — о тебе же думаю, — объяснял он ей.

В знак извинений Дамиан вечерами оставлял на пороге фургона Агнешки виниловую пластинку с запиской: «Послушай трек № 9» — а там была песня «Я никогда не встречал такую девушку, как ты»; или «Послушай трек № 3» — с песней «У меня теперь появилась причина измениться, и эта причина — ты». Агнешка вечерами слушала песни со слезами и не понимала, почему при встречах Дамиан с ней надменен, но все больше убеждалась, что он ее любит — иначе к чему все эти песни?

Агнешка была словно ангел — в голубом шифоновом платье с серебряной нитью. Этим вечером она должна была танцевать под куполом цирка. Агнешка шла через двор к шатру, талый снег перемешался с грязью и обязывал ее быть осмотрительной на каждом шагу, чтобы случайно не измазать хвосты юбки. И вдруг она заметила Дамиана и Ингрид. Ингрид поправляла Дамиану шарф. Он на нее смотрел жадно, улыбался, потом прижал ее к себе и… поцеловал. Ингрид оттолкнула Дамиана. Он покраснел — его много раз отталкивали, но он не ожидал этого сейчас, когда был так уверен в своей мужской привлекательности. От разочарования у Агнешки скрутило живот, и она помчалась, разбрызгивая по сторонам грязный снег.

— Твой выход, — встретил ее Яков, выведя медвежонка с арены.

Агнешке было наплевать на испачканное платье, на оскорбленные чувства. О волнении перед выступлением не могло быть и речи — в ней было столько ярости! Агнешка выбежала на арену и начала танцевать. Она переливалась, растекалась, извергалась — словно изящный демон — под аккордеон старика Жана.

После экспрессивного дебюта Агнешка, разгоряченная, вышла на улицу. За время ее выступления выпало много снега. Снегопад продолжался. Дамиан лежал на земле, раскинув руки и ноги, и смотрел в небо, втягивающее в свою глубину молочным сиянием. Агнешка легла рядом.

— И что это было? Тебе нравится Ингрид?

— Красивая женщина, но, пожалуй, слишком стара для меня.

— Ей всего 34, и она прекрасна. Ты так говоришь, потому что она оттолкнула тебя.

— Да мне не привыкать, — ухмыльнулся Дамиан.

— И вообще — на что ты рассчитывал?

— Иногда надо в жизни поступать без всяких там расчетов.

— А как же я?

— Что ты?

— К чему были все эти песни под моими дверями?..

— Это просто песни. Не надо их принимать близко к сердцу.

— Это у тебя игра такая?

— Почему игра? Я искренне хотел тебя подбодрить — ты ходила грустная.

— Я подумала, что так ты выражаешь свои чувства ко мне.

— Мне жаль, но ты неправильно поняла.

Она встала.

— Ты ведь не смотрел, как я танцую?

— Нет.

И она ушла, не отряхнувшись.

Агнешка шла к своему фургону, все внутри нее горело, слезы лились по горячему от стыда лицу. Она кусала варежку, чтобы не закричать.

Закрывшись в фургоне, Агнешка растерянно смотрела на стены, пока ее взгляд не упал на пластинки Дамиана. Как теперь ей эти песни слушать? Какой наивной она была! Ей хотелось бежать прочь… Снова бежать? А в этом есть смысл? И, крутя в руках пластинки, Агнешка вспомнила, за что полюбила Дамиана — за его жестокую правду, за его музыку, за его старческие глаза на мальчишеском лице, за то, что она открыла себя. Пора взрослеть — пора принять тот факт, что человек, которого ты любишь, может тебя не любить, и не надо его жалость к тебе принимать за любовь. И себя жалеть — не надо! И Агнешка решила, что теперь всю свою любовь и боль она будет переплавлять в танец.

Весной цирк свернулся под Руаном и отправился в другие города Европы. Агнешка танцевала, как одержимая, а Дамиан продолжал играть с огнем.