Шпана на вес золота

Киносеанс окончился довольно поздно, уже сгущались уютные сумерки.

Колька предложил:

— Пройдемся? Погода-то какая хорошая.

Оля улыбнулась:

— Конечно, пошли прогуляемся.

Именно сегодня не было ничего хорошего в этой погоде. К вечеру стали сгущаться тучи, потянуло ветром, а красная кайма на небе злорадно свидетельствовала о том, что не будет вам, граждане, ничего хорошего и завтра. Летом, когда самое время купаться-загорать, без зонта на улицу носу не покажете.

В хорошей компании даже по парку с вытоптанными клумбами и разбросанными повсюду чинариками побродить приятно. И после нового фильма о нелегкой судьбе талантливого пианиста, который после ранения потерял возможность играть, зато сам сумел сотворить шедевр, так хотелось воспарить умом куда-то за облака и поумничать.

Колька положил начало обсуждению следующим образом:

— Ничего себе фильмец, лихо он, это самое, в себя пришел и сочинил, да?

— Конечно, молодец, — серьезно отозвалась девушка, — пусть и унывал поначалу, зато сумел быстро понять, что главное — это для людей творить, чтобы они понимали красоту окружающего мира, осознавали, какую важную работу они выполняют…

— Ну да, — согласился Колька.

Оля поняла, что дискуссия завершена, и сменила тему:

— Как у тебя дела в учебе?

— Да отлично все. Вот новые станки поступают, поговаривают, будем расширяться, выпускать пневмомолоты и тисы машинные. План мы завсегда выполняем. Иной раз поцапаешься с мастером. Он-то, может, и не виноват, но с сырьем запутка… ну, неважно. Спортзал хороший, со штангой. Шамовка, ну, еда то есть, сама знаешь. Я вообще хочу вопрос об общежитии провентилировать, но пока трудное дело, с пропиской-то.

Да уж, про учебу и работу Колька распространялся куда более связно и красноречиво. Серьезный, аккуратно подстриженный, в новенькой форме. От мамы Ольга знала, что для ремесленных училищ по спецзаказу шьют отменные шинели и костюмы, смежники подгоняют обувь — конечно, совсем другой вид у человека, если его как следует приодеть!

— По школе, стало быть, не скучаешь? — спросила Оля, вспомнив, как увлекательно и со знанием дела Колька излагал эволюции и перипетии московской истории. Красочно у него это получалось, как будто перед мысленным взором вставали описываемые им картины. Как это профессор сказал — умозрение. Точно. Умом зришь.

— Да я, Оль, что-то и не думаю, — признался парень, — как-то идет жизнь — ну и идет. Удержаться бы на ровной дорожке, вот о чем больше думаешь.

— А что, разве есть где свернуть? — улыбнулась Оля.

— Да как тебе сказать. Найдется обязательно какая-нибудь кривая дорожка, как однажды нашлась. Да не забивай себе голову, как-нибудь пробьемся, — пообещал Колька, как бы невзначай обнимая девушку, которая тоже как бы случайно положила голову ему на плечо. — Луна-то какая красивая!

Так и шли они себе, не торопясь, думая каждый о своем и друг о друге. Миновали парк, вышли туда, откуда несколько часов назад спешили на сеанс, — к Натальиному дому. И тут безмятежность вечера была прервана самым грубым образом.

Всему виной была собака, точнее собаки, целая стая. Дворняги вылезли откуда-то из-за кустов, кудлатые, все в земле, припадая на лапы и повизгивая, перекатывая, покусывая и грызя какую-то вещь, округлую и светлую. Увидев людей, свора насторожилась, ощетинилась, и, припадая к земле, псы принялись подкрадываться.

Колька, хмыкнув, сделал вид, что подбирает с земли камень, — свора кинулась кто куда, оставив свою игрушку. Парень, приглядевшись, не сдержался:

— Оля, отвернись.