Я сон, у меня есть имя

В зоне ожидания происходил явный переполох, какой бывает при лопающейся тишине. Будто только что перед Шестым стояла глухая стена из гладкого красного кирпича, как тут же она расползлась мелкими трещинами, из которых с оглушительным грубым басом просочился яркий свет. Так происходит при землетрясении — почва уходит из-под ног, здания покрываются ломкой паутиной и тут же разрушаются, оставляя под собой обломки хрупких стен. Лишь воспоминания, пульсируя барабанной дробью, остаются в неясных видениях. Каждый сновидец переходил от одного сгустка к другому, пытаясь выяснить подробности сегодняшней ночи. Но Шестой был слишком возбуждён и взбудоражен, поэтому, не замечая общего смятения, пронёсся мимо сгустка, лишь слегка задевая их оболочки своим ярким светом.

Его товарищи были спокойны, безусловно отличаясь от других сновидцев своим отрешённым видом и редким благоразумием. Даже услышав недовольные высказывания других сновидцев по поводу внезапного появления Шестого, они продолжали общаться, не обратив на него ни малейшего внимания. Сновидец с карманами взглянул на своих друзей и замер в оцепенении. Рядом с ними стоял тот самый новенький, которого на прошлой неделе забрали в зону забвения.

«Значит, — подумал он, — оттуда всё-таки есть выход! И это всего лишь глупые выдумки, что никто ещё не вернулся из злополучного места».

Он с интересом посмотрел на новенького, так легко вошедшего в избранный круг сновидцев, и перевёл взгляд на товарищей.

— Да нет же! — демонстративно заявлял Шестьсот первый. — Сновидцы не вправе бросать своих подопечных, всё-таки это зона ответственности, являющаяся неотъемлемой частью его самого. Представьте себе, что может произойти, если ребёнок недополучит счастливый сон? Да вся его судьба сместится в противоположную сторону.

— Никто не знает этой противоположной стороны, может, оно и к лучшему! — спорил с ним Пятьдесят девятый, пытаясь защитить своего друга от нападок старшего товарища.

— Мне тоже кажется, — перебивал его новенький, — что мы сильно преувеличиваем значение сна. Я не понимаю, что в этом такого, если одну ночь дети проведут без льющихся красивых мелодий и приятных сновидений?

«А этот новенький вроде неплохой парень!» — подумал Шестой.

— Да может, и ничего, — добавлял Двести двадцатый, придерживаясь стороны Шестьсот первого, — но то, что десяток детей не получили сны этой ночью, является подтверждённым категоричным ошеломляющим фактом!

— Это немыслимо! — возмущался Шестьсот первый. — Просто немыслимо!

— Скажите, — вмешался, наконец, Шестой, — может ли сознатель заполучить тень ребёнка, заменяя таким образом сновидца?

Друзья опешили, бросая друг на друга растерянные взгляды, будто мысленно ведя между собой разговор, при этом скрывая от Шестого мелкие подробности занимательной беседы. Тут же в зоне ожидания повисла гробовая тишина, показалось, что другие существа тоже притихли, чтобы услышать ответ на достаточно странный вопрос. Безмолвие охватило каждый уголок зоны ожидания.

— Я считаю, — прервал молчание Пятьдесят девятый, наклонившись к нему своей грузной массой, тем самым взяв на себя смелость рассеять всеобщую смуту, — будучи проворнее сновидцев, сознатели всё же могут овладеть тенью детей, но только в том случае, если ребёнок останется без снов. А точнее, без тех, кто эти сны ему дарит.

— Я так и думал! — встревоженно проговорил Шестой, нервно мельтеша между обликами многочисленных сновидцев.

— Понимаешь, — остановил его Пятьдесят девятый, пытаясь договорить начатое, — мы в какой-то степени являемся для наших подопечных защитниками, сторонниками их интересов, положительных эмоций и гармонии…

— Где ты был сегодня ночью? — нахмурившись, резко прервал его Шестьсот первый, пытаясь отгородиться от других сновидцев. — Думаешь, мы не поняли, что именно ты забросил дома наших маленьких подопечных?

Шестой отпрянул от своих друзей, перебирая в голове всевозможные варианты ночного похождения, но ни одна ниточка лжи, которая бы смогла его сейчас спасти, не вшивалась в его мыслительный обжигающий поток информации. Он сдался.

— Сознаю, возможно, вы считаете, что это моя вина.

— Чья же ещё? — ухмыльнулся Двести двадцатый.

— Сегодня ночью я показывал сон, который не был заготовлен заранее, — продолжал он оправдываться. — В этом сне я не мог пошевелиться, вклиниться в него, перепрограммировать его структуру. Как заворожённый, я лишь всматривался в каждую сцену. А самое страшное, что я не мог ничего предпринять и изменить.

