Исповедь соблазнителя

Анастасия Вечерина, 2004

Безумно-грустная и пронзительно-искренняя история о парне-соблазнителе и девочке-мечтательнице, которые в определенный момент поменялись местами – такой предстаёт перед нами вторая книга Анастасии Вечериной "Исповедь соблазнителя". С одной стороны, это, конечно, продолжение её первой повести ("Исповедь мотылька"). С другой – совершенно самостоятельное произведение. И хотя в нём действуют всё те же герои (парни-пикаперы из Клуба Соблазнителей и подружки-журналистки, которые расследуют их приёмчики и выводят на чистую воду), но рассматриваются они уже совершенно по-иному – глазами мужской половины человечества.Стихи автора. Публикуется в авторской редакции с сохранением авторских орфографии и пунктуации.Обложка автора.Содержит нецензурную брань.

Оглавление

Из серии: Исповедь мотылька

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Исповедь соблазнителя предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

***
***

Глава 1

— Я даже не знаю, с чего начать, — тихо сказал тот, что стоял у подоконника, задумчиво разглядывая пылающее закатом небо. Резкие аскетичные черты его освещались последними лучами солнца, в глубине глаз затаились пляшущие багровые огоньки, так похожие на догорающий за окном закат. На лице его плясали тени. Пожалуй, это лицо можно было бы назвать красивым, если бы не шрам через всю левую щеку — от виска до краешка губ.

— Начни с начала. Потом постепенно переходи к главному, — весело отозвался из глубины комнаты тот, к кому он обращался. Оба натянуто рассмеялись, но легче от этого не стало. Молчание становилось все более тягостным.

— Олежка, мы с тобой долго не виделись… — наконец начал стоявший у окна.

— Ну да, а как только я приехал, ты тащишь меня к себе с многозначительным видом, давая понять, что сейчас будет серьезный разговор. А потом стоишь и молчишь, не зная, с чего начать. Может, ты просто соскучился? — опять насмешливо отозвался тот, кого назвали Олегом.

— Мы ведь с тобой всегда были чем-то похожи…

— Ну как же… Оба волшебники и сказочники. Недаром меня вы даже прозвали Оле-Лукойе.

— Это из-за имени — Олег Луконин. Хотя, конечно же, не только… Ладно, речь не о том. Мы с тобой всегда были чем-то похожи и хорошо понимали друг друга. Надеюсь, что и сейчас… Потому что я, если честно, сам не до конца осознаю — зачем и что собираюсь тебе рассказать, о чем спросить, и чего вообще от тебя хочу. Но, надеюсь, ты поймешь это лучше меня. Тебя пояснения не требуются.

— Звучит интригующе. Видимо, мне предстоит сделать какие-то выводы из твоего многозначительного молчания? Потому что пока ты толком так ничего и не сказал, — Олег не спешил оставлять свой насмешливый тон. Но тот, кто сейчас заглянул бы в его глаза, прочел бы там не только веселое ехидство пополам с проснувшимся любопытством. В полутемной квартире его взгляд таил нечто более глубокое и проникновенное, хотя прочесть это было некому — его собеседник стоял к нему спиной, продолжая смотреть в окно. Впрочем, он не нуждался в подтверждении того, что и так хорошо знал. А знал он, что вечно жизнерадостное и, казалось бы, беззаботно-поверхностное поведение в сочетании с веселыми мальчишескими замашками — это всего лишь маска, за которой скрывается вдумчивый и мудрый юный философ с чуть забавным сказочным именем доброго волшебника. Собственно, потому-то он и обратился к нему. Знакомы они были не первый год, поняли друг друга не сразу, но доверяли давно, хотя и виделись не часто. Но вот теперь…

Оле-Лукойе вздохнул. Он не любил долгих предисловий. Особенно между старыми друзьями. Особенно в тех случаях, которые, хоть и считаются деликатными, но на самом деле ничего выдающегося собой не представляют. «Пустяки, дело-то житейское!» — как сказал бы Карлсон. И именно такой беззаботной ухмылкой Олег чаще всего и отвечал, порой прибавляя: «А настоящие проблемы у вас есть?» И был немало удивлен тем, что его собеседник, которого он считал еще более циничным, чем он сам, на этот раз что-то темнит. И не спешит с откровениями, загородившись этой странной фразой — «не знаю, с чего начать…»

Закат догорал. Полутьму комнаты иногда прорезали багрово-огненные блики проступающего из-за облаков солнца. Олег снова вздохнул:

— Слушай, давно хотел тебя спросить… А то никто этого не понимает, и я не исключение. Что все-таки вас связывает со Стасом?

Стоящий у окна на мгновение улыбнулся. Последний луч солнца озарил эту улыбку, и в тот момент он вдруг сделался прежним — веселым, небрежным и недосягаемым, но в то же время глубоким, задумчивым и впечатлительным… Таким, каким знали его те, кто называл его Художником.

* * *

— Да, мы учились вместе. В педе. Именно там и познакомились, — продолжал Художник, с улыбкой вспоминая прежние времена. — Собственно, это все знают. Но мало кто знает (точнее, мало кто может понять) — что же нас связывало там, почему мы вдруг так сдружились, несмотря на катастрофическую разность характеров и несхожесть интересов.

— Ну да, он — пошляк и бабник, любитель дурацких приколов и неприличных выходок. Поверхностный, развязанный и наглый. Недаром все его называют Грязным Стебщиком. Ты же, как и положено художнику, был в те времена натурой впечатлительной и творческой, эдаким серьезным и вдумчивым парнем. Вас можно было противопоставлять, как две противоположности! — опять насмешливо поддел Олег.

— А все так и делали, — Художник равнодушно пожал плечами, не реагируя на иронию собеседника. — Начиная от преподавателей и кончая девчонками-сокурсницами…

— Коих там было великое множество!

