Долгая дорога к миру

Для Йоси Бейлина, родившегося и росшего в Тель-Авиве, словосочетание «война и мир» в детстве ассоциировалось исключительно с великим произведением Толстого, которое он прочитал в восьмилетием возрасте.

Со временем все стало наоборот: война — нечто само разумеющееся, мир — почти невозможен. А если возможен, то исключительно благодаря вере и упорству таких людей, как Йоси Бейлин.

То, что яркий представитель израильской интеллектуальной элиты рос в «русской» семье, воспитывался на произведениях Толстого и Достоевского и пил чай из самовара, можно себе представить. Но сегодня проще поверить в то, что земля стоит на трех китах, чем в то, что будущий председатель партии МЕРЕЦ и светского лобби в Кнессете, ярый борец с религиозным диктатом в молодости накладывал тфилин, соблюдал кашрут, молился в синагоге и оставался дежурить в военной части по субботам, так как соблюдал шаббат. После этого меня уже вовсе не удивляет, что человек, имя которого во всем мире ассоциируется с мирным процессом на Ближнем Востоке, в юности ужасно переживал, что когда он достигнет призывного возраста, в Израиле уже не будет ни армии, ни войн.

Когда эта книга уже была написана, мне с трудом удалось убедить себя, что главы, посвященные армейской карьере — о Йоси Бейлине, а не о прославленных израильских генералах Ариэле Шароне или Эхуде Бараке. Я неожиданно для себя обнаружила, что самой захватывающей частью рассказа об известном политике, а не генерале, становится повествование о его службе в армии. Бейлин мобилизовался в ряды ЦАХАЛА в 1967 году — том самом, за возвращение к границам которого он и многие его единомышленники борются уже десятки лет. А тогда, накануне Шестидневной войны, молодой солдат Армии Обороны Израиля (ЦАХАЛ) воевал за победу, не задумываясь о ее политических последствиях. А если бы и задумывался, то наверняка продолжил бы воевать с тем же упорством и целеустремленностью, с какими впоследствии стремился к миру. В то время он защищал собственную страну, завоевывая для нее право на физическое существование, а для самого себя — моральное право за этот мир в будущем бороться.

Шимон Перес с трудом уговорил его — делающего успешную академическую карьеру — «всего годик» поработать пресс-секретарем Аводы. Потом этот год превратился сначала в два, затем в семь, а в итоге во всю жизнь Бейлина. А Перес, который сам привел его в политику, нередко кусал себе локти, наблюдая за «выкрутасами» своего советника. Но с этим ничего нельзя было поделать: политиков нового поколения, одним из видных представителей которого стал Бейлин, породила война Судного дня. Они не были готовы к компромиссам ни с самим собой, ни со старшим поколением.

Если утверждение, что не должность «делает» человека, а человек — должность, верно, то это про Бейлина. Он никогда не сидит, сложа руки, он всегда что-то затевает. Неудивительно, что, став секретарем правительства Израиля в 36 лет, он развернул бурную деятельность по самым различным направлениям. И самое интересное, что все они в итоге оказались более чем перспективными — даже если тогда за это никто не мог поручиться. Ведь в 1984 году мало кто мог себе представить, что Израиль заключит мир с Иорданией и окончательно выйдет из Ливана. «Есть должности, значимость которых начинаешь осознавать только по прошествии лет», — говорит Йоси. Остается догадываться, что бы было, если бы он осознал эту значимость сразу.

За все время ведения знаменитых норвежских переговоров Йоси Бейлин ни разу не был в норвежской столице. Часть главных действующих лиц этого процесса «архитектор Осло» впервые в жизни увидел во время церемонии подписания мирного договора в Вашингтоне. Часть из подписавших в последствии Норвежские соглашения сами впервые узнали о переговорах лишь тогда, когда они уже шли полным ходом. А с первым героем этой истории Бейлин познакомился исключительно из вежливости. Последнее, о чем мог думать израильский политик в самый разгар предвыборной кампании в стране, что его встреча с директором исследовательского института из Норвегии навсегда изменит судьбу целого региона земного шара.