— Хм, — вздохнул Пятьдесят девятый, — похоже, что кто-то завладел сном твоего подопечного. А это уже попахивает скандалом.

— Получается, что я видел чью-то подготовленную киноплёнку? — встревожился сновидец. — Или же это была моя собственная жизнь, которую я уже проживал однажды?

Шестьсот первый притянул его к себе, пытаясь заставить молчать. Друзья поддались его резкому движению и окружили Шестого со всех сторон, скрывая тень от любопытных взглядов. Остальные сновидцы нахмурились, сосредоточившись на глобальной проблеме. Кто-то вторгался в детские сны и противоречил всем законам бытия. Друзья прижались ближе друг к другу, ведь разговоры о снах и прошлых жизнях касались только узкого круга и никогда не выходили за его пределы.

— Я впервые слышу об этом! — громко произнёс Пятьдесят девятый, всплеснув прозрачной оболочкой на всеобщее обозрение, и искоса посмотрел вокруг себя, будто скрывая важную информацию.

— Но это ещё не всё! — перебил Шестой своего товарища. — Я видел сознателя, который привязался к тени маленькой девочки.

— Я, кажется, всё же знаю ответ, — наперекор Пятьдесят девятому прошептал новенький, украдкой оглядываясь по сторонам, при этом нервно показывая указательный палец своему новому товарищу. — Сознатели действительно могут вторгаться на территорию детской тени и завладевать их душами.

— Но как? Разве это возможно? — настороженно взглянул Шестой на новенького.

— Возможно, мой друг! Если этот ребёнок коснулся потустороннего мира, а именно — зоны забвения.

«Он ещё меня и другом называет. Какой я ему друг?» — подумал возмущённый сновидец с карманами. А затем резко проговорил:

— Это абсурд! Человек не может попасть по ту сторону границы, а потом снова вернуться в материальную оболочку.

Друзья переглянулись и потупили печальные взоры. Над зоной ожидания снова повисла гробовая тишина.

— Вы что-то скрываете от меня? — крикнул Шестой. — Говорите! Жизнь детей в опасности!

— Любое существо, — осмелился Шестьсот первый, — может не только попасть в зону забвения, но также и выйти из неё. Человеческие души часто посещают этот загробный участок, находясь между жизнью и смертью, но всё же, не все, правда, возвращаются на землю. И ты… — прервался он, нахмуривши свою прозрачную оболочку, — там тоже уже был.

Грудь Шестого наполнилась яркой безудержной волной страха и паники, которые застыли на краях сосуда гневной серой плёнкой. Впервые он почувствовал ярость, боль и трепетание своей беспокойной души. Крик отчаянья, уныния и обиды ворвался внутрь и заполнил пространство его слабой, но всё же неиссякаемой энергии. В его груди нарастал обезумевший крик, который никак не мог вырваться наружу.

— Но почему? — не понимал он. — Почему вы не сказали мне об этом раньше?

— Тише! — прикрикнул Шестьсот первый. — Неужели ты до сих пор не понял? Каждый, кто владеет лишней информацией, навсегда лишается памяти в зоне забвения. Ты хочешь, чтобы и мы попали туда?

— Не хочу! — рассердился Шестой и попытался отвернуться от своих товарищей, скрестив руки на груди.

— Дружище, — одобряюще сказал Пятьдесят девятый, похлопав его по плечу, — мы хранили эту тайну только для того, чтобы тебя снова не забрали за границу нашего мира. Ты дорог нам.

— И сколько раз я уже там был?

— Шесть раз… — протянул Пятьдесят девятый, не видя смысла всё скрывать.

— Может ли это быть как-то связано с моим номером? — поинтересовался Шестой.

— Да-да, — заявил Шестьсот первый, — всё сводится к тому, что все наши номерные знаки — лишь отметки о пребывании в зоне забвения.

— Неужели ты был там уже шестьсот один раз? — возмутился он. — А ты — пятьдесят девять, — показал он на другого товарища.

— А я — два, — подтвердил новенький, улыбнувшись.

Шестой резко схватил его за руку и посмотрел на ладонь. Там горела цифра два.

— Я — двести двадцать, — откликнулся Двести двадцатый и усмехнулся, — получается, что самый молодой из нас — это второй, его пребывание в теле сновидца не превышает года, ты же существуешь здесь около семи лет.

— Но как такое может быть? Я помню все эти годы, от самого своего первого подопечного до последнего, — возмутился он, сомневаясь в правдивости слов своих товарищей.

