Верхом на ракете. Возмутительные истории астронавта шаттла

В первый день в качестве кандидата в астронавты я столкнулся с двумя вещами, которые не волновали меня раньше: выбор штатской одежды и совместная работа с женщинами. В течение 32 лет моей жизни всегда, начиная с памперсов, существовала система, которая меня одевала. 12 лет я учился в католических школах и носил форму соответствующей системы. За четыре года в Вест-Пойнте в моем шкафу не было ни одного предмета гражданской одежды. ВВС тоже решали за меня, что мне носить. Ни разу — ни в школьные времена, ни позже — мне не приходилось стоять поутру перед шкафом и размышлять, в чем бы сегодня пойти. Как следствие, в вопросах моды я был абсолютно безграмотен. И не я один. Я уже замечал, что некоторые астронавты-ветераны носят брюки в клетку. Даже мне при всем моем невежестве в вопросах стиля это казалось несколько старомодным. Когда мои дети видели одного из этих несчастных в клетчатых штанах, они украдкой посмеивались над ним. По сей день при виде игрока в гольф в традиционных клетчатых брюках мои взрослые дети комментируют: «Папа, посмотри — не иначе астронавт!» Военный астронавт мог явиться на вечеринку в спортивном костюме или в слаксах, и, честно говоря, ни один из присутствующих военных астронавтов не заметил бы, что тут что-то не так.

К счастью для детей, в мой ограниченный гардероб клетчатые штаны не входили. При первой попытке одеться на работу мне потребовалось подобрать удовлетворительный комплект из одной из четырех пар однотонных брюк и одной из четырех однотонных рубашек. Я потерпел фиаско. За завтраком жена с таким выражением, как если бы я явился с кольцом в носу, произнесла: «Ты ведь не собираешься пойти на работу в таком виде?» Этот вопрос за первые несколько недель жизни в NASA мне пришлось услышать множество раз. Донна даже пригрозила, что приделает к штанам и рубашкам метки с изображениями животных, как на детских вещах фирмы Garanimals. Бывало, она посмеивалась надо мной: «Львы сочетаются со львами, а жирафы с жирафами». Я же ничего не имел против этого предложения. Для меня это была отличная идея.

Но если я не имел ни малейшего представления, как себя одеть, то в части совместной работы с женщинами я был просто жителем другой галактики. В женщине я видел исключительно сексуальный объект — непредвиденное следствие 12 лет учебы в католической школе. Священники и монахини-наставницы вдолбили в меня, что женщины тождественны сексу, а секс ведет к вечным мукам. Ни в каком другом контексте девушки не обсуждались. О них никогда не говорили как о реальных людях, которые могут о чем-то мечтать. Их не рассматривали в качестве врачей, ученых или астронавтов. О них говорили только как об «источнике греха». Самый прямой путь в ад проходит между ног женщины — это все, что я узнал о женском поле подростком. Опять же грудь женщины ведет тебя к Вельзевулу. На самом деле, даже если ты мечтаешь о женских прелестях (губительный для души смертный грех нечистых мыслей) — это тоже прямая дорога в ад. Только брак отменяет эти правила. В этом случае секс оправдан — но продуктивный секс. В замужестве женщина достигает наивысшего положения в жизни, лежа на спине и производя детей. «Основная цель брака состоит в деторождении» — такова была догма из учебника моей жены по предмету «Замужество» за 1963 год в средней школе Св. Марии.

В этом учебнике был также параграф о мужской и женской психологии с таким перечнем «характеристик»: «Мужчины более реалистичны, а женщины более идеалистичны. Эмоционально мужчины более стабильны, женщины более склонны к эмоциям. Мужчина любит свою работу, женщина любит своего мужчину». И мое любимое: «Мужчины в большинстве случаев правы, женщины же чаще ошибаются».