Бейлин говорит, что в какой-то момент процесс Осло проходил как в кино. Кто-то увидел в этом «фильме» драму, кто-то фарс, а кто-то — историческую эпопею со счастливым концом. А я в этой связи всегда вспоминаю о другом, трагическом кино, которое смотрела вечером 4 ноября 1995 года. Я тогда гостила у мамы, и мы временами переключали телевизор на прямую трансляцию с демонстрации в поддержку мирного процесса на площади Царей Израиля. И вдруг — пауза, замешательство и тревожные голоса ведущих в эфире. Затем, чуть позже, известие об убийстве премьера, и еще через несколько дней сказанное Клинтоном на иврите «Шалом, хавер» («Прощай, друг»). Я тогда еще вообще ничего не понимала на иврите, но еще больше не в состоянии была осознать масштабы произошедшего. Оказывается, Бейлин тоже видел эту памятную демонстрацию по телевизору и, оказывается, тоже в тот момент, когда стало известно об убийстве Рабина, не мог осознать масштабы этой трагедии — как для страны и всего региона в целом, так и для мирного соглашения, работа над которым была завершена за несколько дней до убийства израильского премьера. Если бы Рабина не убили, если бы Перес, возглавивший правительство после этого, принял договор Бейлин — Абу Мазен, если бы у самого Йоси хватило сил убедить Шимона в необходимости согласиться с этим сценарием, фабрика грез о мире могла бы превратиться в фабрику мира на Ближнем Востоке. Но вместо этого на бумаге осталось неподписанное соглашение, под которым сегодня подписалась бы даже любая правая партия.

В Израиле очень любят предполагать, что бы подумал о том или ином событии, происходящем в нашей стране, гуманоид с Марса или человек, абсолютно неосведомленный о ближневосточных реалиях. Мне лично всегда бывает очень жаль этого гипотетического гуманоида, и я ужасно завидую людям, не знающим, что такое национальные, территориальные или религиозные конфликты. Однако если таковые и существуют и им по какой-то причине пришлось бы оказаться на Земле Обетованной, то они наверняка бы подумали, что, во-первых, переговоры о мирном урегулировании здесь ведутся всегда и почти никогда ничем не заканчиваются, а во-вторых, что их инициатором или вдохновителем обычно бывает Йоси Бейлин. А те мирные инициативы, в разработке которых он по той или иной причине не участвует, как правило, обречены на провал. Пример — соглашение с Ватиканом. Известно, что когда Сталину сказали, что Ватикан — важное государство и с Папой Римским нельзя не считаться, то он в ответ поинтересовался, а сколько у этого Папы танковых дивизий. В Израиле, где танковых дивизий всегда хватало, отношение к Ватикану, хоть и из несколько иных соображений, было приблизительно таким же. Неизвестно, сколько бы еще лет наша страна не замечала существования столицы мирового католицизма, если бы не Бейлин — «открывший» для Израиля это государство, а в самом Израиле закрывший министерство религий, тот самый Бейлин, который в молодости накладывал тфилин, а впоследствии стал председателем светского лобби в Кнессете.

С Ариэлем Шароном я встречалась в последний раз на следующий день после завершения Программы размежевания. И тогда впервые поняла, какая огромная разница существует между Шароном — государственным деятелем и Шароном — человеком. В жестком неуступчивом политике без особого труда можно было разглядеть невероятно душевную и теплую личность. Такая же пропасть лежит между идеологией Шарона и идеологией Бейлина. Между размежеванием и мирным процессом такая же разница как между израильским приморским городком Бат-Ямом и Женевой. И, тем не менее, по иронии судьбы и сам того не подозревая, именно выступая накануне муниципальных выборов в Баг-Яме, Ариэль Шарон стал политтехнологом международного масштаба, сделавшим всемирную рекламу Женевской инициативе, из-за которой сам он впоследствии был вынужден провести программу размежевания.

Выносить сор из избы — не самое благородное и благодарное занятие, однако в общественной жизни без этого не обойтись. Особенно, таким людям как Бейлин, которые любят не себя в политике, а политику в себе. Возможно, именно поэтому он и не стал лидером, хотя «серым кардиналом», генератором идей был, есть и, возможно, еще будет.

Теодор Герцль никогда бы не поверил, что еврейскому государству и через 60 лет после его основания придется постоянно бороться за свое существование. Но это только потому, что он никогда не руководил Государством Израиль. Страной, лидеры которой делятся на две категории: тех, кто по идее хотят мира, но в последний момент боятся его заключить, и тех, кто в принципе не верят в возможность мирного сосуществования евреев с арабами, а в итоге уходят с ранее оккупированных территорий. Страной, демографические часы которой начали обратный отсчет как раз после оглушительных военных побед. Страной, где даже такие люди как Йоси Бейлин не являются пацифистами.

И вот я говорю с человеком, который творил историю, имя которого известно во всем мире, которого — любят или ненавидят — но знают все. Он создавал кабинет абсорбции еще до приезда первого репатрианта «большой алии», а когда она началась, ночами просиживал в аэропорту, глядя, как самолет за самолетом в страну прибывает огромное количество наших сограждан. Он первым выступил за «прямую абсорбцию», а когда в Белом доме его спросили, какой квоты на выпуск евреев из СССР добивается Израиль, не смог выдавить из себя ни единого слова, так как любую фантастическую по тем временам цифру, произнесенную вслух, считал предательством идеалов сионизма. И этот человек говорит, что «большая алия» — это «успешный проект».

И я, как ни странно, ему верю.

Нино Абесадзе