— Зона забвения только стирает твою прошлую жизнь, которая мешает выполнять требуемую работу. Тебе оставляют лишь воспоминания о сновидениях, — прочеканил Двести двадцатый.

— Мы существуем в этом мире уже больше миллиона, а то и миллиарда лет, — вздохнул Шестьсот первый.

— И если бы каждый раз нам стирали память о сновидческой деятельности, — продолжил Пятьдесят девятый, — то приходилось бы заново учиться премудростям нашей нелёгкой профессии.

— А они? — обвёл взглядом Шестой других сновидцев. — Они тоже имеют номера?

— А ты попробуй, спроси! — засмеялся Шестьсот первый.

Шёпот отвернулся и тут же направился к ближайшему сновидцу.

— Эй, товарищ! — выкрикнул он. — Какой у тебя номер?

Тот растерянно оглянулся и, сделав небольшую паузу, всё же проговорил: «Первый!»

— Изумительно! — фыркнул он и подбежал к следующему сновидцу. — Какой у тебя номер?

Другие существа удивлялись его странному вопросу и, опешив, сторонились настырных слов. Но всё же в каждом уголке зоны ожидания слышалось:

— Первый…

— Первый…

— Первый…

— Чёрт возьми, неужели мы единственные, кто хоть немного добрался до истины бытия? — вернулся он к своим друзьям.

— Будь благодарен судьбе, что имеешь возможность докопаться до правды, — пропел Двести двадцатый.

— А теперь, — прервал его Пятьдесят девятый, направляя на Шестого укоризненный взор, — помалкивай об этом, иначе снова останешься без своей памяти. Хотя для молодого существа ты слишком проворен и умён. Каждый раз находишь всё новые и новые пути получения знаний. Я даже удивляюсь твоему молниеносному умению вспоминать прошедшие моменты, как будто кто-то сознательно оставляет тебе небольшую искорку, играя, забавляясь твоей наивностью и прытью.

Шестьсот первый подозрительно окинул Пятьдесят девятого своим строгим взглядом, будто пытаясь сказать что-то важное, оспорить его слова, но всё же промолчал.

«Просто они не знают, что у меня есть карманы, в которые я прячу свои яркие вспышки дежавю», — тут же подумал Шестой.

— Явно кто-то выяснил твои догадки о параллельных мирах и прошлых жизнях и сейчас ведёт за тобой слежку. Будь внимателен, не попадайся на эту удочку. Мы переживаем за тебя, — вздохнул Пятьдесят девятый.

— Значит, сегодняшний сон всего лишь чья-то уловка?

— Совершенно точно! — отчеканил Шестьсот первый, подёргивая головой в такт его вопросу.

— И это не детям грозит опасность, а мне? На меня ведётся охота?

— Так уже было, и не раз, — вздохнул Пятьдесят девятый и похлопал его по плечу.

— Но я видел женщину. Понимаете? Я видел её и раньше, давно, не помню когда. Но она была со мной. Она держала меня за руку, улыбалась мне, тёрлась холодным носом о твёрдую ключицу, дышала мной и наполнялась прекрасным благоуханием, светом, счастьем и спокойствием. А когда она плакала, я ощущал волну надвигающегося трепета. Она плакала и пела, а я сжимал её в своих объятьях и боялся отпустить.

— Забудь об этом, слышишь? — разозлился Двести двадцатый. — Твоя цель заключается в том, чтобы нести детям радостные сны, а не думать о чувствах, которые ты никогда не сможешь вернуть.

— Но ты же сам говорил! — крикнув, дёрнулся Шестой и еле слышно прошептал: — Говорил, что, оттолкнув самое важное в своей жизни, мы заполняемся пустотой, тяжким грузом материальных ценностей.

— Твой успех зависит только от тебя. Если в твою любопытную голову ворвалась мысль о женщине — жди беды. Ты должен осознать именно сейчас, что ничего хорошего не произойдёт, если ты зацепишься за неё и будешь вытаскивать на поверхность утонувшие воспоминания из материального мира. Ты не сможешь никогда вернуться к ней, но своими мыслями ты только загонишь себя в глубокую яму, из которой не выберешься самостоятельно. Пойми, у тебя другая жизнь, в которой ей нет места.

— Да с чего вы взяли, что, узнав о своей прошлой жизни, я упаду в яму, окажусь в грязи, не смогу выбраться оттуда? Я всего лишь верну веру в себя, свою потерянную часть, своё счастливое безмятежное прошлое. Я наполню полупустую оболочку чем-то иным, но целым, чувственным и эмоциональным. И даже если всё то, что я хочу вытащить на поверхность океана знаний, уже давно не существует, я всё равно буду рад, что это когда-то жило во мне, давало мне силы или, наоборот, разрушало. Но в тот момент я осознавал, что был счастлив. Понимаете? Я был счастлив. А вы когда-нибудь испытывали такие чувства? Прикасались к безумной горящей страсти? Извергались вулканом кричащего блаженства?