— Разумеется. Это же педагогический. Там на группу из 30 человек приходилось максимум 2 парня. Как у нас, например. А порой и вообще ни одного.

— То есть, выбирать особо было не из кого, потому-то Стас и оказался в твоих друзьях, да? Я угадал причину?

— Нет, Ваше Насмешничество, это скорее причина, по которой Стас вообще оказался в педе. Иначе ему делать там было вообще нечего. Из него учитель, как из меня — нейрохирург.

И вновь он задумчиво улыбнулся, вспоминая прежние времена…

* * *

— Слушайте, Станислав, не будем чрезмерным любопытством, если я вежливо поинтересуюсь — какого черта ты вообще пошел в пед?

— Чего???

— Что ты здесь делаешь, говорю? Может, ты детей любишь?

— Детей — не очень. Но сам процесс…

— Мда, кто бы сомневался… И как тебе только удается так легко и быстро сближаться с девушками, несмотря на твое отвратное поведение?

— Ну, я их трахаю, а это сближает…

— Пошляк вы, сударь. И что же — всех без разбора?

— Ну почему же… Строго по выбору!

— И по каким критериям отбираешь? Какие качества тебя больше всего привлекают в девушках?

— В девушках меня привлекает их количество. Потому я и здесь. Ты оглянись вокруг, Художник! Девчонок же — толпы, работы непочатый край! Даже мне одному не справится, а ты все строишь из себя мальчика-романтика…

— Ох, Стасик, Стасик… Скажи, а ты когда-нибудь любил?

— Ага. Много и часто.

— Я про единственную вообще-то.

— И с одной бывало. Не все ж групповички…

— Стас! Я о чем-то чистом и искреннем!

— Чистом? Ну, в сауне частенько этим занимался. В бане деревенской тоже. А вот дома в душе или там в ванной мне не очень нравится…

— СТАС!!! Я о высоком и незабываемом, понимаешь???

— Хм… Раком на колокольне, что ли? Э-э-э, да ты затейник оказывается! Слушай, блин, надо попробовать, а то я еще никогда…

— Не надо, — просмеявшись сказал Художник. — Лучше расскажи все-таки — что там у вас произошло с Наташкой и нашей классной руководительницей?

* * *

Это давняя история — покачал головой Стас. — На первом курсе, когда мы еще только-только приступили к мукам грызения гранита науки и присматривались друг к другу, помнишь? Само собой, пединститут — это не школа милиции, парней там не много. На группу из почти 30 человек обычно приходится 1-2 парня. Но я, конечно, был только рад тому обстоятельству, что теперь общество моих знакомых увеличилось на 28 девушек (при почти полном отсутствии конкуренции), которым выпало несчастье учиться со мной в одной группе. Впрочем, о том, чем им это грозит, они в то время еще не догадывались. А я этим нагло пользовался!

На тот момент (когда произошла вся эта история) я весело проводил время с девушкой по имени Наталья, что, впрочем, не мешало мне строить глазки некоторым другим. Наташка была веселой неунывающей девчонкой, которая находила время и на то чтоб хорошо учиться, и на замечательное времяпровождение в неучебное время. Она была отличницей, и наша классная руководительница быстро записала ее в свои любимицы, но при этом Наташка абсолютна не была похоже на тех занудных зубрилок, которые целыми днями корпят над учебниками. Напротив, она была беззаботной и жизнерадостной, обожала шумно и весело проводить время, в чем я ей, конечно, помогал изо всех сил.

В ту пору мы были приглашены к одной из ее подруг на небольшое семейное торжество, куда собирались пойти вместе. Подруга ее была вполне взрослой девушкой, была замужем и ждала ребенка. На торжественное мероприятие, посвященное прибавлению семейства, мы и должны были заявиться. Пока же вместе ходили по магазинам, выбирали подарок и вообще «готовились»…

Но, учитывая мою склонность к раздолбайству и нежелание быть серьезным, а так же тот факт, что от Наташки я ждал немного другого, неудивительно, что время шло, день праздника неумолимо приближался, а мы еще так ничего и не выбрали. И однажды вечером после очередного неудачного похода по магазинам моя спутница опубликовывает сообщение приблизительно следующего содержания: «Сколько это может продолжаться? Неужели глупый Стас не понимает, насколько это серьезно для ее подруги — рождение ребенка? А если так пойдет дальше, то мы вообще ничего не успеем! Короче, или я становлюсь серьезным, или…»

Продолжать, думаю, не стоит, общий смысл и так всем понятен. Я, разумеется, со всей горячностью заверил ее в своей серьезности, и мы договорились завтра же все найти, купить и приготовить. Но на завтра, по закону всемирной подлости, мне выпало убираться в нашем классном кабинете после лекций. Я бы с удовольствием послал подальше и уборку, и сам кабинет со всеми, кто в нем есть, так как нужны они мне были не больше, чем лысине — кирпичная стена. Но лишний раз объясняться с нашей классной руководительницей не хотелось (почему — поймете чуть позже), поэтому договорившись встретиться с Наташкой после уроков, я рванул наверх, надеясь, быстро развезти грязь по углам и смотаться.

Когда я уже заканчивал «драить палубу», на горизонте неожиданно возникло 62-ухлетнее существо с всклокоченными волосами, то бишь наша классная руководительница. (Вы, наверное, думаете, что я этой встрече жутко обрадовался? Да лучше бы мне в утреннюю кашу насрали!) Эта Горгона в образе человеческом мало того, что преподавала у нас Теоретические Основы Начального Курса Математики (для тех, кто не знает, что это такое, объясню в двух словах — хрень полная!), так еще и зорко следила за моральным обликом вверенной ей группы (то есть за нами). И, несмотря на мои отчаянные попытки выглядеть милым, наивным и воспитанным мальчиком, уже тогда начинала подозревать во мне волка в овечьей шкуре. Так что беседа с ней мне отнюдь не улыбалась, тем более, что внизу ждала Наташка.

