Сверхъестественное. С ветерком

— Отлично, — оживился Сэм. — Что вы можете нам рассказать?

— Я помню, что вдруг посмотрела вперед и осознала, что понятия не имею, где нахожусь. Все казалось незнакомым. Я убрала ногу с педали газа и попыталась сообразить, где я, найти какой-нибудь ориентир… — Нэнси сосредоточенно вспоминала. — Но вообще-то мне было не очень интересно, и как будто все равно. А потом…

— Что? — спросил Сэм. — Что потом случилось?

— Я… Я свернула на обочину, остановилась и вышла из машины…

— Зачем?

Нэнси помотала головой.

— Понятия не имею.

— Где вы находились?

— На полпути вверх на эстакаду, — отстраненно проговорила она, будто заново переживала случившееся. — Джефферсон-авеню. Должно быть, где-то между Второй и Четвертой.

— Что случилось после того, как вы вышли из машины?

— Я поднялась на эстакаду, — сказала она, будто с трудом верила сказанному. — Там есть защитная сетка, ее верхняя часть наклонена внутрь. Иногда люди цепляют к ней флаги или политические плакаты. Их видно, когда проезжаешь внизу. И нет чтобы один, всегда сразу много. Ужасно раздражает.

Кто-то постучал по дверному косяку.

Дин вздрогнул, оглянулся и увидел медсестру Бет. На ее лице читался вопрос: «У вас все в порядке?»

— Все хорошо, — сказал Сэм. — С ней тоже.

— Ноги чешутся, — Нэнси вынырнула из воспоминаний. — И рука. Гипс сводит меня с ума.

— Я посмотрю, что можно сделать, — сказала медсестра успокаивающим тоном и вышла.

Нэнси крикнула ей вслед:

— Честное слово, я не собиралась себя убивать!

С минуту она прислушивалась, но ответа не дождалась.

— Черт побери, — сказала она. — Они считают меня сумасшедшей, да? Думают, что у меня депрессия? — Нэнси вздохнула. — Настоящее безумие… — Она посмотрела на Сэма и Дина. — Вы же мне верите, правда?

— Мы хотим понять, что случилось на эстакаде, — сказал Сэм почти так же спокойно и размеренно, как говорила старшая медсестра.

Так было безопаснее — вдруг Нэнси все-таки пыталась покончить с собой? — хотя Дин в этом сомневался. Даже если странное поведение жителей Мойера вызвано действиями некой сверхъестественной силы, пострадавшие озадачены не меньше, чем полиция.

— Я тоже хочу понять, — сказала Нэнси. — Итак, на чем я остановилась? Ах да, я поднялась на эстакаду. Ни флагов, ни плакатов не было. Только сетка. И оживленное движение внизу. По Джефферсон все ездят очень быстро, как будто это скоростное шоссе.

— Вы забрались на сетку, — подсказал Дин, пытаясь вернуть разговор в нужное русло.

— Наверное, — тихо отозвалась Нэнси.

— Вы не помните? — разочарованно спросил Сэм.

— Я… Трудно объяснить. — Ее взгляд снова начал стекленеть. — Я видела, как остановила машину и поднялась на эстакаду. Скинула туфли и полезла на сетку в одних носках. С трудом одолела наклонную верхнюю секцию, как ребенок на игровом комплексе. Но я наблюдала за собой изнутри.

— Попытайтесь описать так, чтобы я понял.

— У меня в голове не было мыслей, и я не могла контролировать свои… как это врачи называют… двигательные функции? Чувствовала себя отстраненной. Пассажиром в собственном теле. Я словно наблюдала. Да, — она кивнула, — правильное слово. Я наблюдала за происходящим, но не могла контролировать то, что делаю, не могла выбирать, что делать дальше. Я все видела, но не ощущала… Я ничего не чувствовала.

— Вы имеете в виду осязание?

