Российские этюды – 2

Давно я не занимался бытом. Точнее, не прикладывал голову к проблемам покупки и расстановки мебели, выбору цвета ковра и форм абажуров у светильников. Хорошо, когда рядом женщина, различающая сотни оттенков и даже знающая, чем персиковый цвет отличается от бежевого. А когда сам принимаешь решения, то смотришь на цены и размеры. То есть на то, что можно описать цифрами.

И какая радость, когда с помощью науки геометрии с применением оптимизационных методов удается запихать в маленькую комнату десять предметов мебели и даже оставить место для медленных танцев при свечах.

***

— Деда, а что это за книги?

— Это я написал.

— А зачем?

— Ну… Давай лучше в машинки поиграем.

***

— Как тебе Москва год от года?

— Отлично! Все меняется к лучшему. Чисто, все вежливые, еда прекрасная, кафе на каждом углу, мой 17-й трамвай идеален, Яндекс-такси работает четко, пешеходные зоны. Когда высохнет лужа в нашем дворе, то город станет идеальным. Дышать, правда, трудно, но это дело привычки. Скоро организм перестроится.

— У тебя взгляд богатого туриста. Попробуй тут не тратить, а заработать деньги. Или возьмись построить загородный дом по всем правилам.

***

— Как тебе тут?

— Шикарный торговый центр. В Америке таких не видел. Представляю, сколько тут стоит аренда и какие наценки на товары.

— Вот ты всегда плохое найдешь.

***

— Инструменты купил?

— Ага. Хотел поддержать российского производителя. Нашел шикарные отвертки, молоток и пассатижи фирмы «Ермак».

— Так ты поддержал китайского производителя.

***

— Молодой человек, попробуйте колбасу нашего комбината. Она очень вкусная, в ней нет ГМО.

— А чего еще в ней нет?

— В ней ничего нет!

***

Прокатился на автобусе. Ничего, но никакого сравнения с трамваем. Трамвай независим. Он катится в параллельной вселенной, в нем по-другому течет время. И люди там едут особенные. Уверенные в следующих десяти минутах.

На даче Капитана

С Капитаном приехали в Новый Иерусалим. Тут все красивее, чем в старом. Красоту охраняют мальчики в темных костюмах. Стены монастыря покрашены в праздничный белый цвет. Мы с капитаном спрашиваем у Сергея — скульптора, который участвовал в конкурсе на реставрацию Воскресенского собора:

— Почему белый, а не оригинальная кирпичная кладка?

— Во-первых, это чистенько и светленько. Во-вторых, всегда можно сослаться на исторический период, когда что-то во что-то красили.

Сергей Косминский — талантливый скульптор. Его талант уникален тем, что, начиная работать, он думает не образами, а текстами. Обычно в скульптурах одна мысль. У Сергея — история. Из его мастерской в поселке под Истрой не хочется уходить. На полках множество историй — простых и с закрученными сюжетами. От его Диогена я не мог оторваться.

— Сергей, можно я дам твой телефон друзьям?

— Можно, но у меня простая Нокия, кому она нужна?

Две красавицы кошки внимательно слушают наш разговор. Мы говорим о спасении мира, как нам жить дальше и как любить.

***

Дача Капитана на улице Адмирала Ушакова. Ну назвал Капитан улицу своим именем. И что такого? Как улицу назовешь, так на ней и жить будешь.

***

Дальняя дача Капитана. Как сейчас прекрасно в лесу, да еще после сытного капитанского завтрака. Тишина такая, что слышно, как растет трава, раздвигая прошлогодние листья.

— Капитан, я сейчас скажу литературным штампом. Это воздух можно пить.

— Надо сфотографировать твою счастливую морду.

— Вот ты сейчас взял и всю весеннюю романтику испортил.

Утром пошли к колодцу за водой.

— Почему нельзя из крана?

