Имам Шамиль. Том первый. Последняя цитадель

В 1856 году главнокомандующим Кавказской армии, генерал — фельдмаршалом князем А. И. Барятинским Его Величеству Императору Александру II, на зеленое сукно стола, был положен детальный план завершения войны с горцами. Кавказская кампания — самая длинная война в истории России, тянувшаяся почти шестьдесят лет и стоившая метрополии огромных финансовых и бесчисленных человеческих жертв, подходила к своему логическому завершению. И решительно всем в ней не терпелось поставить точку. Н — да… Это была беспримерная по кровопролитию война, которая потребовала от своих героев не только мужества, но и изощренного коварства. Война, — победа в которой завершила строительство самой великой из мировых империй.

План главнокомандующего не только развивал идеи легендарного генерала А. П. Ермолова, но и был дополнен проектом разделения кавказского театра на военные округа, командующим которыми представлялась достаточно широкая самостоятельность в рамках общего руководства со стороны наместника.

Государь, внимательно изучив представленный план князя, одобрил эту концепцию, ставшую прообразом военной реформы семидесятых годов XIX столетия.

Результатом «сего Высочайшего одобрения» стало решительное, повсеместное возобновление наступательных операций русских войск на Кавказе, приостановленных в годы Крымской войны. «Было начато концентрическое движение русских войск в глубину Чечни и Дагестана. Последовательными яростными ударами, оголтелый в своем религиозном фанатизме, противник был опрокинут, выбит из непреступных цитаделей и оттеснен в горы. Все делалось теперь методично, основательно, не на страх, а на совесть».⁴

Основная задача армии: лишение имама Шамиля свободы передвижения по лесистой предгорной местности. Уж что-что, а молниеносные, кинжальные атаки мюридов, русский солдат изведал с лихвой. И не раз, и не два, умылся собственной кровью.

То верно… Стремительные переходы делали Имама и его хищные скопища неуловимыми и вездесущими «демонами»…

Следовало, — костьми лечь, но сделать так, чтобы они стали видимыми и предсказуемыми.

— Эх, ладило б тебя на осину, Шмель Иванович! — ворчали в усы у бивачных костров ветераны.

— Шоб тебе на штыке поторчать!..

— Ан, погодь, стервец… Погодь, покастун… Не долго тебе осталось русское мясо клевать. Ево высокопревосходительство дюже крут и скор с вашим братом. Ей, Бо… Он, сокол, козявок не ловит, заставит вас, сволочей, жрать конско дерьмо.

Целые батальоны под прикрытием казачьих сотен и драгун «денно и ношно» рубили широкие лесные просеки, расчертившие Чечню и Дагестан концентрическими кругами и пересекающими их радиальными линиями. А в узловых точках этой стратегической сети закладывались русские крепости и форты.

Мудрую, продуманную стратегию органично дополняла гибкая «племенная» политика, представлявшая собой полную противоположность деспотичным порядкам Имамата, опиравшегося на суровый кодекс Шамиля. Быстрыми темпами внедрялось и так называемое «военно-народное управление». Корневой смысл его состоял в возрождении прежних, переплетенных с адатом, норм и обычаев утверждения племенной справедливости. Сообразуясь, как писал государю князь Барятинский, с «местными особенностями и обстоятельствами».

Как Бог свят! Милосердие наместника Кавказа — Александра Ивановича Барятинского действовало неизмеримо сильнее деспотизма Шамиля. К концу 1857 года едва ли не все горские племена окончательно убедились, что им следует бояться русских пушек, но не русской мести.

После падения Дарго-Ведено, окончательного захвата Чечни и многих обществ Дагестана, границы Имамата сужались такими же быстрыми темпами, как они расширялись дотоле в 1840-1845 годах. И последнему чабану теперь было ясно: дни господства Имама сочтены. Что тут скажешь? Шила в мешке не утаишь, как и в молоке волос не укроешь. Основной надеждой Шамиля теперь был Нагорный Дагестан, хотя большая часть его уже бесспорно признала власть Белого Царя.

Во имя Отца, Сына и Святого Духа! Для дальнейшей борьбы сохранения государства Имамат не было ни экономических, ни политических, ни социальных условий, все ресурсы, в том числе и людские, были у крайней черты.