Но наша классная в тот день появилась на моем горизонте явно не для того, чтобы обсудить красивый вид из окна и погоду на завтра. Она с плохо скрываемой подозрительностью завела со мной пространную беседу о морали и нравственности, намекая время от времени, что очень уж странные слухи про меня ходят в округе. Я, разумеется, заявил, что не стоит верить слухам, что вообще я «белый и пушистый, и совсем не квакаю», и как вообще она могла про меня такое подумать? Я же образец добропорядочности! Не пью, не курю, и морально не разлагаюсь… ну, разве что — самую малость!

Смущенная моим блефом, она виновата произнесла: «Ну, а мне показалось, что…» На что я тут же логично ответил: «Это Вам показалось!» Словом, я так вдохновенно и восторженно врал, что сам готов был поверить в собственную невинность. Казалось, мои заверения поколебали нашу классуху, но она не собиралась так быстро сдаваться и настороженно спросила: «А вот вчера я Вас видела вместе с Наташей… Куда это Вы ходили?» Наташка, как я уже говорил, была ее любимицей, и ее частое общение с таким разлагающим элементом, как я, конечно, кое-кому не нравилось. Я же просто и честно ответил: «В магазин!» Почти успокоившаяся классная словно бы между делом поинтересовалась: «В какой?» А я не задумываясь ляпнул, что называется, сдуру: «Ну, в этот, где товары для новорожденных младенцев продаются…»

У нашей классной зырики медленно выползли из орбит на лоб да так и остались там. На мое счастье в это время в ее комнатке (была у нас маленькая каморка позади кабинета, вроде лаборантской), закипел и забрызгал чайник, и она бросилась его выключать. Я же тем временем, вспомнив 4-ое правило Грязного Стебщика (Не стой, где попало, а то еще попадет!), уже собирался последовать этому мудрому совету, для чего начал медленно двигаться в сторону выхода… как вдруг в дверь влетела разозленная Наталья! Конечно, пока я тут вел пространные беседы с нашей классной, она дожидалась меня внизу, и теперь, устав ждать и решив, что я опять вздумал увильнуть, она ворвалась, как фурия, и завопила, как будто ей в штаны гремучую змею посадили: «Стас, ну что это такое??? Где тебя опять носит??? Ты же обещал быть серьезным!!! Сам ведь говорил, что рождение ребенка — очень ответственно и серьезно, а теперь снова — в кусты? Ведь у нас совсем мало времени, ребенок уже скоро родиться, а ты!!!»

Сила ее голоса достигала такого уровня, что впору было вывешивать штормовое предупреждение. И хотя я пытался как-то ее остановить и делал ей знаки, чтобы она замолчала, мол, не время сейчас, но, чтобы успокоить разъяренную Наташку, нужны рота солдат и канистра валерьянки, а ее как раз под рукой не оказалось. Так что заткнулась она только тогда, когда за моей спиной раздался скрип медленно открывающейся двери…

На пороге стояла наша классная все с теми же выехавшими на лоб глазами и беззвучно открывала рот, пытаясь, что-то произнести. Наташка вдруг покраснела и сбивчиво начала объяснять, что она совсем не то имела ввиду, но смущалась, путала слова, несла полную ахинею и, наконец, отвернулась, не зная, что сказать. А меня вдруг неожиданно пробило на «Ха-ха», и, задыхаясь от смеха, из последних сил стараясь сдержаться, я обнял Наташку за плечи и вытолкал из кабинета, после чего мы пошли вниз, предоставив потрясенной классухе самой разбираться, что к чему…

— После этого она тебя так возненавидела? — сквозь смех спросил Художник.

— Нет, что ты… Это было только начало!

— Дальнейшее поведаешь?

— Да пожалуйста…

Итак, мы остановились на том, как в результате глупой случайности наша классная руководительница возомнила меня самым развратным соблазнителем всех времен и народов. Надо сказать, небеспричинно, поэтому я даже не протестовал. Да и глупо было бы пытаться что-то отрицать, она все равно бы не поверила. В такой обстановке прошло несколько месяцев, в течение которых я развлекался, как мог (ну, чтобы не разочаровать классуху — надо же было оправдать ее мнение), и вроде неплохо жил, но… Однажды случилось страшное — нашей горячо любимой классной руководительнице пришло в умную голову, что пора бы вновь заняться моей нравственностью (о том, насколько я был этому рад, в моей прошлой истории уже упоминалось, так что позвольте не повторяться, наверное, про утреннюю кашу вы еще помните). Так вот, однажды я удостоился высокой чести — меня пригласили в ее каморку (ту самую, из которой она выкатывалась, выпучив гляделки), на рюмку чая. Ну, то есть, в смысле — пить чай с печеньем и беседовать на низменные темы. Почему — «на низменные»? Ну, а что может быть ниже моей нравственности?