Капитан перечислят ионы металлов, которые коварно плавают в водопроводной воде. Набираем воду из колодца. Без ионов.

На даче нельзя пить чай из пакетиков. Пакетики — это для города с его скоростями и рассеянностью мыслей. На даче нужно не спеша рассматривать набухающие чаинки в стеклянном заварочном чайнике и обсуждать, какой чай лучше: с чабрецом или бергамотом. И еще на даче нельзя лупить по клавишам. Запах разогретых елок и фиолетовые пятна апрельских берез на небесной голубизне требуют блокнота с линованными страницами и красивой ручки. Вроде и мыслей нет, кроме как «об поспать после обеда», но все написанное кажется невероятно умным и значительным. Медленно и красиво думается вдали от большого города. Тишина. По траве скачет счастливая лягушка. Трясогузка качается на березовой ветке и осуждающе меня разглядывает.

Из рассказа Капитана. Во время консилиума врачей:

— Пьете? Курите?

— Нет.

— Возможно из-за этого у вас проблемы с сердцем.

— А если бы я пил и курил?

— Тогда бы я развел руками, и вы бы всё поняли без слов.

***

Капитан дал прочитать книгу о парусном спорте — впереди месяц на яхте. Бумажные книги не читал уже лет пять. Книга старая, пахнет пылью и микробами. На ней нет кнопок, чтобы увеличить шрифт. Нельзя копировать текст в файл. Чувствую себя человеком из прошлого. Тянет зажечь свечи и обмакнуть гусиное перо в чернильницу. Но капитан суров:

— Хоть что-то поймешь о жизни на яхте. Поход на яхте — это не времяпровождение, а другой стиль жизни. В прошлом году ты только начал осваиваться, главного еще не понял. Не уловил сути и не выучил все термины.

Я киваю и листаю пожелтевшие хрупкие страницы. Экзамена по книге не будет. Будет укоризненный капитанский взгляд, если он не почувствует моего восторга, когда о борт ударит первая волна и ветер надует паруса.

Из блокнота

Сколько раз я давал себе слово не жить в Москве старыми воспоминаниями. Город стал другим — богатым, красивым, шумным. Но что могу поделать, когда на полке «Перекрестка» лежит сырок «Дружба». Тот самый, о котором мечтал в походах по Кавказу. Полагалась половина сырка к вечернему чаю. И ничего вкуснее представить было невозможно. Не удержался и схомячил «вечернюю» половину сырка на трамвайной остановке. Потом сидел на современном синем сиденье, смотрел в окно на незнакомые магазины и рестораны, вспоминая, как шумит Терек в Дарьяльском ущелье.

— Гривы у львов, а не у львиц, — говорю я.

— Терек только прыгал, как львица. Львица — главная добытчица в львиной семье. А грива у Терека своя, к львицам отношения не имеет. И вообще — не умничай!

***

Нашел новое философское место в Москве. Это лавочка на холме в саду усадьбы Льва Толстого в Хамовниках. Даже не верится, что рядом шумный город. Лев Николаевич жил в правильном месте. Вокруг одуряюще пахнут синие цветы. Гугл подсказал, что одуряюще пахнут голубые пролески. Фиолетовые крокусы скромнее.

Смотрю на стол писателя. За этим столом с балясинами были написаны «Воскресение», «Крейцерова соната», «Отец Сергий». Почему-то мне это было важно узнать и увидеть.

Я уважаю Толстого, хотя такой восторженности, как к Лермонтову или Гоголю, у меня к нему нет. Но он велик. И был обожаем поклонниками. Когда Лев Николаевич уезжал из Хамовников в Ясную Поляну, то у ворот собирались толпы, чтобы увидеть гения. На Курском вокзале толпа на перроне скандировала просьбу показаться в окошке вагона.

Представил современных писателей, грустно бредущих в магазин. Никем не узнанных.

***

Еду на эскалаторе. Смотрю по сторонам. Девушки теперь обнимают любимых, не выпуская телефона из рук.