Меж тем, как сообщали секретные эпистолы и депеши, разгрому Шамиля в значительной мере способствовало существенное ослабление поддержки со стороны соседних горских народов, вызванное постоянными хищническими набегами его воинов Аллаха, жестоко грабивших, угонявших в горы скот и людей, с целью выкупа. В результате война с неверными «на истребление» приобретала открыто грабительский характер, а «мюридизм» стал лишь формой освящения захваченной добычи.

Еще одним «клином» раскола горцев, были предпринятые Шамилем карательные походы против племен, проявивших покорность русским, в результате которых под корень вырезались целые аулы, а то и тухумы, и тейпы. Попутно с этой «очистительной кровью» порядок наибства выковывался в родовую клановость, а «Кодекс Шамиля» — «Огонь и Меч возмездия» доводил систему доносительства до полного абсурда.

* * *

Однако трудно разуметь настоящее, не ведая прошлого. Тот, кто не прошел Военной тропой Шамиля, не способен понять весь трагизм предначертания его рокового жребия. Его судьба Воина, защитника Кавказских гор, родного гнезда, — слышна в клекоте и взмахах орлиных крыльев. Слушайте, песню перьев!

Волла-ги! Второй этап Кавказской войны начался в 1834 году, когда горские племена возглавил третий Имам Дагестана — Шамиль. Он был аварцем по происхождению, родом из аула Гимры Койсубулинского общества Дагестана. Этот необыкновенный горец появился на белый свет в 1-й день месяца мухаррама 1212 года Хиджры, то есть, 26 июня 1797 года. Он был рожден для свершения великих дел, для грандиозных сражений и реформ, чтобы в веках прославить стойкость и мужество героев Кавказа и навечно вписать кровью своё имя в мировую историю. Кодекс Шамиля, его «низамы», равно как вся другая деятельность этого человека, оказали, не смотря ни на что, огромную положительную роль в истории народов всего Кавказа.

Хай, хай… Даже рождение Шамиля и то, окутано паранджой, сотканной из тайны-балъголъи. «Яйцо ястреба — на земле, но ему суждено летать по небу», — говорят горцы. Волла-ги! Правда и вымысел в этих краях почти не различимы, как камни на речной отмели. Каждая гора-даг здесь имеет свою историю, свою сокровенную тайну. Но сюжет этой горной, поднебесной страны, куда как сложнее! Ведь Кавказ — край, отнюдь, не только заоблачных гор, страна снежных барсов, быстроногих коней и смелых джигитов, управляющих ими. Кавказ — это ещё и древний край мистических историй и седых легенд.

Аул Гимры, что рядом с вольным Гидатлем, — это сердце Дагестана. «Предания старины глубокой» гласят: здесь жили великие ясновидцы, умевшие предсказывать будущее…Чародеи и жрецы способные дотянуться рукой до луны-моцI, умевшие ходить по облакам и воде, разговаривать на языке птиц и зверей…

Любого путника, забредшего в эти места, потрясают до глубины души безумные провалы каньонов, сказочные вершины гор, устремлённые алмазными ледниковыми пиками в бездонное Небо…и тайны Синих гор. Эти легенды живут и сегодня, соединяя прошлое и настоящее: в шепоте листвы чинар, в журчании горных родников, в клёкоте орлов и курлыканье, пролетающих журавлей…

Вот как звучит одна из них, связанная с чудесным рождением Шамиля.

…Однажды поздней ночью гимринцев разбудили громкие частые выстрелы. Вооружаясь на ходу, горцы выбежали из жилищ, полагая, что на аул напал враг. Но на поверку оказалось, что это пьяный от счастья кузнец Доного Магомед палил в небо с плоской крыши своей сакли. Уо! Рождение сына — большое событие для горца. На «мавлид» — благодарственную молитву — собралась вся аульская община. Дед Шамиля по обычаю нашептал младенцу особую молитву, а затем нарёк дитя именем Али.

…Но счастье Доного и его жены Баху-Меседы было не долгим. Злые духи витали над колыбелью сына… Ребёнок оказался слабым и болезненным. Сверх того, он заразился оспой, от которой тогда умирали даже сильные воины. Ах-вах иту! Безутешные родители младенца потеряли всякую надежду. Готовы были уже запеть отходную молитву-ясын.

…Аксакалы посоветовали дать ребёнку новое имя.

