Стреляй вверх – не промахнешься

— Разрешите? — Генерал Талаев замер на пороге кабинета начальника управления.

— А-а-а, это ты! — Можно было подумать, что шеф генерала уже забыл, кого он десять минут назад вызвал к себе. А еще Виктору Васильевичу очень не понравилось выражение лица начальника. Точнее, как он смотрел на подчиненного. Наверное, с таким же выражением лица могла бы смотреть гимназистка на дохлую мышь — с брезгливым отвращением. Талаев сразу понял — сейчас его ждет разнос.

— Ну, раз пришел, заходи, не стесняйся, — начальник управления приглашающе взмахнул рукой.

Проходя и занимая место за столом для совещаний, Талаев обратил внимание, что сегодня шеф, несмотря на относительно раннее время, выглядит усталым, а рука непроизвольно поглаживает под пиджаком рубашку в области сердца.

— Хочу тебя порадовать, — не без ехидства в голосе начал он после того, как генерал занял указанное ему место. — Только что был у директора… Так он о тебе вспоминал.

После этих слов Виктору Васильевичу стало как-то тоскливо. Тут уж не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы увязать нездоровый вид начальника и его встречу с директором службы государственной безопасности. Стало быть, Талаеву предстоит сейчас выступить в роли громоотвода, получив положенную ему по должности порцию начальственного гнева.

— Директор интересовался, — между тем продолжал начальник управления, — как долго ты еще собираешься порочить нашу службу?

Тон был самым будничным, голос — ровным. Ни малейшего намека на истеричные выкрики, к которым — что уж тут греха таить — был склонен начальник управления в работе с личным составом.

— Я не понимаю, о чем идет речь, — осторожно вставил Талаев, воспользовавшись тем, что начальник управления сделал короткую паузу.

— Не понимаешь — значит, не спросил, — констатировал начальник. — А вот это плохо. Будем объяснять.

Неожиданно лицо его скривилось в болезненной гримасе. Он принялся осторожно массировать грудь у сердца. Талаев терпеливо ожидал.

— Вчера состоялось заседание Совета безопасности с участием президента. И вот на этом заседании директор получил серьезный втык. Знаешь, за что?..

— Никак нет! — браво откликнулся генерал.

— А за то, что некто Бобошеров Тошали Шералиевич, гражданин Таджикистана, еще известный как агент нашей службы под псевдонимом Анчар, попытался вступить в контакт с резидентом ЦРУ Соединенных Штатов Америки на севере Афганистана. Этот самый Бобошеров и его американские друзья задумали бо-ольшую провокацию, направленную на подрыв международного престижа России…

Начальник управления замолчал и с удвоенным усилием принялся растирать сердце.

— Но у нас нет агента Анчар, — вставил Талаев. — И фамилия Бобошеров…

— Помолчи, — перебил генерала начальник управления. — Все вылезло наружу. Так вот, президент дал крайне низкую оценку работе нашей службы. И очень высоко оценил работу военной разведки. Именно благодаря умелым и решительным действиям их спецназа Бобошеров был ликвидирован, а церэушник захвачен и доставлен в Москву.

— Но это не были сотрудники военной разведки! — На секунду генерал-майор забыл все представления о субординации. — Это отщепенцы, уголовники, бандиты! Это…

— А какая, на хрен, разница?! — повысил голос начальник управления. — В разведке нет отбросов — есть кадры. Хоть сомалийские пираты или антарктические пингвины! Никто этого спрашивать не будет — победителей не судят. Пусть отщепенцы, пусть уголовники… Но они эффективно сработали на военную разведку и сумели предотвратить большой международный скандал. Кроме того, наметилась интереснейшая интрига с использованием информации, полученной от американского резидента. ГРУ сейчас в шоколаде, да так, что нашей службе и не снилось. Президент очень ими доволен. Увеличение финансирования, ордена, просто повышенное внимание. Чего нам, нашей службе, пока не светит. Ну а ты, генерал, получаешься крайним.