***

Дома выпивали и жарили картошку с другом. Он рассказал о наших староверах в Америке. Они покинули Россию почти 400 лет назад. Скитались по разным странам, пока их не приютила Америка. Живут в городе Эри на берегу одноименного озера. Он там был, беседовал со стариками. Они хранят веру и русский язык. Со времен Никона! Но, похоже, они последние. Молодежь уже говорит по-английски. 400 лет жили по своим законам, но натиска гаджетов 21-го века не выдержали.

— А что ты нового узнал о смысле жизни?

— Главное, об этом не думать.

***

Дождь, холодно, сонливо. Пытаюсь писать, работа идет медленно. Но…

Лучший способ проснуться — это опрокинуть чашку горячего чая на скатерть. Откуда только тогда энергия берется!

***

Приобщаюсь к культурной жизни Москвы. Сходил на встречу с обаятельной Верой Зубаревой — редактором журнала «Гостиная», где недавно был опубликован мой рассказ. Потом в культурную жизнь включились поэты — все со странной манерой читать стихи. Они то кричали, то шептали. Я прикрывал уши ладонями, чтобы не оглохнуть, или делал из них рупоры, чтобы уловить суть. Так сидел и хлопал ладонями по ушам. Страшное зрелище представляет Дараган, слушающий поэзию, читаемую поэтами. Лучше всех читал Борис Кутенков — один из моих литературных учителей. Мы с ним обменялись книгами, так что от культурной жизни у меня есть небольшой навар. Он, кстати, меня не сразу узнал. Думал, что я молодой и красивый, а я сейчас только красивый.

Вывод печальный. Чтобы общаться с поэтами, мне нужен или слуховой аппарат с умным регулятором громкости, или слуховая труба, как у Константина Циолковского.

***

Храм Воскресения Христова в Сокольниках — один из самых красивых в Москве. Для меня он на втором месте после храма Вознесения в Коломенском. Построен в 1913 году в стиле модерн. Сейчас его обступили многоэтажки. Чтобы оценить его красоту надо подойти совсем близко. Храм работал и в советское время. Я читал, что туда забегали перед работой, попросить помощи в решении семейных и рабочих проблем. Говорят, что помогало. Модерн не только в архитектуре. Алтарь храма ориентирован на Иерусалим, а не на восток, как принято. И еще там икона Иверской Божьей Матери. У нее и принято просить помощи. Около храма огромная стройка. Там будет станция нового кольца метрополитена. А в самих Сокольниках благодать. Глядя на идеальные дорожки, я впервые пожалел, что мне не шестнадцать лет и я не катаюсь на доске.

И еще важное: знаменитая шашлычная в парке продолжает работать. По сравнению с советскими временами стало уютнее, шашлыки вкуснее, пиво прекраснее. Появились столики на улице среди листьев прошлой осени. В вечерние часы там даже романтично.

***

Устав от общения, забился в норку, укрылся одеялом, включил Youtube, выбрал первый попавшийся фильм. Им оказался «О чем говорят мужчины». Продремав большую его часть и открыв глаза в конце фильма, я увидел совершенно гениальную сцену. Герои на ночном пляже обсуждают свою жизнь через тридцать лет, осуждая романы стариков с молодыми женщинами и измены в любом возрасте. После этого они направляются в ресторан, где много красавиц с загорелыми ногами. Один из них оборачивается и видит, что на темном небе рядом с луной поднимаются титры. Это как «конь бледный» Апокалипсиса для отдельно взятой жизни. Пока так, напоминание. Напоминание, что не надо тратить время на пустые разговоры и суету. Титры могут появиться в любой момент.

С такими философскими мыслями прошла ночь и настало утро, принеся новые заботы: сесть работать или все-таки смотаться в «Эльдорадо» и потратить свои 1000 бонусов на классный заварочный чайник. И заварить, наконец, нормальный чай с чабрецом, чтобы наслаждаться жизнью не только под одеялом, но и сидя на кухне.