Хай, хай…По горским поверьям, лишь крайнее средство могло сбить с толку злых духов, когда те явятся за душой Али. Родители так старались спасти долгожданного сына, что имя ему выбрали редкое, о котором здесь никто и не слышал, — Шамиль.

Волла-ги! К всеобщему изумлению, средство оказалось столь действенным, что мальчик стал быстро поправляться и скоро обогнал в силе, уме и развитии своих сверстников…

Так уж издревле повелось, что к именам знаменитых горцев добавлялись названия аулов, а то и целых народов.

Отца Шамиля звала Доного (Денгав), и поначалу Шамиля звали Шамиль-сын Доного. Позже Шамиль стал Шамилем Гимринским, так как он происходил из аула Гимры, ещё позже, за доблесть и смелость, — Шамилем Аварским, потом Дагестанским, Кавказским…

Билла-ги! Став всемирно известной личностью, Шамиль вновь стал Шамилём, не нуждавшимся в каких-либо уточнениях или дополнениях.

…Но далеко не всё так просто, да гладко было на жизненном пути Шамиля. Суровые испытания ждали его на протяжении всего пути Воина: потери близких, гибель соратников, радость побед и горечь поражений, и как терновый венец — предательство. Вероломство и коварный обман тех, кому доверяло его большое, гордое и отважное сердце…

— Уо! Не верь тем, кто вещает, что между союзниками меч войны из войлока. Аминь. Верь тем, кто предостерегает: «Не заводи друга, который нам дарит рот, а врагу — сердце. Аминь».

* * *

В ту грозную пору горные и предгорные местности Большого Кавказа населяло около сотни разноплеменных этнических общностей. Однако, даже во времена самых кровопролитных сражений, непосредственно в Кавказской войне, в жестоких рубках с русскими солдатами и казаками, дагестанцы, чеченцы и адыги приняли только частичное участие. Горским вождя так и не удалось поднять все шашки Кавказа на борьбу против России.

Не помогли ни Ислам с его лозунгами Джихада и Газавата, ни провозглашение Имамата Шамиля. В боевых действиях участвовали также осетины, грузины, кабардинцы, часть равнинных дагестанцев и представители других кавказских народностей — только вот, ведь какая история, — они воевали на другой стороне — в составе русских войск. Так ли случайно?..

«Имамат — это военно-теократическое государство в Дагестане и Чечне, возникшее в ходе Кавказской войны в конце 1820-х гг.

Последним камнем в строительстве Имамата стало объявление Шамиля Имамом — верховным правителем Дагестана (1834г.) и Чечни (1840г.). Столицами его поочерёдно становились аулы: Гимры, Гоцатль, Ашильта, Чирката, Ахульго, Дарго, Дарго-Ведено и Гуниб.

Между тем, само устройство Имамата представляло собой весьма сложную пирамиду и крепко напоминало восточную деспотию. Одно из наиболее ярких и выпуклых отличий Имамата — единая и непререкаемая государственная идеология — мюридизм, — своеобразная духовная кабала, благодаря которой мюршид-учитель безраздельно владел жизнью мюрида-ученика.

Сакральность власти осуществлялась и достигалась путём альянса — её духовного и светского начал в должности Имама. В священном лице которого, соединялись: командующий войском, первосвященник, верховный властитель и судья.

Официальным титулом Шамиля было заимствованное из традиционной мусульманской государственности словосочетание «Амир ал-муминин» — Повелитель правоверных.

Билай лазун! Являясь одновременно всем в одном лице: и правителем государства, и духовным вождём Кавказа, Имам тем самым поднимался, как монументальная твердыня над всеми другими скальными грядами — структурами военизированной администрации и горского общества, и становился естественным звеном связи между народом и Всевышним Творцом.

Уо! При Шамиле мобилизация горских сообществ достигла воистину грандиозных, невиданных доселе размеров. Лишь один Северо-Восточный Кавказ содержал шеститысячную армию всадников Имама и семидесятитысячное ополчение. Все мужчины от 16-ти до 60 лет несли военную повинность. Хай, хай… Даже женщины были обязаны иметь пики-хеч с отточенными железными остриями.

Проявившим в сече трусость пришивали на одежду кусок яркого войлока. Отменно видного издалека. Избавиться от сей позорной отметины и общественного презрения можно было лишь доказав свою храбрость. Нередко ценой жестоких ран, пролитой кровью, но чаще смертью в бою.

