Горячее дыхание войны

Очнулся Алексей через сутки. Температура спала. Ему хотелось пить.

— Воды, пожалуйста, — попросил он.

Вначале его никто не слышал — таким тихим был его голос и так громко стонали другие тяжелораненые солдаты. Но потом к нему подошёл санитар, напоил его из кружки тепловатой водой.

— Где я? — сумел выговорить лейтенант перед тем, как опять впасть в забытьё.

— В поезде, сынок, в поезде. Скоро приедем в большой госпиталь. Там тебя вылечат, — ответил ему пожилой санитар, но Алексей этого уже не слышал.

На следующий день Орлову стало заметно лучше. Он даже несколько раз улыбнулся, когда к нему подходил пожилой санитар, которого все звали просто дядя Ваня. Температура ещё была, но не такая высокая, как раньше.

Алексей целый час лежал и смотрел в окно на мелькавшие поля, леса, речки, небольшие села и городки. Ему всегда было интересно ездить в поездах. Почему — он и сам толком не мог понять. Наверное, потому, что когда едешь в поезде, то кажется, что впереди тебя ждёт что-то необычное, что скоро твоя жизнь изменится, потечёт по новому руслу, а на конечной станции тебя ждёт какой-нибудь приятный сюрприз.

Изредка их санитарный эшелон останавливался на железнодорожных станциях, но потом опять быстро отправлялся в путь. Кое-где он замечал черные от пожаров разбомблённые здания, валявшиеся недалеко от железнодорожного пути вагоны. «Немцы бомбят, сволочи», — отрешённо думал он.

Время от времени в сторону фронта проходили воинские эшелоны с людьми и военной техникой, и тогда его сердце начинало биться быстрей. Ему хотелось встать, открыть окно, выглянуть из него, чтобы получше рассмотреть красноармейцев, которым предстояло разбить фашистов, но сделать этого он не мог: сил у него совсем было мало.

В конце концов санитарный поезд, в котором находился Орлов, доехал до Подмосковья, и Алексея поместили в военный госпиталь. Там ему сразу же сделали ещё одну операцию. Хирург, делавший её, заверил Орлова, что «всё обойдётся», и он ему поверил.

Вместе с Орловым в большой светлой палате командного состава лежали вначале только танкист-капитан и лётчик. Они представляли разные рода войск, но раны у них оказались одинаковые — оба сильно обгорели. Потом к ним в палату принесли раненного в грудь пехотного майора, доставленного откуда-то с юга, а также молодого лейтенанта, подорвавшегося на мине. У лейтенанта взрывом оторвало ногу, и он ещё долго не мог в это поверить.

— Как же так? — с обидой в голосе спрашивал он своих соседей по палате. — Что я теперь буду делать с одной ногой? Куда я теперь?

Ему никто не отвечал, но потом эти вопросы так надоели другим раненым, что лётчик, весь обмотанный бинтами, только глаза сверкали из оставленных щелей, зло проговорил:

— Главное — живой, дурак, — и надолго замолчал.

Ну а в целом в палате было тихо. Алексей надеялся на скорое выздоровление. А вот вести с фронта передавали совсем нерадостные. Каждый раненый и все сотрудники госпиталя с тревогой следили за положением на фронте. Почти каждый день радио сообщало, что наши войска под напором превосходящих сил немецко-фашистских войск вынужденно оставили то один, то другой крупный населённый пункт. Враг на удивление быстро захватил Западную Украину, Латвию, Литву, значительную часть Эстонии, почти всю Белоруссию, вышел к Киеву.

Когда в середине июля стало известно, что фашисты захватили Смоленск, капитан-танкист не выдержал:

— Да что ж это такое! Почему наши отступают? Воевать разучились, что ли?! Они до Москвы драпать собрались?

Раненые, к тому времени немного пришедшие в себя и начинавшие поправляться, опять принялись спорить о положении на фронте. Даже безногий лейтенант и тот поддерживал разговор. Видимо, на него благоприятно подействовали получаемые из дома письма: он теперь хотел поскорей выписаться из госпиталя и поехать к себе на родину в один из небольших уральских городов.

Веселее становилось, когда в госпиталь приходили пионеры. Они часто навещали раненых красноармейцев и командиров, давали концерты, дарили небольшие подарки. Особенно бойцы радовались куреву.

Алексей, общительный и жизнерадостный парень, быстро привык к жизни в госпитале, но и он, конечно, как и многие другие раненые, мечтал поскорей из него выбраться. Он хотел вернуться на фронт, заняться настоящим делом. Именно поэтому он говорил врачам, что с раной всё в полном порядке, чувствуя, правда, ещё небольшие боли при движении правой рукой. Но врачи почему-то не спешили его выписывать.

Вот и главврач военного госпиталя № 3011, подполковник медицинской службы Безводный Родион Михайлович, тоже считал, что ему пока рановато идти на выписку.

Только в начале августа, когда Алексей Орлов уже не мог лежать на одном месте и стал ходить по всему госпиталю, врачи на медкомиссии пришли к выводу, что ему больше нечего делать в их медицинском учреждении. Получив заключение комиссии о том, что он полностью пригоден к дальнейшей службе, Алексей в возбуждённом состоянии вернулся к себе в палату. По его счастливому лицу товарищи сразу всё поняли.

— Что, выписывают, лейтенант? — поинтересовался танкист.

— Да! Завтра утром уезжаю.

Соседи по палате принялись его поздравлять и давать напутствия. Их слова вылетали у Алексея, как говорится, из второго уха, так как он мыслями уже был там, на фронте.