***

Творчество и личная жизнь — связаны? Да! Надо нам знать, что видел писатель помимо рукописей, а художник помимо мольберта? Не обязательно. Но если хотим, чтобы за строчками и мазками вставал живой человек, то надо знакомиться и с музами. Не вдаваясь в детали, не заглядывая в тарелки и под одеяло.

Говорят, что значимость мужчины можно оценить по женщине, которая с ним рядом. Это спорно, но часто бывает верно.

Любимые женщины. Критики и музы. Для них в первую очередь пишутся картины и книги. Их мнение определяющее. Если не нравится, то перед художником выбор — оставить творчество или женщину.

Так кто они — любимые и строгие? Вдохновляющие или низвергающие?

В Музее русского импрессионизма на Ленинградском проспекте в Москве выставка «Жены». Это портреты жен русских художников начала 20-го века. Там можно узнать, что Петров-Водкин написал свою жену совсем не так, как изображал людей на других картинах. Насколько был лиричен Нестеров, работая над картиной своей Екатерины. А как прекрасна Юлия Кустодиева! И как мог быть нежным Бродский к своей Лие. За эту картину Бродскому можно простить всех вождей, написанных по заказу. На выставке не надо торопиться, тогда в картинах вы увидите любовь.

***

Ностальгию не надо путать с воспоминаниями. Ностальгия окрашена в синие грустные тона. Воспоминания разноцветны. Стою около дома на Космодамианской набережной, в котором я прожил четыре года. По коридору квартиры можно было кататься на велосипеде, а чтобы залезть в антресоли над встроенными шкафами, нужна была лестница. Ночью по реке медленно плыли баржи: бу-бу-бу… А с Садового кольца слышалось нескончаемое шипение. В моем подъезде когда-то жил шпион Пеньковский. Хотя, по слухам он был не шпион, а выполнял спецзадание и предотвратил атомную войну во время Карибского кризиса. Двор был маленьким, отгороженным желтой стеной, за которой находился вход в бункер. Говорили, что именно там холодной зимой 53-го расстреляли Берию. Моя «копейка» стояла под деревом между домом и набережной. На это место никто не покушался — дерево любили голуби.

Я не любил эту квартиру и этот дом. До нас там жила вдова какого-то маршала. Аура у дома была строгая, тяжелая. Сохранившаяся с 1937 года. По ночам в деревянных перекрытиях шуршали мыши, намекая, что я тут не хозяин, а временный гость. В этом доме не писалось и не работалось. Тяжесть спадала, когда я садился в машину, выезжал на Садовое и ехал до Октябрьской площади, чтобы развернуться и помчаться по Ленинскому проспекту на работу.

***

В советское время жил человек, который любил писать жалобы. В частности, он возмущался, что число спичек в коробках не 50, как обещано, а 49 и даже 47. О том, что в коробках бывало 53 спички, он не упоминал. Это человек олицетворял собой три типа людей, с которыми я не могу общаться: перманентные критиканы, без чувства юмора и упёртые.

Критиканы всегда были и будут. Это генетика. Очернители — самые злобные критиканы. На любую новость они реагируют одинаково. После слов «ну-ну» они объясняют, почему эта новость ужасна для человечества или для того, кто ее сообщил. Вот поставили смешную скульптуру-фонтан «Адам и Ева» около метро «Новокузнецкая». Скульптор — Левинская. Первые люди за секунду до грехопадения. Грех не всегда сладостный. Сладостна последняя секунда до греха. Предвкушение. Яблоко еще не надкусано, но оно так притягательно. И что тут может найти критикан? Это элементарно — у первых людей скульптор Мария Левинская изобразила пупки. Ужас! Откуда пуповина у первых людей? Автор издевается над библейской историей!