Как не прискорбно, но Кавказская война в большей степени была связана не столько борьбой горцев и русских, как принято считать, сколько постоянной войной горцев между собой. Так говорят источники, так говорят очевидцы. «Если уши хозяина глухи, а глаза слепы, это не значит, что другие не слышали и не видели обвал в горах». Увы, единой силы против Российской Империи ни Шамиль, ни его предшественники и последователи выдвинуть не смогли. А потому в период Шамиля, масштабы и контуры его Имамата постоянно менялись, в зависимости от военных успехов и поражений. В результате чего границы были подвижными, а «плеть и слово» власти — весьма эфемерными, поскольку степень их устойчивости во многом зависели от способности самого Имама и его наибов силой оружия и страха подчинить свей воле разные свободолюбивые племенные сообщества-тухумы и тейпы.

И право дело: «едва ли не все военные успехи Шамиля сводятся к карательным походам против своих единоверцев. Причём! — Повелителю правоверных приходилось действовать куда как более жестоко, чем генералу А.П. Ермолову, А.И. Нейдгардту или князю А.И. Барятинскому, именами которых матери-горянки пугали своих малолетних детей.

Волла-ги! За инакомыслие, за связь с «урусами» — рубили головы, хотя русские войска передавали нуждающимся продовольствие, одеяла, хозяйственный инвентарь, а так же оказывали бескорыстную медицинскую помощь.

Эти свидетельства прошлого весьма красноречиво свидетельствуют о том, что далеко не все горские народы и племена даже Северо-Восточного Кавказа (не говоря уже о Северо-Западном Кавказе) горели желанием признать власть и низамы Шамиля».⁵

* * *

Каждое время — рождает своих героев. Уж, видно, так сложились звёзды… Шамиль начал свой огненный путь с казни Булач-хана и убийства сорока пяти человек древнего рода феодалов Султаналиевых, содержавшихся под арестом в узилищах-зинданах его родового селения Гимры. Горы Дагестана помнят: множество богатых и независимых аулов, такие как: Унцукуль, Чирката, Орота, Тадколо, — названий их не счесть, были покорены Имамом шашкой и пулей.

…В Дженгутае Шамиль разрушил и предал огню дворец Ахмед-Хана Мехтулинского, угрожал «большой кровью» Темир-Хан-Шуре; вырезал, как овец, в ряде селений «греховную знать», а также истребил почтеннейших людей — «белую кость» Андаляля, Кадиба, Соситля и много других несговорчивых, свободолюбивых селений.

Уо! Шамиль выезжал к народу в сопровождении вооружённых мюридов и палача с секирой; ординарные казни проводились прилюдно путём расстрела, закалывания или побития камнями. Прорусские настроения карались нещадно, с восточной жестокостью. Всюду свинцом и булатом насаждались атмосфера сурового аскетизма. Были запрещены: праздная музыка, танцы, украшения в одежде, потребление вина и табака, даже на свадьбах.

По Шариату преследовались легенды и сказания, напоминавшие горцам о старинных обычаях и обрядах. Вместо бежавшего преступника неумолимо карались его родственники, друзья-кунаки, сочувствовавшие одноаульцы, тогда как Коран гласит: «Никто не отвечает за вину другого».

Воллай лазун! «Доподлинно известна «церемония пожатия рук», которую муртазеки, тайная полиция Шамиля, применяли для казни истинных и мнимых врагов Имама. Неподозревающей жертве протягивали руки сразу два мюрида, а когда по обычаю, чтоб не обидеть «гостей», приходилось подавать обе руки, их заламывали за спину, стремительно, без проволочек, довершая дело кинжалами».⁶

Ближайшими помощниками наибов были дибиры. Впрочем, они разбирали и решали самые незначительные дела, а более важные передавали на рассмотрение муфтиев и наибов. В ведении последних находились татели, которые следили за исполнением горцами норм Шариата и низамов, а также приводили в исполнение приговоры о телесных наказаниях.

В Имамате существовало ещё и сообщество мухтасибов. В их задачу входил тайный контроль над деятельностью названных выше должностных лиц. Мухтасибы сообщали Имаму о результатах своих наблюдений для принятия скорых и надлежащих дел. Между тем, низамы Шамиля преобразовали на территории Имамата большинство отраслей права: государственного, уголовного, гражданского, административного, земельного, финансового, семейного. И, так или иначе, сыграли огромную роль в истории племён и народов Северного Кавказа.