— Мне… — у Талаева перехватило горло. Но он быстро справился с собой. — Мне готовить дела к сдаче?

— Успокойся, — устало махнул рукой начальник управления. — Сначала, конечно, директор очень хотел твоей крови. Но потом решил — будешь предупрежден о неполном служебном. Только учти — сейчас ты на особом контроле. Штрафник, так сказать. И если еще что-нибудь такое упорешь… Ты, генерал, не просто вылетишь, ты под суд пойдешь. Всех собак на тебя навесят. Или ты думаешь, что о твоих шашнях с коммерсантами никто не знает?..

«Сдали, суки! — подумал Талаев. — Со всеми потрохами сдали!»

Но попытался все же побарахтаться.

— Какие коммерсанты? Да я вообще не понимаю, о чем идет речь!

— Что не понимаешь, это плохо, — сказал начальник управления. — А коммерсанты… Тебе фамилия Малышев о чем-нибудь говорит?

Талаев хотел соврать, сыграть возмущение несправедливо оскорбленного человека. Но заглянул в глаза начальника управления — и просто опустил голову.

— Молчишь? — Начальник управления был безжалостен. — Правильно делаешь. Ты пойми: в нашей системе очень много людей, которым ты не нравишься. Конечно, чем выше ты поднимаешься, тем дальше тебе видно. Но ты учти, что нельзя забывать о тех, кто остается ниже. Им ведь тоже видно тебя намного лучше. Так что иди, генерал, служи и не забывай о том, о чем мы тут с тобой говорили.

Талаев подскочил с места, вытянулся, браво развернулся и четким, почти строевым шагом направился к двери. Вот только если бы кто-нибудь знал, чего ему стоила эта четкость! Ноги в коленях противно подрагивали, в животе образовалась сосущая пустота. Генерала тошнило, гулко бухали в висках тяжелые кузнечные молоты.

Кое-как добравшись до своего кабинета, Талаев для начала предупредил секретаршу о том, что ни для кого из подчиненных его нет. Потом с ходу — как воду, даже не почувствовав вкуса, — выпил целый чайный стакан коньяку. Стало немного легче. Талаев тяжело рухнул в кресло. Расположился поудобнее, откинулся на спинку, прикрыл глаза. Ему предстояло многое обдумать и принять какое-то решение.

Получалось, что все то, к чему он упорно стремился всю свою сознательную жизнь — шитая звезда, солидная должность в центральном аппарате, даже обширный, как футбольное поле, кабинет, — все это ерунда. Обычный мираж, как в пустыне. Видишь прекрасные дома на берегу водоемов с хрустально-чистой водой, стремишься добраться до этого сказочного места изо всех сил… А добравшись, находишь все тот же безжизненный песок. И чешет незадачливый путешественник репу — а куда же подевалась вся красота?..

Сейчас в роли такого путешественника был Виктор Васильевич. Оказалось, что, добившись того, к чему стремился, он не получил практически ничего. Да, он живет в столице, он занимает определенное положение, имеет высокий оклад, некоторое влияние. Но вместе с этим он еще имеет и Большого Брата, который постоянно следит за каждым его шагом и в курсе всех его дел. Даже тех, которые Конторы, на первый взгляд, и не касаются. Хотя… Зря он так. Большого Брата касаются все дела и даже делишки братьев меньших.

Может, плюнуть на все, взять отпуск да и слинять за границу? В тот же Лондон, к опальному олигарху с очень характерным — для русского олигарха и большого патриота — отчеством? Как Калугин, нести всякую чушь о перманентном заговоре в отношении борца за демократию?

Глупость. Олигарх, так и не сумевший перешагнуть свой уровень мелкого спекулянта, оторванный от властной кормушки, не способен заработать себе на жизнь. Прожирая награбленное ранее, стал довольно прижимист. И ему хватает глупых, но бесконечно преданных и потому зависимых перебежчиков. Да и место шута при нем уже давно и прочно занял тот же — не к ночи помянутый — Калугин.