Критиканы, угомонитесь. Почему бы Богу не добавить пупок к своему творению? Во-первых — это красиво. Во-вторых — философично. Так решил Микеланджело, и отобразил эту красоту на своей знаменитой фреске. Кранах, Тициан, Йорданс, Рафаэль, Рубенс… у всех Адам и Ева с пупками. Левинская попала в хорошую компанию.

***

Сотни раз пробегал мимо Музея космонавтики, что у метро ВДНХ. «Вот случится плохая погода…» — бормотал я, ускоряя шаг. «Или времени будет больше…» — это в дни, когда погода была плохой. Сегодня карты совпали: дождь и свободный час.

По музею ходили не только школьники и напряженные китайцы, но вполне взрослые дяди и тети. Мы, выросшие в СССР, думали, наверное, об одном и том же. Когда я пытаюсь вытащить из памяти какой-то год, то сначала в голову приходят любимые женщины этого года, потом квартиры, где я жил, написанные статьи… — получается сплошная путаница. Все расставляет на места советская космонавтика:

Первые спутники,

Белка и Стрелка,

Гагарин,

Два человека в космосе,

Три человека в космосе,

Фото обратной стороны Луны, за которое Королев получил 1000 бутылок шампанского от французского винодела, проигравшего пари,

Доставка лунного грунта на Землю,

Луноход («любимый лунный трактор»),

Космические туристы из разных стран (кто помнит фамилию монгольского космонавта?),

Союз-Апполон (это не только сигареты),

Полеты к Марсу и Венере,

Орбитальная станция,

Энергия-Буран…

Дальше проще было ориентироваться по женщинам, квартирам и статьям.

Николай Второй

Псков, вокзал. Грустное место — здесь Николай Второй отрекся от престола.

Слышал, что должна быть памятная доска. Спрашиваю у полицейских:

— Не подскажете, где тут память об отречении царя?

Машут рукой в стороны вокзала:

— Пройдите вперед, метров пятьдесят.

Уходя, слышу, что они удивляются:

— Надо же! Явно москвич, а знает.

Санаторий

Полюбил отдыхать в санаториях. «Отдыхать» для меня — это не заботиться о быте и иметь возможность носиться по окрестностям. Вспоминаю разговор за санаторным столом в Юрмале:

— Жить в санатории в два раза дешевле, чем в отеле.

— Да, и от питания гарантировано не умрешь.

— И лечение бесплатное!

— И бассейн, и спортзал.

Все хором:

— Какие же мы все умные!

Сбежал от бурного потока московской жизни в сосновый лес под Псковом. Тишина. Молчит даже сойка, сопровождающая меня на прогулке. Любой контакт с цивилизацией оборачивается неудачей — ближайший магазин уже полдня закрыт на пятнадцатиминутный перерыв. В Москве от жизни не убежишь, даже если закроешь дверь на два замка и выключишь телефон. В дверь позвонят и обрадуют, что скоро начнут менять водопроводные трубы. Выглянешь в окно, а там на лесах улыбчивый парень в синих штанах скажет: «Здрасьте!» Да и холодильник вдруг начнет урчать, намекая, что внутри него пусто. А тут, посреди мачтовых сосен, единственная проблема — это выбор на обед следующего дня: куриная котлета или гуляш мясной с подливой.

Праздник

1-е мая. У двери столовой поздравительный плакат. Ломаю голову, как и что сегодня праздновать. По старинке решил отпраздновать международную солидарность трудящихся. Я ведь тоже трудился. Науку, бизнес, писательство и работу аналитиком я за труд не считаю — это для радости и коловращения жизни. Моя работа — это:

1. Разнорабочий на фабрике «Серп и Молот» в Пушкино. Надеюсь, что выкопанную мной канаву еще не засыпали.

2. Телефонист в Тарасовке. Недавно убедился, что установленные нами телефонные столбы еще стоят.

3. Помощник каменщика на стройке дома непонятного предназначения в Мытищах.