— Нет, я говорю об эмоциях, — поправила Нэнси. — Я не контролировала свои действия, и никакого эмоциональной реакции у меня тоже не было. Когда я увидела, как мое тело перелезает через ограждение, то догадалась, что сейчас произойдет: я вот-вот упаду или спрыгну на дорогу. Но страха не было.

— Может, вам… ввели какие-то препараты? — спросил Сэм.

— В кофе подсыпали? — предложил Дин.

— Нет, — сказала она. — Я опаздывала, поэтому останавливаться и пить кофе не стала. Решила, что обойдусь бурдой, которую варит в офисе Стюарт. Но…

— Но что? — подбодрил ее Сэм.

— Мне кажется, вы правы.

— Насчет чего?

— Осязание… — сказала она. — У меня остались воспоминания… но только визуальные. Не могу вспомнить ни как прикасалась к сетке, ни запаха выхлопных газов, ни шума уличного движения. И даже зрение… Все, что я запомнила… Это было так, словно я смотрела…

— Не в тот конец бинокля? — подсказал Дин.

Она кивнула.

— Да! Я словно оцепенела. Все казалось далеким, хотя происходило со мной, с моим телом. — Она рассеянно почесала кожу под краем гипса, доходившего до локтя. — На мгновение я зацепилась за сетку на другой стороне. У водителей было всего несколько секунд, чтобы заметить меня, а потом они въезжали под эстакаду. Я видела, как некоторые из них отчаянно махали руками, сигналили, но ничего не слышала. Кто-то свернул с полосы подо мной, кто-то затормозил, кто-то, наоборот, ускорился, чтобы проскочить, прежде чем я… А потом я спрыгнула. Без колебаний. Кажется, даже оттолкнулась от сетки. Падение длилось долю секунды. Я видела машины, несущиеся ко мне в полной тишине, удивленные, испуганные лица водителей, уверенных, что они вот-вот переедут меня, а потом… темнота.

— Вы потеряли сознание, — кивнул Сэм. — Это вполне объяснимо.

— Нет, темнота зарябила и схлынула, и реальность вернулась, как будто нанесла мне удар: вонь выхлопных газов, визг шин, рев гудков, вопли и… — Нэнси закрыла глаза и сильно вздрогнула, как будто через ее тело прошел электрический разряд, — …боль! Боже, я почувствовала, как мои кости ломаются, и этот звук… — На лбу у нее выступила испарина. — Мотоциклист в последний момент свернул в сторону, но за ним ехала машина. Шины взвизгнули, металлическая решетка оказалась совсем рядом… Я вскинула руку, зажмурилась, стиснула зубы… Боль взорвалась внутри, прострелила плечо и ключицу, и я почувствовала, как меня закрутило, отбросило в сторону, а потом… Это все, что я помню, пока не очнулась на мгновение, когда врачи пристегивали меня к каталке. Я была в истерике, не понимала, что происходит. И ничего не могла вспомнить. Последнее, что я помнила, — как утром вышла из дома и поехала на работу. Я подумала, что попала в аварию, а потом все исчезло. Кажется, я приходила в себя еще пару раз, но ненадолго, и окончательно очнулась примерно полчаса назад.

— Потрясающе, — сказал Сэм.

— Да, просто с ума сойти, — она криво улыбнулась. — Хотя я ставлю галочку «Психически здорова» во всех анкетах, которые меня заставляют подписывать.

— А вы говорили, что рассказывать нечего…

— Сначала так и было. Я не помнила ничего, кроме поездки и нескольких мгновений после падения.

— В самом начале разговора вы неловко повернулись, — напомнил Дин.

— Верно, — подтвердила Нэнси. — Думаю, из-за этой боли я и вспомнила то, что не могла вспомнить раньше. Возможно, я загнала воспоминания очень глубоко… Или не хотела думать, что способна на нечто подобное.

— Возможно, — задумчиво проговорил Сэм.