К тому же в отличие от того же генерала — «разоблачителя» режима, непонятно как попавшего когда-то в систему госбезопасности, он, Талаев, профессионал, прошедший очень непростой путь от лейтенанта до генерала. И знает он ого-го сколько! Разумеется, ни одна западная разведка не оставит без внимания такой вот лакомый кусок. И жилье подберут, и деньжат подкинут…

Ага. А потом в один далеко не прекрасный день он просто не проснется в этом своем новом доме. Грибками отравится… Или соплями во сне захлебнется. А кто-нибудь из бывших коллег презрительно назовет его предателем и скажет, что сдох он под забором, как того и заслуживал. Тем более что побег ничего ему не дает. Малышевские деньги он теряет что так, что этак. Тогда какой же смысл в бегстве?.. Так что лучше уж здесь, сохранив честное имя и власть. Пусть и не такую, как хотелось бы. Власть — это то, ради чего стоит жить. Талаеву нравилось ощущение собственного могущества. В те минуты, когда он принимал решение, кому жить, а кому и умирать, при этом даже никогда в жизни не видев человека, чью судьбу он решал… В такие минуты генерал чувствовал себя если не Богом, то первым его помощником — точно. И добровольно отказаться от этого?! Да ни за что на свете!

Видимо, со всеми левыми телодвижениями придется завязать. Жалко, конечно, тех денег, что шли из концерна Малышева… Вот только деньги в этой жизни — не главное. Главное вообще-то — сама жизнь. И прожить ее нужно. Причем лучше всего до естественного конца и не в тюремной камере.

Послышался негромкий зуммер, и на аппарате внутренней связи замигала зеленая лампочка. Талаев срочно понадобился своему секретарю.

— Да. — Генерал нажал клавишу переговорного устройства.

— Виктор Васильевич, вас по телефону домогается Старостин, — сообщила хозяйка приемной.

— Меня нет, — повторил Талаев то, что уже сказал ей минут пятнадцать назад.

— Я сообщила ему… — в голосе секретарши послышались виноватые нотки. — Но только он настаивает. Говорит, что срочно.

— Мало ли что он говорит, — пробурчал генерал. — Меня нет — и точка. А именно для него я вообще в командировке. В бессрочной. Понятно?

— Так точно! — по-военному ответила секретарша. Вообще-то ей, прапорщику госбезопасности, так и положено было отвечать.

Талаев отключил переговорник и опять откинулся в кресле. Но насладиться покоем, пришедшим после того, как было принято окончательное решение, не удалось. Зазвонил лежащий на столе мобильник.

— Твою же мать! — ругнулся генерал и взял трубку. Взглянув на дисплей, увидел знакомую фамилию — Старостин. Хмыкнул негромко, повертел телефон в руках… Нет уж! Рвать — так сразу и до конца. И Талаев сбросил звонок. Если умный, все поймет. А если дурак… Тут уж Виктор Васильевич ничем ему помочь не сможет.

Отложив мобильник, взялся за телефон внутренней связи.

— Нина Ивановна, подготовьте отношение в службу внутренней охраны. Пропуск на имя Старостина изъять, его владельцу доступ в здание запретить.

— Хорошо, товарищ генерал, — ответила прапорщик-секретарь. — Будет сделано.

— Сделайте прямо сейчас, — распорядился Виктор Васильевич.

Он не хотел ни встречаться со Старостиным, ни тем более о чем-то с ним беседовать. Как говорится, долгие проводы — лишние слезы. Лучше так, по-английски, не прощаясь и ничего не объясняя.

Отныне и навсегда он для Старостина в командировке. В Антарктиде. На нелегальной работе среди пингвинов.

