Киндер-сюрприз для декана

Вот кто сказал, что просыпаться от прикосновений романтично? Просыпаться от прикосновений — щекотно. Что бы это ни было! Впрочем, если не начинать визжать прям сразу — и расслабиться…

— М-м-м, это что?

— А ты угадай!

Кир над моей головой бесстыже смеется и продолжает щекотать мне лопатки. Кисточкой? Пальцами? А так, розой же!

— Верни мой цветочек в вазочку, он завянет, — мрачно бурчу я, но шевелений активных не проворачиваю, не стимулирую.

— Ну, в смысле завянет, ты же потрошишь букеты всегда в первый же день. Ванну с ними принимаешь. — Кир снова начинает рисовать извилистую кривую по моей спине. Начинает всегда от шеи, заканчивает у копчика.

— Принимаю, — мурлычу я, неспешно потягиваясь, — ты не запретишь мне красиво жить, Лисицын.

— Ты халтурно красиво живешь, — Кир фыркает и, дурачась, шлепает меня бутоном розы по плечу, — где ананасы в шампанском? Где рябчики в мандариновом вине? Где бассейн из верблюжьего молока?

— О, так ты уже составил план работ? — улыбаюсь я. — Это очень хорошо, можешь приступать к его реализации.

— Слушаюсь и повинуюсь, — неожиданно Лисицын решает поддержать мое дурачество и, соскочив с постели, улетает в гостиную.

Ну, эй! Я в возмущении! Я, между прочим, рассчитывала на все полагающиеся доброму утру бонусы!

К моему разочарованию — Кир не возвращается. И даже начинает говорить с кем-то по телефону.

Смотрю на время — и вздыхаю. Презентация в час, сейчас — восемь тридцать. Честно говоря, для бонусов уже и времени-то нет. Только и времени — позавтракать с мамой, покормить Карамельку. Максимум, что мне светит успеть до этого — утянуть Кира с собой в душ. И то все будет «по-быстрому».

Будто подслушав мои мысли, из гостиной доносится радостный голосочек моей малышки.

— Мама, мама, кусать, кусать…

Облом. Обойдусь без душа. Моя рыбка хочет «кусать», и горе всем, если мы её не накормим.

Тут уж кровь-неволя — приходится выползти из-под одеяла и спрятаться в халат. В платье для презентации я пока не полезу, увы, я знаю способности Каролинки — она во время завтрака может обстрелять пюре из брокколи всех в радиусе двух метров от стола.

Выхожу в гостиную, застаю тут пляшущую у кресла Каролинку и маму, что сидит в соседнем кресле с несколько расслабленной улыбкой и избегает смотреть на Кира, который стоит у окна и что-то там вдохновенно втирает по телефону.

Я бросаю взгляд на него и, смущенно ойкнув, улетаю обратно в спальню за вторым халатом. Набрасываю его на широкие плечи своего мужчины, пряча от глаз любопытных горничных его исцарапанную спину.

— Подслушиваешь? — фыркает Кир, когда я обнимаю его за пояс, сводя полы халата на рельефном животе.

— Заметаю следы, — сообщаю шепотом ужасной преступницы. Потому что, может быть, мне и самой чуть-чуть неловко.

— А-а, — Кир фыркает и вешает трубку гостиничного телефона, — не хочешь всем показывать, что вчера чуть не сняла с меня кожу живьем?

— Вот если бы тебя можно было за деньги показывать, — мечтательно вздыхаю я, — и то бы не согласилась. А за бесплатно — пусть тем более обломаются.

Мама тихонечко улыбается. Никак не комментирует. Она вообще говорит гораздо меньше, чем было до комы — но все-таки говорит. Борис Анатольевич говорил, что это естественно. Потому что кома — это неизбежный урон для мозга.

— Эй, давай садись за стол, — Кир щиплет меня за бедро.

— Сейчас завтрак привезут.

— Ну, вот и устраивайся поудобнее. И Карамелину устрой. Не собираешься же ты за три часа до своего триумфа сама стол накрывать?

Ну, вообще-то я собиралась как раз. Не люблю горничных в гостиницах, не люблю, как они вечно облизывают Кира глазами.