— Но это не значит, что у меня скрытая депрессия или что-то в этом роде, — быстро добавила она. — Я подала заявления на несколько вакансий в Джефферсон-Сити и в Колумбии. У меня запланированы собеседования… — Тут она нахмурилась, взглянув на свою руку и ноги. — Собеседования, на которые я теперь не попаду. Надо быть осторожнее, а то и в самом деле доведу себя до депрессии!

— Вы ведь можете провести собеседования по зуму, — предложил Сэм. — А если получите место, будет работать удаленно, пока не выздоровеете.

— Может быть, позже, — сказала Нэнси, с сомнением окинув взглядом свое разбитое загипсованное тело.

— Это прозвучит странно, — заговорил Сэм, прежде чем она успела погрузиться в мрачные мысли, — но у вас случайно нет врагов?

— Врагов?

— Людей, которые были бы рады, что вы пострадали, — пояснил Дин. — И даже едва не погибли.

— Может, кто-то хотел получить ту же работу, что и вы? — предположил Сэм.

— О боже, нет, — ответил Нэнси. — Найти работу непросто, но конкуренция не настолько беспощадна.

— Итак, врагов нет?

— Я рисую вывески и придумываю маркетинговые кампании, — пояснила Нэнси. — Показываю заказчикам макеты, они их одобряют или просят внести правки. Даже если какое-нибудь из моих предложений не будет иметь успеха, сомневаюсь, что кто-то решит мне мстить.

— Проблемы в отношениях? — спросил Дин. — Ревнивые бывшие?

— Во-первых, это личное, — заметила она. — А во-вторых, ничего подобного нет. Постойте, вы спрашиваете потому, что думаете, будто кто-то накачал меня наркотиками?

— Мы изучаем все варианты, — сказал Сэм. — Личные обиды, провалившиеся сделки и все такое.

— Даже если и так, даже если бы у меня был заклятый враг, как он заставил меня спрыгнуть с эстакады?

Дин и Сэм переглянулись. Ответов у них не было.

В самом центре делового района Элис Типпин, бухгалтер на пенсии, вышла из пекарни «Сладкий город» и зашагала по западной стороне Центральной улицы. В левой руке она несла коробку мини-кексов, купленную к дню рождения племянницы, а в правой — ключи. После выхода на пенсию Элис завела привычку проходить пешком не меньше восьми километров в день, даже если у нее не было какой-то особой цели. Иногда она прогуливалась по магазинам на Центральной, хотя в основном просто разглядывала витрины. Поскольку жила Элис всего в паре километров от магазинов, машину она оставляла дома.

Этот день ничем не отличался от других. Отчасти по привычке, отчасти благодаря информации, полученной на занятиях по женской самообороне, она держала ключи в руке, зажав один между большим и указательным пальцами. Проходя мимо парикмахерской, она повернулась к окну и покачнулась, в глазах у нее потемнело.

Элис взмахнула руками, чтобы удержать равновесие, и посмотрела на обочину. Потом свернула к машинам около парковочных автоматов и вытянула руку. Металлический коготь — ключ — торчал между ее пальцами, сжатыми так, что костяшки побелели. Проходя мимо легковых автомобилей, минивэнов и внедорожников, Элис процарапывала на их бортах линию, прерываемую только промежутками между машинами.

На перекрестке она остановилась возле урны, бросила ключи на тротуар, а потом достала из сумки коробку с кексами, открыла ее и принялась есть. Первый кекс она засунула в рот целиком, выпачкав глазурью губы и кончик носа. Таким же образом она расправилась и со вторым.

Люди, проходившие по Центральной, посматривали на нее сначала с любопытством, потом с опаской и обходили стороной. Элис уничтожила с полдесятка кексов. Вскоре ей это наскучило. Она швырнула оставшиеся кексы на землю, растоптала их и направилась к урне.

Она рылась среди упаковок от фастфуда, картонных коробок, пустых банок из-под содовой и пластиковых бутылок, пока ее пальцы не сомкнулись вокруг горлышка бутылки из-под виски с красной наклейкой «Оплачено» из местного магазина спиртных напитков. В бутылке оставалось всего несколько капель, но Элис опрокинула ее над вымазанными глазурью губами и стала ждать, когда эти капли скатятся ей на язык.