Выбора особо-то не было, поэтому я согласился. Нет, поначалу, все было еще терпимо — я скромно пил чай, закусывая печеньем и пропуская мимо ушей все пространные разглагольствования нашей классной. Но потом она как-то собралась, как будто перед чем-то важным, и пристально посмотрев на меня, решительно заявила: «Стас, как долго еще это может продолжаться? Ты ведь уже переспал с половиной колледжа, чего тебе еще надо?» Я подавился печеньем и хотел было честно сказать: «Вторую половину!», но, увидев с каким напряженным вниманием классная ожидает моего ответа, понял, что подобного она не переживет. Вид 62-летней женщины, умершей от инфаркта, мало способствует пищеварению, а один раз в тот вечер я уже подавился и больше не хотел, поэтому в душе моей шевельнулись остатки сострадания и любви к ближнему (7-ое правило Грязного Стебщика гласит: «Люби ближнего! Но не попадайся…»), и я, приняв виноватый вид, осторожно произнес: «Ну, вы понимаете, я все еще ищу лучшую, ищу ту, которая меня обязательно поймет, и с которой останусь навсегда…» Ну и так далее в том же духе. Трогательным и сентиментальным голосом я расписывал, как тяжело на свете одному, а наша классная понемногу смягчалась и наконец сказала: «Хорошо, Стас, но ты все-таки не затягивай свой выбор, хорошо? Пора бы тебе уже остановиться...» Я клятвенно обещал сделать это, на чем в общем-то наш разговор и закончился, и я в понуром настроении отправился домой. Ближайшее развитие событий не сулило мне ничего хорошего, если уж «оно» решило взяться за меня всерьез, то либо мне придется вести холостяцкую жизнь, либо сталкиваться с постоянными проблемами в виде ежедневных «разборов полетов» на разных там педсоветах и т.д. Ни тот, ни другой вариант меня не устраивал, а придумать что-либо новое у меня не получалось.

Поэтому хмурый и мрачный я спускался по лестнице, когда на меня вдруг наткнулась неожиданно вывернувшая из-за поворота незнакомая девушка. В другое время я не пропустил бы такой шанс, но теперь лишь буркнул что-то типа: «Аккуратнее надо быть!» и пошел дальше. Она прошелестела: «Извините», и тоже хотела было продолжить свой путь, но вдруг обернулась и крикнула мне вдогонку: «Простите, а вы не знаете, как пройти во второй корпус?» Я знал, а т.к. как раз туда я шел, то мы пошли вместе. Во втором корпусе в актовом зале в тот день был какой-то концерт, а мне хотелось немного развеяться.

Моя новая знакомая, которую, как оказалось, звали Викой тоже именно туда и направлялась. По пути мы разговорились. Я вопреки обыкновению был сдержан и молчалив (тяжкие раздумья подействовали), но она с таким живейшим интересом забрасывала меня вопросами, так заразительно смеялась и мило шутила, что оставаться равнодушным не было никакой возможности. Памятуя о недавнем нравоучительном разговоре, я старался вести себя воспитанно и обходительно, чем просто очаровал свою неожиданную попутчицу (даже мои близкие друзья всегда признавали: «Стас, ты мог бы быть очень милым, если бы не вел себя как редкостный развратник и сволочь»). Концерт был очень веселый и интересный, так что сидевшая рядом со мной Вика много и от души смеялась, а после него мы отправились погулять по городу. Ну, а дальше…

…Поздно вечером, сидя у меня дома, Вика вдруг решила позвонить домой, чтобы родители не волновались. Я принес ей телефон и вышел ненадолго, а когда вернулся, то был повергнут в ужас! Забравшись на диван, поджав ноги под себя, Вика весело болтала что-то вроде: «Да нет, мам, все нормально! Я тут еще задержусь не надолго… Кстати, была сегодня на концерте в вашем колледже, и хотя тебя не нашла, зато познакомилась со многими хорошими людьми. Знаешь, я даже не думала, что у вас такие воспитанные и галантные мальчики! Ладно, не волнуйся за меня, меня проводят. Ну, пока!» А на телефонном табло в это время горел номер нашей классной руководительницы! Никогда бы не подумал, что у такой мегеры такая дочка…

Вика уже собиралась положить трубку, когда я сказал: «Подожди-ка…» и, завладев телефоном, вышел в другую комнату, где скромным голосом произнес: «Татьяна Валентиновна, здравствуйте, это Стас. Я хотел вам сказать, что нашел то, что искал, и теперь Вы можете быть спокойны…»

Шок, последовавший на другом конце провода, трудно описать. Минут пять из трубки неслись нечленораздельные звуки, потом раздался звериный рев, потом умоляющий голос быстро и сбивчиво запричитала: «Стас, я тебя прошу! Забудь все, о чем мы говорили. Ты можешь развлекаться со всеми девушками колледжа, можешь спать со всеми от первокурсниц до выпускниц 96-го года! Можешь делать все, что хочешь, только…»

Я не стал слушать дальше и, повесив трубку, пошел к Вике, которая уже ждала меня в соседней комнате, и со всей искренностью сказал: «Ты даже не представляешь себе, как я рад, что встретил тебя!»

* * *

— Да, Грязный Стебщик есть Грязный Стебщик! — весело рассмеялся Оле-Лукойе. — Но ведь там вы, наверное, все были такие. Трудно оставаться святым, находясь в таком девчоночьем заповеднике.

— Вообще-то да. Огромное количество девушек при явном дефиците мужчин… На каждую особь мужского пола там смотрели голодными глазами. А тех, кто хранил верность какою-нибудь одной большой любви, считали чуть ли не преступниками. На эту тему даже легенда есть… Видел в Нижнем постамент — самолет времен второй мировой войны? Памятник у аэропорта, гордо взмывающий в небо?

— А он-то тут причем? — удивился Олег.

— Притом, что его делал тот же архитектор, что и здание нашего педа. И по преданию — пообещал, что этот самолет взлетит в тот момент, когда наш пед закончит хоть один девственник. Пока, как видишь, стоит…

— Это ты от Стасика набрался таких историй? — Олег уже давился смехом..

— Ну, думаю, общение с ним не пошло для меня даром, — улыбнулся Художник. — Точно так же, как и для него — общение со мной. Мы друг друга дополняли и компенсировали, а со временем просто многому друг у друга научились. Но это все было потом. А тогда… Тогда как раз началась моя долгая и запутанная история с Галей. Помнишь?

Оба вдруг помрачнели и сделались серьезными. Картины тех событий были еще слишком свежи в памяти, несмотря на время. И говорить ничего не хотелось. Они молчали. Смотрели, как сгущаются сумерки.