— Подведем итоги дня. — Группа наемников, перешедших в разряд вольных стрелков, собралась на той же квартире.

— Значит, так, — привычно начал Скопцов. — Малышев в своей квартире не появлялся как минимум неделю. Служебная машина за ним не приходит. Разумеется, внутрь квартиры меня не пустили. И охранники со мной говорить не стали. Но мне удалось пообщаться с домработницей…

Василий выдержал паузу, подогревая интерес товарищей. Пауза несколько затянулась, и Оболенскому пришлось одернуть напарника:

— Вася, не кокетничай, как девочка. Говори по делу.

— Ну ладно! — махнул рукой Скопцов. — Скучные вы, однако, люди. В общем, Малышев действительно исчез неделю назад. Именно исчез — все указывает на то, что с работы он вернулся в квартиру, переоделся в спортивный костюм, поработал в кабинете… А вот на следующее утро в квартире его уже не было.

— Семья? — то ли спросил, то ли просто подумал вслух Артем.

— Семья, жена и сын, — за границей, — ответил Василий. — Где-то в Европе.

— Может, к ним и улетел? — выдвинул версию Оболенский. — От греха подальше…

— В домашнем спортивном костюме? — задал встречный вопрос Василий. — Никого не предупредив на фирме?

— Да-а… — задумчиво протянул Максим. — Это вряд ли… Насколько я знаю Малыша.

— Что еще? — поторопил Скопцова Артем.

— У меня сложилось такое ощущение, что охранник — не тот, который в квартире, а тот, что на воротах, внизу, — что-то знает. Но расколоть его мне не удалось.

— Этот охранник — он откуда? — уточнил Рождественский.

— Он — из ЧОПа, — ответил Василий. — А вот тот, что в квартире, — из службы безопасности концерна.

— Понятно, — кивнул Артем. Развернулся к Сабирову: — Дед, что у тебя?

— Ничего хорошего, — мрачно откликнулся Шовкат. — Получил пару пинков, дубинкой по спине… С собаками в догонялки поиграл…

— И кто выиграл? — хихикнул расшалившийся Скопцов. — Ты? Или собаки?

Сабиров недовольно покосился в сторону приятеля, шумно вздохнул, но от каких-то комментариев воздержался. Стал говорить по делу:

— В доме на Рублевке его нет — это совершенно точно. Больше ничего узнать не удалось. — Шовкат чуть повысил голос: — Мужики, я не пойму — откуда здесь взялось столько козлов?! Честное слово, раньше люди были добрее! А сейчас… Как будто какого-то озверина нажрались! Те же собаки — и то приличнее выглядят. Симпатичнее…

— Время такое, — грустно усмехнулся Оболенский. — И город. А люди… Люди всегда такими были.

— Ладно, отставить лирику, — приказал Артем. — Шаман нырнул в офис — там Малышева тоже нет. И по времени соответствует тому, о чем говорил Скопа. Примерно неделя. Таким образом, варианта только два: либо Малышев сознательно нас подставил и пустился в бега, либо…

— Либо Малыш сам попал в беду, — подхватил Оболенский. — В любом случае нам необходимо его найти и окончательно во всем разобраться. И в связи с этим у меня есть вопрос…

— Спрашивай, — важно кивнул Скопцов.

— Все не так просто, как думалось вначале, — продолжал Максим. — Поэтому нам понадобится транспорт, спецтехника, не исключено, что и оружие. Как вы относитесь к тому, если все это будет приобретено за счет общих средств? Тех, что добыли у Бобошерова?

— Да не вопрос, — первым откликнулся Василий.

— Я вообще к этим деньгам… — пожал плечами Шовкат.

— Не обсуждается! — отрезал Артем.

— Ну что же, — продолжал ухмыляться Максим. — Такое единодушие не может не радовать. Значит, завтра займемся экипировкой. А послезавтра нас ждет встреча с прекрасным…

— В Мавзолей, что ли, поведешь? — продолжал дурачиться Скопцов. — Или в стриптиз-бар?