…Тем не менее, после падения Дарго-Ведено — лучшей столицы Шамиля, положение Имама крайне ухудшилось. Вся Чечня теперь находилась под контролем царских войск. «Все вилайеты Ичкерии, один за другим попадали под власть русских. Из жителей этих вилайетов никто не ушёл с Имамом, кроме одного наиба Османа, и тех, кто был ранен».⁷

Мрачен и тяжёл был взор великого горца из Гимры. Некогда воинственные и многочисленные горские племена единодушно провозгласили его в Урус-Мартане «Имамом Чечни и Дагестана». Воллай лазун! То было великое время. Время громких побед под знаменем Газавата. Повелителю правоверных удалось поднять всю Чечню и Дагестан! И это, не смотря, на жуткую кровь, потери и поражения горцев под Ахульго. Вся связь русских войск между северным и южным Дагестаном, Чечнёй и Ингушетией была нарушена. Весь Восточный Кавказ вспыхнул как порох!..

Да, так было… Да, его провозгласили верховным вождём за святость и мудрость, за волю и мужество, за непримиримость к врагу, за силу и ловкость… Но кануло время то безвозвратно! Теперь он сам, по воле злого рока, становился заложником обстоятельств.

Ещё не сорвана была с его головы папаха с белой чалмой, ещё не были отняты врагом его острые шашка и кинжал, но близость последней черты уже ощущало его разбитое сердце, а неотвратимая судьба уже распростёрла над ним свои чёрные крылья.

Шамиль видел: многочисленные царские войска со всех сторон продвигаются в Нагорный Дагестан, к последнему оплоту и надежде Имама, где он надеялся защитить остатки своего, ещё недавно сильного государства.

* * *

В первой половине апреля 1859 года Шамиль и его «ареопаг» с остатками войска остановили коней в селении Ишичали, входившем тогда в состав Гумбетовского наибства. Остальные отряды расположились в других селениях, многие тайно разъехались по родным саклям, отказавшись поддержать Имама в последнюю минуту.

Исходя из складывающейся ситуации, прислушиваясь к словам мудрецов, что гадали на орлиных перьях, на лошадиных зубах и на бараньей лопатке, поставив последнюю против света, и внимательно изучавших обозначившиеся на её поверхности сакральные линии и знаки, Шамиль решил укрепиться в одной из высокогорных точек Дагестана и драться с гяурами до последнего.

Уа-да-дай, я-да-дай, да-дай-я, да-дай!

Уа-да-дай, я-да-дай-ии-и…

Вовремя бури на равнине пробираясь в ущелье,

Во время снега в горах пробираясь в долину,

Родным братом, считая кинжал,

А сестрой — винтовку,

Как лев, который собирает зверей для спасения львят,

Любимую свою семью на поднебесном кряже собрал

Имам… Для защиты собрал…

Для смерти или победы собрал…

Уа-да-дай, я-да-дай, я-да-дай, дай-дай-я, да-дай.

Уа-да-дай, я-да-дай-ии-и…⁸

— Бисмилагьи ррахIмани ррахIим!…

После догматической молитвы, правоверным разрешается делать «дуа»,

обращаться к Всевышнему с просьбами личными, импровизированными для случая. И Имам просил у Неба:

— О, Алла,.. — если я задумаю что-нибудь неправедное, то отврати мои мысли и удержи мою карающую руку. Если дело правильное, то укрепи мою волю и руку. Прости мне мои грехи… Прости грехи всем несчастным, вынужденным идти моею тропой Войны, тропой Крови, Голода, Огня и Смерти…Аминь.