4. Рабочий на конвейере по сборке распределителей зажигания. Завод АТ-2 в Москве. Ужасные распределители мы делали.

5. Ремонт общежития в МФТИ. Я был главный на краскопульте.

6. Разнорабочий в совхозе. Пять раз. Специалист по сбору картошки, морковки и погрузке капусты.

7. Рабочий на овощной базе. Много раз. Мастер по погрузке и разгрузке арбузов.

8. Ловкий плотник на строительстве дач и ремонте домов (см. рассказ «Как я работал строителем» в книге «Однажды»).

9. Немножко автомеханик.

10. Ремонт компьютеров. Вызывали даже в другие города.

А также московский таксист, уборщик на стройках, фотограф, повар и т. д. Все остальное не работа, а ломание головы, тыкание в клавиши и переживания.

Псков хороший

Главный критерий интеллигентности города — праздник. Псков — прекрасен! Проехав город от Кремля до самых до окраин, не увидел ни одного пьяного. Вы только представьте: гаражи. А в них мужики прибивают полочки. Первого мая, вечером! Прибивают полочки! Представил наши гаражи в Пушкине. Вечером, Первого мая… Россия, что с тобой случилось!

Псковитяне чудесны. Их речь чиста и понятна. Без подвывертов и двойных смыслов. Говор московско-питерский, без диалекта. Я ожидал увидеть крутых и нахмуренных. Ведь недаром суровая княгиня Ольга из Пскова. Помните, как она отомстила древлянам за смерть князя Игоря? Но нет. Все, с кем я общался, были добродушны и отзывчивы.

Я не стану в стиле известного блогера делать серии «Псков плохой», «Псков хороший». Псков был для меня ожидаемым. Есть развалюхи, но рядом дома, которые украсили бы любую американскую деревню. А какие прекрасные пятиэтажки на окраинах. Зеленые дворы, спортплощадки. Девчонки на роликах, пацаны на великах. Я жил в таких дворах, где все знали друг друга, где все беды и радости были общими.

Гастарбайтеров не видел. Псковитяне без них обходятся. Кроссовки после прогулки пришлось мыть, но ведь Дараган везде грязь найдет.

Цвет радости

Недалеко от санатория стоит желтый жилой дом. Старый, но смотрится солидно. Три этажа, вокруг сосны, свежая трава.

Итальянцы рассказывали, что на зеленый свет светофора надо ехать быстро. На красный — ехать осторожно.

— А что для вас означает желтый свет?

— Ничего. Это просто цвет солнышка, цвет радости.

Люблю дома желтого цвета. Они яркие и радостные даже в непогоду. Нет пестрой безвкусицы, все строго и тепло. А если дом старый, основательный, с историей, то жить в нем не только радостно, но и спокойно. Ты всех знаешь, все знают тебя.

— Тебе нравится жить под прицелом десятков глаз? А как же личная жизнь?

— Эти дома не для личной жизни, а для отдыха после неё.

Печоры

Поехал на экскурсию в Псково-Печерский монастырь, что в Печорах. Экскурсовод рассказывает об истории монастыря, о колоколах, а я не могу уйти с места, где Иоанн Грозный отрубил голову игумену Корнилию за переписку с предателем князем Курбским. Голова покатилась вниз к Успенскому собору.

Суровы времена, когда правитель носит меч на поясе.

Пушкинские Горы и дом Довлатова

Экскурсии в Пушкинские Горы не предвидится. А ведь это почти главная цель поездки. И еще я хотел найти дом Михаила Ивановича, где жил Сергей Довлатов, когда он работал экскурсоводом в музее. Посмотреть на его окно, выходящее на юг, и на отдельный заколоченный вход. И на дом соседа, которого Михаил обещал раскулачить и сдать в чека, как батьку Махно. Туда экскурсий вообще нет. Нахожу местного экскурсовода с машиной. Ура, ему тоже интересен дом Михаила Ивановича. По дороге буду ему рассказывать содержание книги Довлатова «Заповедник».