— Что-то типа этого, — загадочно ответил Оболенский. — Завтра обсудим подробнее…

Старостин пребывал в состоянии, близком к шоковому. Его кинули самым безобразным образом. Причем именно те, на чью помощь и поддержку он рассчитывал. Личный телефон генерала Талаева не отвечал. Точнее, отвечал, но… Лучше бы помалкивал. «Связь с данным абонентом невозможна». Секретарша Виктора Васильевича, придумывая отмазки, даже особо не изощрялась, используя через одну универсальные формулировки: «вышел» и «выехал».

А когда Старостин попытался прорваться непосредственно в кабинет куратора, его ожидал очередной болезненный удар. На проходной прапорщик, придирчиво изучив его пропуск, неожиданно убрал жесткий ламинированный прямоугольник в карман и заявил:

— Гражданин, ваш пропуск недействителен.

— Как это — недействителен? — растерялся Андрей Михайлович. — Почему?!

— Не знаю, — пожал плечами прапорщик. И добавил жестко: — Отойдите, не загораживайте проход!

Старостин потратил еще некоторое время, пытаясь что-то кому-то доказать. А потом вдруг понял с потрясающей ясностью — его просто бросили, как надоевшую супругу. Система, служению которой он посвятил свою жизнь, отторгла его, как инородное тело.

Сказать, что Андрею Михайловичу было обидно, — это значит ничего не сказать. Ему было по-настоящему больно. А еще — страшно… Долгие годы — практически всю свою сознательную жизнь — Старостин ощущал себя частью огромной и всесильной машины подавления. Он никогда не был одиночкой — за его спиной стояла мощная и надежная, как танковый дизель, система. Теперь он остался один. Один — против всех. Ему предстояло научиться если не жить, то выживать в этом странном и жутком мире. А тут еще эта авантюра с Малышевым. И пути назад нет. Теперь — уже точно нет. И продолжать одному просто невозможно.

Ну что же… Если система от него отказалась, то он, в свою очередь, не считает, что остался ей что-то должен. А союзников он найдет. Даже и искать не придется. Просто не надо жадиться, стараться натянуть одеяло на себя. Делиться надо. А с кем — он знает.

Усевшись в свою машину, Старостин вытащил сотовый и набрал знакомый номер…

— Михаил?.. Привет. Это я. Надо встретиться — есть серьезный разговор. Очень серьезный…

Гена Плюснин не шел — он крался. Среди белого дня по оживленным и многолюдным улицам большого города в условиях мирной и даже беспечной для обывателей жизни референт пропавшего Малышева перемещался от укрытия к укрытию. Перебежка, осмотр территории впереди и сзади. Впереди — на предмет обнаружения грозящей опасности. Сзади — разумеется, для выявления преследования или наблюдения.

Конечно, Гена, человек сугубо гражданский и даже в армии не служивший, не владел приемами обнаружения наружного наблюдения, сам это понимал, и потому ему было еще страшнее. Он дико боялся случайно столкнуться не только с самим Старостиным или с кем-нибудь из службы безопасности; в равной степени его страшила встреча с любым сотрудником головного офиса концерна.

Правда, в таком густонаселенном, многомиллионном городе, как Москва, вероятность случайной встречи со знакомым равна нулю. По всем законам математики и теории вероятности. Однако математика — это наука в чистом виде. А вот жизнь — это жизнь, которая идет по своим собственным, не имеющим никакого отношения к логике, законам. И в ней возможно все.

Если быть до конца честным, Гена никогда бы не вышел из дому при свете солнца. Вообще, последнюю неделю, после возвращения из-за границы, он вел образ жизни, больше свойственный вампирам — если, конечно, безоглядно верить голливудским сценаристам. Днем Гена спал, а с наступлением темноты выбирался из арендованной им квартиры на городские улицы. Но не для поиска жертвы, а всего лишь затариться продуктами в ближайшем супермаркете.