* * *

Грязноватые улочки этого района упирались в несколько рядов обшарпанных гаражей, за которыми царил вечно захламленный пустырь. Никто не знал, откуда и в какие незапамятные времена он появился и чем был загажен. Райончик пользовался дурной славой, и люди избегали там появляться. Да никому и не было дела до захламленного пустыря. Никому кроме «мотоциклетов».

Пожалуй, в них не было ничего выдающегося. Обычные уличные подростки. Обычная дворовая шпана. Выросшие среди этих гаражей и мусора. Объединенные лишь одинаковой убогостью помыслов и абсолютно тупой, необъяснимой жестокостью. Хотя, как раз ее-то можно было понять. Весь мир этих пацанов сузился до пространства тех тесных серых коробок, кроме которых они ничего не видели в жизни, от которых становилось душно и нечем дышать, из которых хотелось вырваться, как из клетки. И это жгучее желание порой превращалось в звериную ненависть ко всему, что, казалось, мешало им вырваться, стояло у них на пути.

На пути — куда? Они и сам не знали. Главное, что — отсюда.

«Мы ведь тоже когда-то были такими. Или почти такими», — грустно вздохнул Художник, вспоминая не раз виденные картинки из детства.

Угловатые, прокуренные — они торчали на перекрестках и во дворах, толпились под фонарями и оккупировали лавочки у подъездов, оставляя на тротуарах россыпи плевков, окурков и пустых бутылок. Нервные и нарочито меланхоличные. Ленивые и поминутно озирающиеся в жажде действий. Сутуловатые и пытающиеся выглядеть гордо. Они ужасно не хотели походить на весь остальной мир и в то же время старательно подражали друг другу и двум-трем популярным киногероям. Их было не так уж много, но они бросались в глаза, и порой казалось, что все улицы этого района заполнены ими. Тем более, что вели они себя так, будто эти улицы и этот город принадлежал им по праву.

«Мы тоже когда-то были такими, — еще раз вздохнул он. — Тоже простаивали вечерами в компании приятелей, пока не нашлись умные люди и несерьезное на первый взгляд увлечение и те, которые увели нас с улицы и заставили работать над собой. Но я потом еще много раз видел такие же компании на других улицах и в других городах, где умных людей на всех не хватало. И где взрослые так и не смогли до конца понять, какая неумолимая сила отрывает, уводит этих подростков от хороших книг и спортивных залов, от школ и клубов, от дома и родных — лишь бы только вот так стоять, сплевывать сквозь зубы, гогогать (непременно погромче и попротивнее) и ничего не делать. Наверное, в 16-18 лет из всех благ мира истинно привлекательным кажется только одно: ощущение собственной значимости и способность вызывать всеобщее восхищение или, по крайней мере, привлекать внимание. Все же остальное представляется невыносимо скучным и занудным. В том числе (а, может, как раз и в особенности) те пути достижения желаемого, которые предлагает усталый и раздраженный мир взрослых…»

— Вон. Они там, — кивнула головой его малолетняя добровольная помощница. — Но я бы все же не советовала тебе лезть к ним в одиночку. Отражается на здоровье, знаешь ли…

— Да брось ты. Нормальные ребята.

— Ага, нормальные. Поодиночке и днем. Ты хоть драться-то умеешь?

— Умею.

— Это хорошо, я люблю смотреть.

— Смотреть я тоже люблю, — хмыкнул Художник.

…У них не было лиц. Одинаковые серые маски, одинаковые кожаные куртки, одинаковое презрение к миру и почти звериная любовь к своим «железным коням». Дворовая стая, уличные волки. «Мотоциклетная банда». Художник еще раз усмехнулся. Было бы смешно, если бы не было так грустно. И страшно. Всю эту шпану ведь действительно можно было бы разбить на отдельных вполне нормальных ребят. Почти толковых. Если каждый по отдельности. И днем.

Но сейчас они были вместе. И их главарь, Рыжий Славик, конечно, тоже был там. И она. Художник увидел длинные волосы и хрупкую фигурку Гали.

— Я не опоздал? — насмешливо-изысканный тон вряд ли мог оценить кто-то среди них, кроме самого Рыжего. Впрочем, остальных вряд ли и следовало развлекать беседой — им было не до того. Они лишь тупо ворочали буркалами, подозрительно озираясь и сжимая кулаки. По правде говоря, это все, что они умели.

— Кажется, я что-то понял… — подал голос Рыжий.

— Да ну? Природа безгранична в милости своей! — Художник обаятельно улыбнулся.

— Кто-то собирается испортить нам забаву, — серая масса вокруг угрожающе заворчала, откликаясь на недовольство в голосе Рыжего. — Надеюсь, это не так, Художник? У нас тут, видишь ли, небольшая забава. С позволения сказать, игра. И мы не любим, когда нам ее портят. У нас ведь уже набран полный комплект игроков, лишние ни к чему. К слову сказать, именно поэтому тебе и не было послано приглашение. Улавливаешь намек?

Они знали друг друга. Знали давно и слишком хорошо, чтобы сразу переходить к более жесткому обмену любезностями.

— А я-то думал, что его не доставили по вине разгильдяев с почты, — Художник покачал головой. — Впрочем, не стоит беспокоиться, я все равно бы его не принял. Потому как не люблю твоих забав, Рыжий. А что до полного комплекта игроков, то, я надеюсь, запасные тоже имеются?

— Ч-чего? — недоуменно сощурился тот, наглядно демонстрируя, что все эти церемониальные тонкости были все-таки тяжеловаты для его мозгов.

— Я, видишь ли, вынужден забрать у вас эту юную леди. Надеюсь, тем самым не испорчу вам забавы? Продолжайте играться без нас. Желаю приятного вечера.