***

Найти дом Довлатова непросто. В его книге он упоминает деревню Сосново, но такой деревни в окрестности Пушкинских Гор нет. Есть деревня Березино.

— Это единственная деревня с названием дерева, — рассуждали мы. — А писатели всегда хотят следы запутать.

Ура, угадали! Довлатов жил в этой деревне. Еще одна радость — в доме Михаила Ивановича жена Толика (еще один персонаж повести) сделала музей. Она жива, прекрасно себя чувствует, встречает нас у двери. Я еле говорю от изумления:

— Как же вам это удалось все сохранить?

— Да вот так сложилось. Вы заходите, там все, как было при Сергее.

— А как Толик?

— Жив Толик, Вспоминает Сергея. Говорит, что он нормальный мужик был, спокойный.

— А Михаил Иванович?

— Его звали Иван Федорович Васильев. Он пережил Довлатова на четыре года. Его жена Лизка (которая спали тихо, как гусеница) умерла всего два года назад. Вы заходите, заходите.

Зашли. Внутри все, как описывал Довлатов. На стене портреты Гагарина и Мао Дзе Дуна, утюг вместо гири у ходиков, у печки бензопила «Дружба».

— Ну да, ведь Михаил Иванович был «дружбистом.

В спальне писателя под кроватью дыра. Та самая, через которую собаки могли проникать в комнату. Стол, на нем пустые бутылки и граненый стакан — это уже добавили потом, для антуража. Соседний дом солиднее. Металлический забор, во дворе на столбе спутниковая антенна. Неподалеку от дома место для парковки. Там висят цитаты из книг Довлатова:

«Знаете, я столько читал о вреде алкоголя! Решил навсегда бросить… читать».

«Борька трезвый и Борька пьяный настолько разные люди, что они даже не знакомы между собой».

«Всем ясно, что у гениев должны быть знакомые. Но кто поверит, что его знакомый — гений?!»

Жена Толика машет нам рукой — приезжайте еще!

***

Приехали в Михайловское. Сначала цитата из «Заповедника»:

« — Тут все живет и дышит Пушкиным, — сказала Галя, — каждая веточка, каждая травинка. Так и ждешь, что он выйдет сейчас из-за поворота… Цилиндр, крылатка, знакомый профиль… Между тем из-за поворота вышел Леня Гурьянов, бывший университетский стукач».

Усадьба в Михайловском восстанавливалась с нуля несколько раз. Подлинными являются только веточки и травинки (см выше). В Михайловском и Тригорье прекрасно. Особенно сейчас, в мае, когда Сороть разлилась, превратив долину в веселую смесь голубого и зеленого. Березы над голубизной обозначили русскость пейзажа, а сосны, дубы и вязы парка создали тень, предлагая заняться воспоминаниями того, что ты никогда не видел. Долина Сороти была потом. Сначала мы с гидом остановились у верхнего пруда в парке.

— Пушкин, конечно, гений, — сказал гид, — но изрядный раздолбай. Тут он купался, писал стихи и бегал к соседкам в Тригорье. Татьяну и Ольгу он написал с этих соседок.

— Бегал как поэт или как раздолбай? — попытался уточнить я.

— Африканская кровь, — вздохнул гид.

Я тоже вздохнул.

Аллея Анны Керн была закрыта на ремонт. Я не стал спрашивать, что там ремонтируют. Гид сам пояснил, что старые дубы стали опасны и что всем экскурсоводам надоели неприличные вопросы.

— А это остров уединения, — гид показал на белую скамейку. — Раньше к этой скамейке мостик шел.

— Почему сейчас нет?

— Не положено тут уединяться.

Идем дальше.

— А это дуб, — сказал гид. — На нем раньше златая цепь висела.

— А русалки? — спросил я.