Но сколько бы ни совершал намазов Шамиль, гнетущее чувство тревоги и обречённости не покидало его обожжённого сердца. И на то были причины…Состояние оставшихся войск и ополчения было крайне тяжёлым, а точнее чудовищным. Люди устали от бесконечной войны и крови; страдания и лишения были столь велики, что они теперь жаждали только мира и спокойствия. Бедность, нищета, голод, болезни и разруха царили везде. Разгромленные войной селения, незасеянные поля, заросшие сорняком и бурьяном сады, сожжённые сакли — не радовали глаз, добивали и без того искалеченные души. Вдобавок, из-за двухлетней засухи и нещадного падежа скота, в горах Дагестана ещё гибельнее усилился голод…

И потому желающих воевать против огромной армии Белого Царя, двигавшейся, как «стальная океанская волна», полная золотом, серебром, хлебом, а главное, — обещанием мирной жизни, оставалось меньше, чем мало, как зерна в дырявом хурджине. Народ был обозлён и изнурён до крайности. Во многих аулах умирали дети, люди питались травой, нищенствовали; были сакли, из которых люди лишь ночью выходили на улицу, потому, что не было одежды. В те годы,

* * *

Волла-ги! Глазами Имама, — преданного своими наибами, израненного войной, — исподлобья следил Седой Кавказ за своими сыновьями.

Горные тропы Чечни и Дагестана с севера на юг вознесли на хребты перевалов десятки тысяч беженцев. Их горла задыхались в проклятиях, из босых ступней сочилась чёрная кровь; стылый ветер горных вершин вздымал лохмотья их одежд, рвал и кусал полы изодранных бурок.

— ХIалаль рукIине куцаль! Так жить нельзя, люди! Куда ведёт нас, Имам? Нам больше нет жизни…Мы пр-рокляты Небом! Аллах отвернулся от нас!! — клокотал народный гнев у сирых костров.

— Вахх! Все наши ущелья дымятся адским огнём пожарищ…

— Урусов больше, чем звёзд на Небе! Больше чем листьев в ичкерийских лесах… Кровью сердца клянусь! Мы все сдохнем…с ним! Все до одного! И все наши дети! — остервенело летело от пустых котлов.

— Заткнитесь псы!

— Закройте пасти, шакалы! Мы не продажные шкуры!!

— Знамя Газавата не выгорает! — яростно свистели в ответ злые плети мюридов. — Помните, что вы горцы! Помните правоверные, слова Повелителя: Малым народам нужны большие кинжалы! Мало иметь отвагу. Надо ещё, чтобы её признал враг! Храбрость — это уменье править не только конём, но и собой!

— Аллах Акба-ар! Победа или смерть! — фанатично взрывались голоса. Но было их меньше, чем мало, как воды в разбитом кумгане.

Билла-ги! Глазами Шамиля, — отчаявшегося в душе, изверившегося в своей правоте и удаче, — хмуро взирало Вечное Небо на горцев.

…Зажатые теснинами тропы были запружены беженцами. Поднимаясь на двадцать восемь петель Анди, безнадёжно изнывали обессиленные на подъёме кони, набухали кровью зрачки подъярёмных молчаливых буйволов и быков; надрывно хрипели понукающие глотки погонщиков. В обозе много умерших стариков. Живые внуки, многих из них, уже убиты в стычках с солдатами и казаками… И мёртвые, тянули за собой живых…Цепляясь друг за дружку, ломались с треском оси скрипучих подвод, арб и кибиток.

…Перешедшие на сторону неприятеля горцы, тут и там, с горных высот, поливали метким свинцом дороги. Выстрел, жгучая боль: будто в грудь, голову или спину ударило жало стальной осы и,…нет человека. Нет героя-защитника. Нет быстрого, как волк-борги, джигита…чьего-то сына, мужа или отца…

Грохоча по вершинам хребтов эхом, взрывались ядра горных единорогов; с бешеным визгом хлестала по скалам и людям шрапнель. Навзрыд плакали отставшие дети, не в силах найти в толчее кормильцев-родителей; не ведая: тех уже нет, после утреннего обстрела.

Да-дай-ии! Третьего дня пронёсся ледяной степной ливень, — вытянутой руки не было видно. Андийское Койсу мутно и многоводно — ревело шайтаном…А впереди мост через поток, обыкновенный горский мост-кью, ещё не готов, не укреплён, как должно. Вай-уляй! Мост рухнул. Пенная стремнина понесла, захлёбывающихся в ужасе людей, вьючных лошадей, мешки и прочий скарб. Кровники-канлы, идущие по пятам, торжествовали над зажатыми в теснинах людьми, добивали несчастных свинцом и кинжалами. Их победный боевой клич, словно, вой волчьей стаи, заглушал предсмертные стоны жертв…

* * *

Накануне снова был ливень, выше Ингиши обрушилась и завалила ущелье скала. Пока расчищали путь, срывая в кровь ногти, остановились беженцы, отягощённые поклажей и вьюками. Люди падали на камни, не в силах подняться. Безумие и ужас…