— Ах, вон оно что, — вновь обрел самообладание Рыжий. Такой поворот событий его явно не устраивал, но и вариант с открытым противостоянием нравился ему не намного больше. Поэтому из последних сил он пытался сдерживаться. — Но скажи мне, почему наши извечные споры относительно гегемонии (Боже! Неужто мы знаем такие слова???) должны непременно состоять во взаимном изъятии игрушек? Мы что — дети? Разве нельзя, заблаговременно условившись о времени и месте, решить то, что следует решить?

— Рыжий, если тебе захотелось подискутировать, — вздохнул Художник, — то назови время и место. Заблаговременно, конечно. Сегодня я не в настроении устраивать диспуты. К тому же игроки томятся. Не буду отрывать вас понапрасну. Заберу девочку и пойду себе. Оревуар!

— Ну уж нет, чертов ты сукин сын! — медленно наливаясь яростью, лицо Рыжего багровело больше обычного. — На это раз у тебя ничего не выйдет!

Его рука сжала плечо Гали. Кожаные куртки как по команде пришли в движение, отрываясь от своих жестяных драндулетов и неторопливо обступая со всех сторон того, кто посмел вторгнуться в их владения.

— Будь так добр, Рыжий, убери лапу с плеча ребенка. Незамедлительно, — голос Художника приобрел ледяную вежливость, об которую, казалось, можно было порезаться. — А так же соизволь проинструктировать своих шавок, чтобы они соблюдали предусмотренное протоколом расстояние.

— Серьезно? — усмехнулся Рыжий. — А если не… соизволю, то что? Можно спросить?

— Спросить можно, — кивнул Художник. — Тогда я тоже поведу себя непротокольно. Повыпускаю кишки всей твоей затраханной банде паршивых жестянщиков!

Собственно, на этом и закончился треп. Потому что кожаные куртки как по команде вдруг ринулись на него, не дожидаясь властного окрика своего главаря. Бросились со всех сторон разом, словно стая гончих на затравленного волка. И полетели ошметки…

Собственно, на этом и закончился треп. И началась потеха.

* * *

— А начиналось все красиво и безоблачно… Среди моря девушек нашего учебного заведения я к концу третьего курса выделил для себя одну. Ее звали Галя, и она была из одного маленького городка Нижегородской области. Приехала сюда учиться, ничего толком не знала, смотрела на все восторженными глазами и способна была удивляться вещам, к которым я сам уже давно привык и даже не замечал. При том, что даже в ее растерянности и непонимании было нечто трогательное и подкупающее.

Я не буду подробно описывать историю наших отношений — как мы познакомились, как сблизились, как начали встречаться и т.д. Долго это и неинтересно. Да и кому оно надо?

Наши отношения были идеальными до конца третьего курса. А потом она уехала на летние каникулы к себе домой. И в какой-то момент письма от нее перестали приходить…

Там, в ее родном городе, у нее был знакомый полукриминальных наклонностей. Назовем его Алексей. Который когда-то активно к ней клеился, но получил от ворот поворот. Что его, конечно, очень разозлило. А здесь, в педе была девушка, которая когда-то активно строила глазки мне. И тоже безрезультатно. Назовем ее Настей. По воле случае эти двое однажды встретились, разговорились и… Тут-то все и началось.

Это были 90-е годы. Разгул преступности, если кто помнит. На улицах черт знает что творилось…и вообще…

А парень тот (Алексей) торговал всякой дрянью на дискотеках, в клубах и прочих местах. Ну и решили они Галю подсадить. Придумали хитрый планчик. Девчонка эта (Настя) помогла…

Я, конечно, тогда ничего этого не знал. Пребывал в счастливом неведении. И думал, что у нас все замечательно, хотя мы и не видимся пока я здесь, а она там. А"там"тем временем Галчонка моего просто посадили на иглу, а потом пользовались, когда у нее началось привыкание. Представьте себе — есть девчонка, которая без дозы уже не может и на все согласна ради нее, а достать можно только у вас. И твори с ней все, что хочешь!

Галя боялась кому-либо рассказывать об этом. Одно время собиралась сбежать оттуда и приехать ко мне, но… потом этот парень просто стал заставлять ее трахаться с ним. И вот об этом она уже боялась рассказывать даже мне.

Повторюсь: я всего этого не знал. Был веселый и счастливый. Первого сентября начинаются занятия у нас, приезжает Галя… Я — ей:"Привет, родная! Ты чего не писала? Как же я скучал! Видеть тебя рад до чертиков…"А она мне:"Нам надо расстаться".

Сдрасте, приехали…

Сказать, что я офигел, значит — ничего не сказать. Это сейчас меня уже ничем не удивить, а тогда…

Я, конечно, пребывал в полных непонятках — как так, почему, а она мне отказывается что-либо объяснять. Потом сказала, что у нее теперь есть другой парень там, в родном городе. И что они теперь вместе.

Ну, что тут ответишь? Я поначалу даже как-то… не поверил, что ли… не хотел смириться с этим… Да как же так? Не может быть! Ну, не сходится тут что-то, ну, не могла она так поступить…

Эх, каким же был наивным тогда!

Ну, потом, конечно, мне сказали всякие друзья, что не фиг биться лбом об стену, что только ты, дурак, не можешь смириться с этим и понять такого, все думаешь, что твоя девочка особенная и не могла так поступить, а на самом деле все они одинаковые и все просто, ситуация не новая, история стара, как мир, не надо ничего усложнять и искать подвохи там, где их нет.