Однако вчера произошло событие, заставившее малышевского референта изменить своим новоприобретенным привычкам. Вчера он получил письмо. Нет, не то, в конверте, что почтальон вкладывает в почтовый ящик. Если бы Плюснин получил такое письмо на никому не известный адрес, то он воспринял бы его как сигнал опасности и пустился бы в бега. Письмо было электронным. И пришло оно на почтовый ящик, который был специально создан на одном из интернет-порталов для проведения операции в Таджикистане. И который соответственно был известен только строго ограниченному кругу лиц. В письме — только два слова. «Необходимо встретиться». Дальше: дата, время и место.

Сначала Гена обрадовался. Это письмо очень многое для него значило. Ну хотя бы то, что те ребята, которых он по указанию Малышева отправлял в Среднюю Азию, не только выжили, но и вернулись в столицу России. И теперь он может обратиться к ним за помощью и защитой. Но тут же радость отошла на задний план, уступив место страху. А вдруг это письмо — происки Старостина? Вдруг он каким-то таинственным образом узнал электронный адрес и использовал его для того, чтобы выманить Плюснина из убежища? Каким образом Андрей Михайлович мог узнать секретный адрес, Гена не задумывался. Он твердо верил в профессионализм и хитрость Старостина. Да и вообще, под влиянием обстоятельств референт потихоньку приближался к паранойе. Хотя в этом он бы никогда не признался даже себе самому.

Таким образом, перед Геной встала трудноразрешимая дилемма. С одной стороны, он не мог не пойти на эту встречу — в ней была единственная надежда на спасение. С другой стороны, он просто-напросто боялся…

Проведя ночь в раздумьях, поминутно меняя решение и строя уже совсем фантастические планы, он к утру все же пришел к тому, что на встречу идти надо. Однако при этом старался соблюдать все возможные и доступные ему меры безопасности.

На практике это выглядело не только наивно, но и странно. По крайней мере, для окружающих. Однако Гена не обращал на них внимания. К назначенному месту встречи он пришел примерно минут за двадцать до условленного времени. Дважды обошел по кругу небольшой сквер, определенный как место «стрелки». При этом, внимательно разглядывая редких гуляющих в сквере людей, сам Плюснин старался держаться за редкими деревьями и кустарниками, не выходя на открытое место.

К слову, в эти минуты сам референт выглядел как минимум необычно. Он сутулился, подозрительно оглядывался по сторонам и явно сторонился людей. Стараясь быть незаметным, Плюснин, наоборот, привлекал к себе повышенное внимание окружающих. Впрочем, тех немногих, кто отдыхал в сквере, такое поведение не напрягало. Мало ли у нас психов? Страна, извините, такая. Сплошное Поле Чудес…

На третьем круге к Гене неожиданно обратился непонятно откуда взявшийся человек с восточной внешностью. Вообще-то его скорее можно было бы принять за кавказца — черняв, смугляв, горбонос… Но тюбетейка и пестрый халат четко указывали на то, что еще совсем недавно этот прохожий пас барашков где-то в Средней Азии.

— Простите, уважаемый… — Восточный человек заступил Плюснину дорогу.

Сначала Гена шарахнулся в сторону — обращение незнакомца его напугало. Однако человек выглядел таким безобидным… Да, довольно высок — выше Гены, широкоплеч… Но при этом — сведенные к переносице глаза, чуть склоненная к плечу голова. Этакий даун…

Человек протягивал какой-то обрывок бумаги. Несмело протягивал — рука полусогнута, кисть почти у бедра. Явный гастарбайтер, растерявшийся и заблудившийся в хитросплетении московских улиц и переулков, прибывший сюда из своей тмутаракани в поисках лучшей доли.