Я настолько проникся этими изощренными сексистскими идеями католицизма, что в последнем классе средней школы написал экзаменационную работу о том, почему женщин не следует допускать к обучению в колледже. В конечном итоге, убедительно рассуждал я, образование им никогда не пригодится. Они поступают в колледж только для того, чтобы найти мужа. При этом они занимают без необходимости места мужчин, которым образование требуется для того, чтобы найти работу… настоящую работу. Я получил за этот проект пятерку — я хорошо освоил предмет.

Голливудские фильмы времен моего детства ни в чем не противоречили тому, чему меня учили в школе. Мужчин в них всегда изображали как активный пол, будь то ковбои, воюющие с индейцами, или солдаты на войне с Японией, или астронавт, спасающий человечество. Женщины всегда представляли собой пассивный пол, они ждали дома, готовили и заботились о детях. Они активизировались, только когда приходило письмо или телеграмма о том, что их героическим мужчинам досталась стрела, пуля или метеор. Тогда они плакали. В конце концов, они же были более склонны к эмоциям.

В дальнейшем мое незнание женщин подкреплялось тем, что я жил и работал в атмосфере, насыщенной тестостероном. Я вырос в семье, где была всего одна девочка и пять мальчиков. Сестра была на девять лет младше меня. Ничего похожего на телевизионную семейку Брейди, где дом полон юных девиц. Мне неоткуда было узнать, как вести себя с женщинами и что можно говорить им. Помнится, один из моих братьев, любителей дикой природы, на баскетбольном мяче написал: «Ненавижу девчонок. Вот кто мне нравится, так это толсторог^[39]». Эта фраза достаточно точно отражает отношение мальчиков семьи Маллейн к женскому полу. Нам было уютнее в обществе четвероногих существ, нежели человеческих, обладающих X-хромосомой.

На выпускные вечера в школе я не ходил. Если и случалось заглянуть на танцы, стоял у стеночки вместе с другими зубрилами, очкариками и неудачниками, пытаясь отогнать нечистые мысли. Когда объявляли белый танец, я так и оставался у этой стены: девочки в средней школе имени Пия IX были не такими уж дурочками. За четыре старших класса я вряд ли проговорил с ними в общей сложности хотя бы пару часов. В моем выпускном альбоме не было ни одной записи от девочки. Фактически в нем была ровно одна запись от такого же очкарика, которая гласила: «Ты пропустил Корею, но есть надежда попасть во Вьетнам». Неудивительно, что, окончив школу, я был невинен, как Мария, Матерь Божья.

Вест-Пойнт в мое время был еще одним чисто мужским бастионом. Кадеты шутили, что для раствора между гранитными блоками в стене на самом деле использовалось семя. В строевой песне нашей роты K-1 были слова «мы заставляем сперму летать». Вестпойнтцы моей эры смотрели на женщин с такой же нехорошей ухмылкой, как преступники, осужденные на пожизненное заключение с возможностью освобождения через 30 лет. На «Дорожке флирта» (Flirtation Walk) на берегу Гудзона, столь романтично показанной в кинофильмах^[40], было больше отработанной резины, чем на испытательной трассе шинной компании Firestone. Мой опыт в Вест-Пойнте лишь подтвердил то, чему научила католическая школа: женщина — не что иное, как сексуальный объект.

Офицерский корпус ВВС США, членом которого я стал в 1967 году, был также чисто мужским сообществом. Я ни разу не видел женщины-пилота. Вечером по средам и пятницам в заведении O'club нас развлекали стриптизерши, и военные летчики рассматривали женщину исключительно как семяприемник. И если в те времена кто-то высказывал иную позицию, то он явно собирался баллотироваться в конгресс. Возможно, женщины — с Венеры, а мужчины — с Марса, но военные летчики были родом с планеты Замедленного развития (ЗР).

Когда я первый раз переступил порог офиса Отдела астронавтов, я не имел ни малейшего понятия о том, как впишутся в нашу рабочую жизнь шесть женщин TFNG. Мое поведение и мой лексикон в их присутствии оставались теми же, что и в мужской компании. Однажды в самом начале я имел неосторожность рассказать группе новичков, среди которых была Салли Райд, анекдот, в котором фигурировало слово сиськи

Конец ознакомительного фрагмента.