На самом деле, конечно, они были правы. Те, кто так говорил. Их взгляд на мир был более реалистичным, чем мой. Но я тогда не поверил… и правильно сделал…

Нет, поначалу, конечно, я ударился во всякие обидки и депрессии. Ходил вечно злой на весь белый свет и умирал от тоски по ней вечерами. Как же так, меня, такого классного, и бросили? Такие чувства и предали? Да как же я жить без нее буду? Да как она могла??? Ну, словом, весь стандартный набор типичного мужского поведения в таких случаях. Носился со своей болью, как дурень с писанной торбой.

А она смотрела на меня бездонно-грустными глазами…и молчала…

И до меня потихоньку стало доходить, что что-то тут не так. Что какая-то она не такая стала. Что что-то происходит, а я как слепой…

Полгода у меня ушло на то, чтобы докопаться до истины. Опять же не буду рассказывать в подробностях — это целый роман. На меня смотрели как на сумасшедшего, говорили:"Парень, успокойся, ну чего ты добиваешься? Она просто тебя бросила, смирись… чего ты тут еще выискиваешь?"А я все никак не хотел сдаваться. Верил в то, что она ну, просто не в состоянии так поступить!

И в конце концов передо мной открылась настоящая картина. Но легче от этого не стала. Рассказать мы никому не могли. Галя ведь сама была"в деле" — он заставлял ее тоже возить эту дрянь из их города в наш и раздавать там кое-кому. Даже если бы ее не посадили — вся история моментально выплыла бы на свет божий, ее бы выгнали из педа, работать учителем она бы точно уже никогда не смогла и т.д. Это еще вдобавок к тому, что обходится без дозы в тот момент она просто не могла.

Надо было что-то делать… но я просто не знал — что? В конце концов, не придумал ничего умнее, как попытаться со всем справиться самому. Даже Стасу долгое время ничего не рассказывал. Мы сняли с ней квартиру вместе и она стала жить у меня. К себе практически не ездила, чтобы не встречаться с ним. Почему-то я надеялся, что она сможет бросить эту дрянь сама, если сильно захочет. Я перерыл гору литературу на всякие соответствующие темы и делал все, что только мог, чтобы заставить ее отказаться от наркотиков. Не давал, не выпускал из дома, уговаривал, угрожал… Это было каким-то кошмаром…

Порой мне это удавалось. Иногда — нет. Порой она срывалась, мы ссорились, она кричала на меня, говорила, что ненавидит, просила ее отпустить, бросить, оставить одну, один раз даже кидалась на меня с ножом. Это было жутко…

Временами казалось, что все это уже бесполезно. Что ничего не исправить. Что это просто невозможно. Временами — наоборот. Были моменты просветления, когда казалось, что она уже от всего отвыкла и скоро сможет жить нормально. А потом все равно срывалась.

На учебу в то время я уже забил капитально. Мог неделями вообще не появляться на занятиях, не читать никаких лекций, ничего не делать… Как меня не выгнали тогда — сам не понимаю. Возможно, спасало то, что раньше я хорошо учился и экзамены все же хоть как-то, но продолжал сдавать. Мне все говорили — что с тобой, опомнись, так нельзя, что происходит? А я только отмахивался. Никого не хотел слушать. Ни с кем не хотел разговаривать. Да никто бы и не понял…

Самым ужасным было то, что Галя стала другой. После всего этого, после наших ссор, после всей этой грязи, после всего того ужаса и кошмара она сама очень изменилась внутренне (да и внешне, конечно, но это-то как раз было не важно). Уже не было той чистой, искренней, немножко наивной и милой девочки, по которой я сходил с ума когда-то. И постепенно я стал осознавать, что я ее просто больше не люблю. Вот такая — другая — она мне не нужна.

Но бросить ее, оставить — я, конечно, не мог. Хотя, к тому времени и она, по-моему, уже понимала, что никаких прежних чувств теперь нету. Понимала и молчала. А я видел, что она понимает… и тоже молчал… Это был такой молчаливый заговор обреченных. Мы оба знали, что ничего уже не спасти, что мы уже на грани, и что рано или поздно все это рухнет, но ничего не говорили, чтобы не приближать тот миг… балансировали на краю пропасти… висели на ниточке над обрывом… и не хотели сдаваться.

Уже под занавес нашего обучения случилась одна очень неприятная, очень некрасивая (если не сказать"грязная") история, из-за которой пострадали многие наши сокурсники. В подробности опять-таки вдаваться не буду. Скажу лишь, что виновата там была все та же Настя, которая никак не унималась. Все хотела разлучить нас, а от того, что я не бросаю Галю, бесилась еще больше. Ну и… Галя, если честно, тоже была виновата. Не совсем порядочно поступила. Но она тогда за свои действия просто не отвечала.

И у меня был выбор — или рассказать всем, как все было, тогда вся эта история становилась достоянием общественности. Или взять все на себя. Сказать, что это я во всем виноват.

Я выбрал второе.

И Галя, кстати, опять-таки в какой-то момент очень некрасиво себя повела… Впрочем, может, и к лучшему. Кинулась бы меня спасать — все бы испортила.

Короче, меня выгнали из педа недели за две до получения диплома. Так что, как ты знаешь, официально у меня нет даже высшего образования. Впрочем, я бы, наверное, и не пошел работать по специальности.

Было еще очень много всего… Но сейчас речь не б этом.

После ухода из педа я хотел добраться до того парня — не успел. Его посадили. Что интересно — ментам он про Галю ничего не сказал. Хотя мог бы сдать запросто. И сидели бы они на пару. Но, видимо, все-таки любил. Хотя и по-своему…

У Гали после всей этой истории было что-то вроде морального шока. Она говорила, что ей безумно стыдно из-за меня и т.д. Это сыграло свою положительну роль — она все-таки"завязала". Но вместе быть мы уже больше не могли…

Она уехала к себе и больше я ее не видел. Какое-то время она писала письма. Вроде бы, у нее все дальше было хорошо.