Да, красивый, да, мускулистый, да темноглазый. Вот только этот паршивец с лисьими глазами мой! Это меня он в прошлом году в пять утра поднял таким стуком в дверь, что было странно, что он её не вынес. Это у меня и у мамы заодно чуть не случился инфаркт, потому что из-за двери нам грозили судами и разорением, потому, что я якобы топлю его величество. Это я его потом чуть не избила огромным букетом роз, который ожидал меня за дверью. И повезло ему, что Карамелька моя не проснулась от его концерта. А то парой царапин эта лисья рожа бы не отделалась.

И вот, после всего этого, чтобы я и позволила какой-нибудь тощей телочке в коротеньком платьишке сервировать для Кира завтрак? Наклоняться в его сторону вырезом декольте, да еще так, чтобы юбочка поднималась еще выше?

Да щас!

Пусть закатают губешки и роняют слезки за закрытой дверью!

Но вот сейчас, он какой-то таинственный-таинственный, загадочный-загадочный. И сразу видно, спорить бесполезно.

В такой ситуации мне остается только сдаться. Сесть за стол и приготовиться к худшему.

В конце концов, сюрпризы от Кира, они… бывают очень разные.

Чем дальше в лес — тем веселее волки.

Пока нам поднимают завтрак, Кир успевает смотаться в спальню и даже нормально одеться. И выйти ко мне при всем параде — черные брюки по фигуре, белая рубашка, галстук бабочка в красную клетку.

— Если бы не галстук, я бы подумала, что ты собираешься сообщать мне что-то плохое, — замечаю я, нетерпеливо постукивая по столу пальцем.

Кир приостанавливается у зеркала, критично изучает галстук.

Кажется — чисто из вредности врожденной думает сейчас ударить по лбу и возопить что-то вроде: Ах, прости меня милая, что ввел тебя в заблуждение. Я умираю! Вот тебе мои ужасные новости!

Честно говоря — с несерьезностью он иногда перегибает. Может выскочить из ванной голышом, намалевав себе пеной для бритья на груди какую-нибудь рожу.

Но…

Строго говоря…

Этот недостаток я ему вполне прощаю.

Просто попросила на всякий случай в следующий раз надевать трусы. А то мало ли там кто… У меня, в конце концов, мама, да и Каролинка — она, конечно, ничего не запомнит, в таком возрасте, но чем черт не шутит!

— Мама, на учки, учки…

Каролинке надоело трясти попой у кресла — она толкнулась и долгой перебежкой проносится ко мне, цепляясь теплыми ладошками за колени.

Уговаривать меня не надо. К моей сладкой плюшке у меня всегда по умолчанию распахнуты руки, и губы готовы целовать эти сладкие щечки. И носиками потереться мы тоже любим. И защекотать мою вкусную конфеточку.

Два года прошло, а я никак не наиграюсь.

В любой непонятной ситуации — начинаю тискать.

Мать-маньяк, вот она кто я!

Мелочь радостно пищит — явно соскучилась за вчерашний вечер, как и я. Вот как вообще какие-то мужественные женщины умудряются отдавать своих шестимесячных малышек в ясли, по кой-то черт бегать на работу. У меня за двадцать четыре месяца с Карамелькой никак запас умиления не закончится. Скважина у меня там, что ли? Если да, то какой глубины? С Марианскую впадину?

— Сеньоры и сеньориты! — Кир прокашливается над нашими головами, требуя внимания. Мы с Каролинкой затихаем, делаем вид, что мы не вот эти громкие хулиганки, что бесятся за столом, нет-нет, вам показалось. Мама заинтересованно склоняет голову к плечу.

— Надеюсь, вы не возражаете против сладкого завтрака? Вы все так обворожительны, что не вам бояться лишних калорий!

На самом деле — Кир мог бы не тратить время на красноречие. Карамелина услышала уже про главное достоинство завтрака и начинает нетерпеливо дрыгать ножками, не слезая с моих колен, восторженно мурлыча себе под нос:

— Съядко, съядко…

— Горе тебе, если у тебя нет ничего, чем может подкрепиться моя Конфетка. Мы тебя съедим тогда, — я посылаю Киру предупреждающий взгляд, но он не ведет ни ухом, ни усом. Не боится!

— У меня есть все. Только совесть, как всегда, в спящем режиме, — провозглашает он гордо и распахивает дверь перед горничной с сервировочным столиком на колесиках. Выражение лица у него такое — будто английскую королеву пускает в наш номер.

— Ва-а-а-а, — Карамелька заходится восторженным возгласом. И я в принципе с ней согласна. Потому что привезли — красивое.