Когда в бутылке ничего не осталось, Элис снова подняла ее над головой и швырнула в лобовое стекло ближайшей машины. Бутылка разлетелась вдребезги, оставив на ветровом стекле темно-синего хетчбэка вмятину в виде звезды и длинную трещину.

— Эй! — крикнул мужчина у нее за спиной. — Какого черта, дамочка!

Элис пошатнулась, внезапно осознав, что седой мужчина толкнул ее и вот-вот сделает это снова.

— Прекратите! — возмущенно воскликнула она. — Что вы себе позволяете?!

И вдруг она заметила, что по ее лицу размазана глазурь, смятая коробка с кексами валяется на земле рядом с ключами, а ее саму подташнивает.

— Что произошло?

Еще через несколько кварталов подростки носились друг за другом, перескакивая с одной припаркованной машины на другую. Они запрыгивали на багажник автомобиля, перелетали через крышу на капот, а потом на следующую машину, словно играли в «пол — это лава». С хетчбэками и внедорожниками было сложнее. Если тому, кто убегал, не удавалось совершить прыжок или избежать падения на асфальт, игроки менялись ролями, и все начиналось сначала, но в обратном направлении. Оба заливались смехом и не обращали внимания на царапины, ссадины и ушибы.

Они успели дважды поменяться ролями и повредить около двух десятков машин, у одной треснуло лобовое стекло, у других были разбиты передние и задние фары. Наконец, кто-то из взрослых бросился между двумя автомобилями и перехватил одного из подростков в прыжке. Оба рухнули на асфальт. Еще несколько мгновений тело подростка оставалось напряженным, как доска, потом он обмяк и начал стонать от боли.

Второй парень, с уже рассеченным лбом, остановился на капоте старого универсала, хотел сбить логотип, но промахнулся, упал на асфальт и разочарованно потряс головой. Во все стороны полетели брызги крови. Затем и он словно сдулся, повалился на бок и застонал, зажимая рану на лбу.

В нескольких километрах оттуда Хэл Гринер, почти десять лет проработавший почтальоном в Мойере, ехал в своем фургоне по маршруту, который знал как свои пять пальцев. Он останавливался у каждого дома на пестрых от солнечных бликов улицах и бросал в ящики письма и рекламные листовки. Если нужно было доставить посылку, он останавливал машину и подбегал к крыльцу. Развоз почты заканчивался примерно в одно и то же время — за исключением рождественских праздников, когда посылок становилось гораздо больше и приходилось останавливаться чаще.

Рабочий день начался всего полчаса назад, но рука Хэла замерла над прорезью почтового ящика Галлахеров. Он держал в руке несколько счетов, рекламный проспект и что-то вроде поздравительной открытки для Сьюзен, младшей дочери Галлахеров. У них было пятеро детей, но только одна дочь — Сьюзен.

Тень, в которой он стоял, показалась чернее, чем обычно, и мешала видеть. Хэл моргнул, пытаясь прогнать ее. Внезапно он вздрогнул. Рука судорожно сжала письма и открытку. А затем, вместо того чтобы сунуть их в ящик, Хэл подбросил их в воздух. Письма, счета и открытка, кружась, опустились на землю, словно гигантские конфетти.

Почтовый фургон ехал рывками, словно Хэл разучился водить. Машина металась по тихой улице, но не подъезжала к ящикам достаточно близко. Хэл выхватывал пачки писем из сумки на переднем сиденье, срывал перетягивавшие их резинки и швырял в окно фургона, заливаясь истерическим хохотом и оставляя за собой зигзагообразный след из счетов, каталогов, журналов и рекламных проспектов. Через некоторое время он начал выбрасывать большие и маленькие коробки и лихо разворачивался на подъездных дорожках и газонах, чтобы раздавить каждую посылку колесами.

Конец ознакомительного фрагмента.