Быстро оглянувшись вправо-влево, Плюснин не заметил никакой явной опасности и чуть-чуть расслабился. Шагнул ближе к жалобно, просительно глядящему на него гастарбайтеру, протянул руку к бумажке:

— Что там у тебя?

Человек, обрадовавшись, закивал, сделал зачем-то шаг в сторону — Гена невольно последовал за ним, разворачиваясь спиной к проезжей части. Гастарбайтер, что-то неразборчиво лопоча, сунул бумажку в ладонь Гены… И тут же запястье референта оказалось в жестком, как железо, захвате. Гена попытался было вырваться, да куда там! А за его спиной уже тормозил какой-то автомобиль. Плюснин спинным мозгом ощутил исходящую от этой машины опасность, отчаянно рванулся еще раз. Но восточный человек, с лица которого исчезло глуповато-простодушное выражение, без особого труда удержал его на месте. И сразу же толкнул Плюснина к машине, где уже стоял еще один мужчина.

Жесткая, как деревяшка, ладонь легла на затылок Плюснина, наклоняя его голову, а из открытой задней дверцы высунулись две мужские — все в жгутах вздувшихся жил — руки, которые бесцеремонно вцепились в одежду Геннадия.

Референт не успел ничего толком ни понять, ни разглядеть — совместными усилиями троих человек Гена оказался в салоне автомобиля в какие-то секунды. Тут же, справа, рядом с ним упал один из захватчиков. Восточный человек, на ходу снимая тюбетейку и халат, плюхнулся на переднее сиденье. Двери машины почти синхронно хлопнули, и автомобиль тут же сорвался с места.

— Уф-ф! — шумно выдохнул восточный человек, который теперь выглядел не таким уж и восточным. Просто чернявый такой цыганистый парень. — Упарился в этой сбруе!

Он старательно заталкивал под сиденье свою экипировку.

— А ничё! — хохотнул сидевший слева от Гены крепыш. — Тебе, Дед, идет! — И тут же не сильно, а так, в большей степени игриво ткнул Плюснина локтем в бок: — Ну что? Попался, сучонок? Ты не бойся, мы тебя не больно зарежем. Чик — и все!

Гена — обмякший, подавленный, резко обессилевший — кое-как поднял голову и взглянул в лицо своего соседа, потенциального убийцы. Да уж… Теперь сомнения в собственном печальном будущем отпали окончательно. Такой убьет и глазом не поведет. Откровенно бандитская рожа — короткая стрижка, шрам на лбу, свернутый на сторону нос, металлические фиксы…

Плюснин уронил голову на грудь. И все же, почему это отвратительное бандитское мурло кажется ему знакомым? Где они могли раньше встречаться? Где-нибудь в клубе? Нет. Может, в офисе? Ага. Пропавший Малышев с такими орлами никогда дела не имел.

Малышев… Почему-то Гена зацепился за фамилию шефа. Что могло вызвать такие вот неуместные ассоциации? Он еще раз украдкой взглянул в лицо веселого бандита. И тут вспомнил все. И где он видел этого здоровяка, и при каких обстоятельствах…

— С-скопа?.. — неуверенно спросил Плюснин то ли у соседа, то ли у себя самого.

— Узнал, сучонок! — обрадовался «бандит». — Чует кошка, чье…

Гена уже не слушал — он быстро взглянул на соседа справа.

— Монах! — Второго он теперь узнал с одного взгляда. — Ребята, это вы?! Живые?!

— Не переживай, — посоветовал водитель. — Твоей заслуги в этом точно нет.

— Ребята! Ребята! — как заведенный, повторял Плюснин. — Ребята!

Неожиданно он разрыдался. Громко, в голос.

— О как! — удивился Василий. — Совесть замучила? Эк его однако…

Референт Малышева его не слышал. Да и не видел за пеленой слез. Он плакал так, как не плакал с самого раннего детства. И вместе со слезами уходили прочь все недавние страхи, боль, неуверенность. Теперь Гена знал точно — все будет хорошо…