Для Карамельки — красивая розетка на тонкой ножке. В ней — взбитый йогурт и кусочки вишни и черники. Так… Главное мне эту красоту подальше отставить. Все равно кормить с ложечки буду, так хоть розетка выживет. Она того стоит!

Для меня…

— Эй, ну у меня же слипнется, — смеюсь, принимая из рук Кира блюдечко с песочной корзиночкой. Маме полагается почти такое же, только мое пирожное украшено клубникой, а мамино — вишней.

— Ну, если слипнется, мы с этим вместе разберемся, милая, не переживай, — Кир подмигивает мне и улыбается похабно. Эй, ты чем там разлеплять собрался, нахал?

Выставив горничную за дверь, Кир занимает свое место за столом, но садиться не спешит. И вот тут я понимаю, что вместо чашек с кофе на столе вообще-то шампанское.

Шампанское и чашка молока для Каролинки.

— Катерина, — Кир прокашливается и явно очень старается, чтобы его голос звучал как можно пафоснее, — в этот знаменательный день…

— Секундочку, пожалуйста, — виновато стреляю глазами к Киру и поворачиваюсь к маме. Она тянется за своим бокалом осторожно, явно очень надеясь, что я не замечу, как трясется у неё мелко правая рука.

— Держи, — осторожно вкладываю бокал в мамины пальцы, — мамуль, не стесняйся просить, пожалуйста.

Она кивает, но я знаю, что в следующий раз снова придется это повторять. Она так отчаянно переживает, что мне приходится о ней заботиться, что совершенно забывает себя беречь.

Будто если она о себе не позаботится и с ней что-то случится — как-то облегчит мою жизнь.

— Я слушаю, Кирюш, — снова разворачиваюсь к несчастному своему парню, что терпеливо ждет, когда я обращу на него внимание

— В этот знаменательный день, — Кир старательно пародирует голосом сову из Винни-Пуха, явно чтобы мне было посмешнее, — я хочу попросить тебя, чтобы ты…

Это происходит почти мгновенно.

Карамелька, которой явно надоело ждать, пока взрослые натреплются перед тем, как её накормить, делает то, что делает всякий разумный голодный человек. А именно — нападает на еду.

Вот только розетку-то с её йогуртом я отодвинула. И как быть?

А зачем на йогурт, если есть мамкино пирожное?

Нежный крем издает мягкое причмокивание.

Я перехватываю Каролинку поудобнее, отрываю её от своей корзиночки, в креме которой теперь отпечатался курносый Карамелькин носик, встряхиваю.

Только…

Что-то я определенно делаю не так.

Потому что моя мелкая тут же наливается алым, и начинает судорожно хватать воздух ротиком.

Подавилась!

Мои инстинкты быстрее мыслей. Это мозг там пока высчитывает, а чем там могла подавиться девочка в простейшем из пирожных, а мои руки — уже делают свое дело. Как там было у Комаровского? Наложить кулак на точку солнечного сплетения, резко надавить…

Бздынь!

Что-то маленькое, блестящее вылетает у Каролинки изо рта, и падает на тарелку с останками пирожного.

О…

Я замираю, глядя на золотой ободок, так скромно легший на белый фарфор. Глажу хнычащую от неприятного приключения Карамельку по голове, а сама — поднимаю глаза на сконфуженного Кира. Кажется, такую цепочку событий он не просчитал.

— Это то, что я думаю? — спрашиваю… осторожно. Кажется, сапер и тот бы прикасался к проводам с меньшим трепетом, как я сейчас — задаю вопрос Киру.

Кир практически всегда очень быстро восстанавливает самообладание, но сейчас…

Смотрит на меня, смотрит на Карамельку, которая сердито пыхтит на коварное пирожное.

— Извините, дамы, я на минутку, — улыбка у него выходит какой-то дежурной. Уходит в спальню.

Я будто слышу, как из воздушного шарика тонкой струйкой из невидимой дырочки выкачивают воздух. Судя по всему, это решимость Кира на мне жениться. Или что-то другое? Переглядываюсь с мамой, и поднимаюсь, поудобнее перехватывая Карамельку.

Оставлять её тут сейчас — все равно, что козырной туз возвращать обратно в колоду.

Кир в спальне находится у высокого панорамного окна. Стоит, прижавшись лбом к стеклу, сцепив руки на затылке.