Сновидцы потупили взор, пытаясь перебрать в своей памяти похожие ощущения, но в выражении их лиц царило разочарование. В зоне ожидания раздался первый звонок, он символизировал начало учебного занятия. Товарищи Шестого тут же поспешили уйти от ответа, покидая привычный перевал. Но тот не собирался сдаваться и остановил их, не в силах сдерживать свои эмоции.

— Почему тогда вы даёте мне такие советы? Из какой ямы вы собираетесь вытаскивать меня, если сами не были там, куда нырял я, возможно, захлёбываясь? Но я творил и верил в волшебство. Я впервые чувствовал себя живым.

Его товарищи не осмелились вступить с ним в перепалку, так как возле них уже столпилось достаточно много сновидцев.

— Поймите, — продолжил Шестой, — она так глубоко забралась в мою душу, что останется там навсегда. Можно заполнить её чем-то сверху, новыми снами, заботами, интересными историями, знаниями и кинофильмами, но тогда она ещё глубже провалится в меня.

— Дам тебе хороший совет, — медленно, но тревожно заявил Шестьсот первый, — сначала вытащи её из себя, а потом заполняй новыми знаниями свою пустую оболочку.

— Пятьдесят девятый! — выкрикнул Шёпот, моля его о поддержке. Он всегда был на стороне чувств, философии и творчества, поэтому глаза Шестого наполнились надеждой на защиту.

— Твои воспоминания всего лишь мелкие горошины бусин, сорванные с тонкой изящной шеи и разбросанные по полу, — отреагировал Пятьдесят девятый. — И вроде есть ещё надежда собрать их воедино, но всё же найдётся две-три гадких бусины, которые закатятся под какой-нибудь диван, и как бы ты ни ползал, ни искал их, подсвечивая пыльные углы ярким фонариком, всё равно не найдёшь. А если станешь нанизывать остальные горошины на тонкую нитку, то ничего хорошего из этого не выйдет. Бусы станут короче и сожмут шею так, что невозможно будет вздохнуть. Поэтому выбрось все свои дурные мысли из головы, чтобы дышать полной грудью, а не ползать по полу в поисках пропавших горошин.

После сказанного его товарищи гордо развернулись и последовали за толпой сновидцев.

— Пятьдесят девятый! — окрикнул он его снова. — Помнишь, ты говорил о своих догадках, что любовь — это такое же создание, как и мы, только у неё более развитая цивилизация, потому что её оболочка живёт в одном человеке всю жизнь. А что если во мне кто-то живёт, вырывается наружу, скребя своими острыми коготками, брыкается, выворачивает всю мою душу наизнанку и показывает мне путь, по которому я обязан пройти до конечного пункта назначения?

— Шестой! — разозлился Шестьсот первый. — Ты не человек, пойми это, наконец!

Чувства молодого сновидца разбились на мелкие осколки, как части той записки, которые Август пытался собрать в единое целое и всё же выбросил, не получив желаемого. Ему не удалось ухватиться за ускользающую суть истины, будто она убегала от него, рвалась, уходила в сон или пробуждение. Он не понимал, почему его друзья настаивают на том, что любовь нужно сжечь, затоптать, стереть. Неужели воспоминания о ней могут разрушить его судьбу, его сновидческую оболочку? «Как мне отказаться от своих долгожданных и желаемых воспоминаний? И для чего?» — Шёпот уже ничего не мог понять. Сегодняшний день перевернул всё с ног на голову, обрушив на него тяжёлый груз правды. Но его душа рвалась вперёд, выпрыгивала из него и стремилась познать всё новые и новые тайны. Он понимал, что его товарищи просто хотят защитить его, огородить от лишних ошибок, которые он уже когда-то совершал до того, как потерял память в зоне забвения. Но ему было просто необходимо узнать, возможно, то, что он уже когда-то знал. Наконец он обрёл смысл своего бытия, а его друзья так безжалостно пытались отнять его.

Прозвенел последний звонок, и опоздавшие сновидцы ринулись на занятия красивых сказочных историй. Шестой остался в холле, чувствуя пристальный взгляд своих товарищей. Но немного замешкав, всё же двинулся за ними, чтобы не создавать лишней паники. Мгновенно он представил себе путь отступления, подумав о том, что покинет зону ожидания, как только последние сновидцы скроются из виду. Но они не спешили оставлять его одного.

Конец ознакомительного фрагмента.