Отступающие вместе с Имамом беженцы, почувствовали это в полной мере, когда шли по дороге к горе Килятль. Шли двенадцать часов непрерывно, не останавливаясь, не замедляя хода, не подбирая упавших, оставляя их неприятелю, который сплошными массами двигался сзади и через пять-шесть часов стирал следы горских ног, своими сапогами. Стоял зной. Косматое солнце было столь огромно, так огненно и страшно, как будто земля приблизилась к нему и скоро сгорит в пепел в беспощадном огне. Многие обезвоженные, потерявшие счёт времени, шли, ехали с закрытыми глазами, слыша, как движется вокруг них нескончаемый поток: тяжёлый и неровный топот ног, людских и лошадиных, скрежет железных колёс, раздавливающих мелкую гальку и щебень; чьё-то надорванное дыхание и сухое чмяканье запёкшихся губ… И вдруг, протяжный свист пуль. Погонщик ткнулся головой в колени, другой выронил вожжи и тихо сполз под колёса арбы. Гулко полыхнул новый залп, ещё и ещё…

В обозе взбесились лошади, с визгом лягали свалившихся раненных седоков. На краю дороги неистово билась в постромках подстреленная пристяжная, около отряда мюридов с размаху опрокинулась зелёная кибитка и женщины, и пёстрые узлы с одеждой посыпались в жёлто-красную пыль. Над скалами тучей повисло конское ржание, крики, команды, беспорядочная пальба…

С лязгом пронеслась в хвост каравана сотня мюридов. За ней вторая и третья под предводительством сына Имама, — Гази-Магомеда. С деревянным бортом повозки сочно поцеловалась пуля. Две других вгрызлись а спину старика Султи, рухнувшего под копыта своей белоухой клячи…

То была очередная сабельная сшибка с гребенскими казаками, Отхлынувшие от шашек мюридов казаки, грудились возле глинистого угора, перекипали, колыхались в яростной схватке с горцами, как под ветром. Озверев от страха и яри, и те и другие кололи и рубили почему попало: по спинам, папахам, по рукам, по гривам и оружию… Осатаневшие от смертельного ужаса лошади налетали и жестоко сшибались; рвали друг друга зубами, били копытами.

Не выдержав натиска горцев, казаки прорвали оцеп из шашек, понеслись прочь, истекая кровью. За ними погнался бесстрашный юный Хасан из Кахиба. Почти в упор убил его чубатый рыжий есаул, рванув из-за пояса пистолет. Это и послужило переломным моментом в схватке. Казаки, крепко потрёпанные, — потеряв двух молодцов и хорунжего, рассыпались, отошли. Их не преследовали. Не стреляли вслед. Гребенцы поскакали напрямки к своим. Горцы, подняв застреленного Хасана, запутавшегося ногой в стремени, ушли за караваном к горе Килятль.

Аллах Акбар! Впереди их снова ждал бой, снова рубка-резня, вновь мясо и кровь, слёзы и смерть…

* * *

Талла-ги! Глазами Пророка правоверных, потерявшего твердь под ногами, мрачно смотрели горы на идущих по следу горцев неумолимых русских солдат.

Мудрый, прозорливый Повелитель Кавказских гор понимал причину своих неудач, своего заката. И эта правда была сурова и жестока, как война. Тотальная изоляция мятежных территорий и одновременно предельная лояльность русских ко всем, отказавшимся от вооружённого противостояния, привели правление Шамиля к его логическому концу — к внутренним распрям, кровной мести (которую он всячески пресекал), и крушению всех запоздалых надежд на мир с Россией.

Хай, хай… Давний враг кунаком не станет. Воллай лазун! Сто друзей — мало, один враг — много. Биллай лазун! Добро не гниёт, враг не забывается. Как верно и то: войску, не имеющему вождя, на войне не выпадает счастья.

Увы, Имам Шамиль поздно осознал свой промах…Сплошное превращение мужского населения в воинов подорвало, поставило под слепой нож всю основу хозяйства горцев, но более того грозило крахом вырождения. От двух прекрасных дев — дитя не родится. Священный Газават против неверных-гяуров «до последнего горца» буквально грозил Кавказу поголовным избиением мужского населения — до последнего горца.