Мда, а я-то думала, что сильнее его испугалась…

Когда Киру было двенадцать, у него погиб младший брат. Маленький младший брат, по глупой случайной выходке. Он поставил меня перед фактом, когда мы обсуждали вопрос, можно ли мне с ним оставлять Каролинку. Мать винила его. Хотя я… Выслушав максимально сухой пересказ Кира, который вообще-то и сам себя винил — я думала, что изменить он ничего не мог.

Мы были осторожны. Я была осторожна. Приучала Каро к Киру, следила за ним. И видела, что внешняя его безалаберность как будто отключается, когда он берет Каролинку за тонкие пальчики. Он натурально носится с ней как с писаной торбой. Боится облажаться, даже не потому, что боится разочаровать меня, а просто потому что!

И вот! Что имеем — то имеем. Я понимаю, что за страхи сейчас всколыхнулись внутри него.

Он уже говорил, что хочет и своего ребенка, но панически этого боится. Боится снова стать причиной беды.

У нас все только-только начало получаться. Он только-только начал нормально оставаться с Каро больше чем на полчаса.

А тут такое!

— Каро, смотри, кто тут у нас? — мурлычу я, переходя на крадучийся шаг.

— Дядя Кий, — радостно тянет моя малышка и тянет к Киру лапки. Потому что «дядя Кий» — это у нас и покататься на спине, и поиграть в собачек, и полетать до потолка. Да и ладошками по плечам поколотить, как по барабану — тоже весело.

— Дядя Кир расстроился, что мамина Конфетка подавилась, — тяну я неторопливо и глажу Кира по его напряженной спине, — дядя Кир думает, что Конфетка на него обидится. А что думает Конфетка?

Нужно отдать Каролинке должное — она девочка от природы своей. Она нацепляет на себя задумчивую рожицу, сурово сводит губки бантиком, а потом звонко взвигивает: «Неть» и заливисто смеется, тянется, чтобы повиснуть на плечах Кира.

Я слышу, как он пофыркивает. Все еще сердито, все еще недовольно, но оттаивая довольно быстро. Тридцать секунд — и он уже поворачивается, стаскивает Каро со спины, чтобы запихнуть себе под мышку и сгрести за талию меня.

С ним рядом так тепло…

Будто весна решила взять выходной и погостить у меня лично.

— Давай вернемся, — шепчет Кир мне на ухо, — я в норме. Хочу продолжить.

— Точно хочешь? — я включаю испытующий тон. — А то смотри. Такой шанс соскочить и прикинуться, что передумал.

— Давай-давай… — меня настойчиво подталкивают к выходу в гостиную. И зачем все это было? Правильно — лишний раз пообниматься.

Мама — вот молодец, в кои-то веки не ждет, а неторопливо, чайной ложечкой отщипывает крем от своего пирожного. Ну и правильно, они, как показала практика, не особо живучи. Надо есть, пока можно, а не то съедят за тебя.

— Катюш… — Кир с очень красноречивым лицом отодвигает от стола стул. Ох, божечки…

— Одумайся, Лисицын, — я издаю мученический стон, но… Но приземляюсь пятой точкой на стул. Выпускаю Карамельку и она, топая как слоненок, перебегает к бабушке, и тут же получает от неё ягодку из пирожного. Бабушка её ужасно балует.

А я… Я переплетаю пальцы на коленях.

Блин, наверное, стоило надеть что-то кроме гостиничного халата. А то… Кир-то роскошный…

Роскошный Кир проходится по волосам ладонью.

Роскошный Кир берет с тарелочки ожидающее своего часа кольцо.

Роскошный Кир опускается на одно колено.

— Я планировал столько тебе сказать, заяц, — он вздыхает глубоко и с сожалением, — но кажется, я все слова растерял в суматохе. Поэтому просто спрошу. Ты выйдешь за меня?

Смотрю в его глаза, серые, бесконечно теплые.

Вспоминаю, как он встречал меня на пробежках.

Как, возвращаясь из долгих поездок, всегда заходил ко мне, чтобы выпить кофе и поболтать.

Он прошел по пути от звания придурка-соседа до отличного парня, который очень мне дорог, за несколько месяцев. Первый мужчина за два года, который смог пробиться сквозь все мое сопротивление. Отогрел. Успокоил. Научил доверять.

Конечно же, я за него выйду.

Это меньшее, что я должна для него сделать.