Настя та самая закончила пед. Но говорят во время выпускного вечера ее основательно отметелили несколько девчонок за какие-то ее вечные интриги. Подробностей я не знаю, но ни с кем из сокурсников она больше не общалась, и след ее потерялся.

А я… меня, наверное, эта история многому научила!

* * *

Я до сих пор храню твой дневник, Художник. Тот самый, бумажный, потрепанный, с выпадающими страницами, исписанный шариковой ручкой. Сейчас, в век компьютеров, такие уже не ведут. Сейчас большинство погрязло в интернете, век дневников электронных, напоказ.

Но ты не как все. Ты писал для себя. Никому не показывал. И я случайно нашла его в твоих вещах, когда тебя уже не было.

Большинство записей в нем — это набор бессвязных мыслей, понятных, наверное, лишь тебе одному. Видимо, ты просто записывал все, что приходило в голову, не думая о том, что когда-то это попадет в руки кому-то другому. А может быть, сейчас ты и сам уже не разобрал бы — о чем и к чему эти каракули. Но некоторые моменты можно понять и расшифровать. Например, то, что связанно с Галей, и тем, что происходило тогда, когда ты безуспешно пытался заставить ее завязать с наркотиками, на которые ее подсалили вопреки ее воле. Не имея возможности рассказать кому-то об этом, скрывая ото всех. Борясь за нее до конца, но в одиночку.

-–

Не знаю, что еще могу для нее сделать. Наверное, ничего. Но смотреть на это уже не хватает сил. Наконец-то она заснула. А я сижу и пишу эти строки, чтобы хоть как-то отвлечься от ужасных мыслей. Даже во сне она выглядит как-то… жутко! Неестественная поза, дышит часто и прерывисто, на губах капельки запекшейся крови… Она искусала все губы, корчась от боли, выгибалась дугой, было такое ощущение, что ее кости ломаются. Сначала просила меня не уходить, побыть с ней, говорила, что ей страшно одной. А потом кричала на меня, смотрела дикими, безумными глазами. На руках до сих пор синяки от ее пальцем — с такой силой она вцепилась в них в какой-то момент. Кричала: «Уйди! Оставь меня! Я тебя ненавижу! Зачем ты мучаешь меня, зачем я тебя, зачем это все? Оставь меня, пусть будет, что будет, мне уже все равно! Я не могу больше, я хочу-у-у….»

-–

Та запись обрывается на полуслове. А дальше идет новая, видимо, спустя несколько часов, из которой становится понятно — ЧТО ИМЕННО отвлекло тебя тогда.

-–

Господи, где взять сил, чтобы это выдержать?

Она проспала всего пару часов и то постоянно ворочаясь и что-то бормоча. Потом начала кричать во сне. Я ее пытался разбудить и никак не мог понять — спит ли она еще или уже нет? Во всяком случае, на человека, отдающего отчет в своих действиях, она никак не походила. Словно в каком-то трансе была. Или еще во сне? Что-то кричала, царапала и била сама себя… А потом смотрела расширенными от ужаса глазами и тихо шептала мне: «Я видела… я это видела! Вот почему мне так больно… Я видела как черви…большие белые черви грызут мое тело! Я видела, я чувствовала их! Правда!!! Боже, что со мной будет? Милый, спаси меня, пожалуйста, мне страшно! Отгони червей…»

Наверное, я скоро сам всего этого не выдержу. Но что делать? ЧТО??? Я не могу отвести ее больницу. Я не могу никому рассказать. Но и так продолжаться тоже больше не может. Надо придумать что-то другое. Но что? ЧТО??

-–

Другая запись, спустя несколько дней.

-–

Она сидела на подоконнике и смотрела в окно. Точнее, смотрела в одну точку, не отводя взгляда и не мигая. Долго смотрела, пока не стемнело. И ничего не отвечала, если я спрашивал.

В последнее время меня все чаще и чаще охватывает странное ощущение какой-то необычной пугающей тишины вокруг. Есть в ней что-то неестественное. Как будто мир замер, остановилось время, и нет больше ни людей, ни машин, ничего. Весь мир умер. И только в воздухе повис последний отзвук чего-то напряженного и ломкого. Как последний звук лопнувшей струны. Как предсмертный крик умирающего. Бывает так порой — человека уже нет, а отзвук его крика еще носит эхом где-то…

— Слушай, зачем я тебе? — вдруг спросила она. Вопрос и без того странный, прозвучал едва слышно. Но меня поразил не он, а непередаваемая ее интонация. Какая-то бесцветная, ни заинтересованности, ни любопытства, ни даже боли в голосе. Лишь смертельная усталость и безразличие ко всему. Наверное, так приговоренный к смерти спрашивает, какая будет завтра погода. И вообще во всем ее виде была какая-то надломленность разуверившегося во всем человека.

— И правда, зачем я тебе? Чего ты мучаешься? Зачем все это делаешь? Я же причинила тебе столько боли, ты должен меня ненавидеть, а ты… Все равно ведь уже все бесполезно. Мы никогда не будем вместе. Я никогда не буду такой, как раньше. Мне уже не выбраться, я сама себе противна. А у тебя просто духу не хватает меня бросить, да? Никак не можешь решиться. Совесть не позволяет. Пытаешься что-то для меня сделать…А зачем??? Если мне от этой твоей совести только больнее… Хоть бы бросил уже наконец, что ли…

Нет, не подходи ко мне! Ну, зачем ты опять меня обнимаешь? Не надо, оставь. Все равно уже. Я не буду плакать, не бойся. У меня уже слез нет. Все выплакала. Глаза омертвели, губы побелели… Я тебе противна, да? Нет? Почему?

Ты добрый… Любишь меня?…но зачем? Лучше бы ты меня бил!

Я не знал, что сказать ей. Слов не было. Молча обнимал ее, прижимая к себе. Мне хотелось кричать…

* * *

— Помню, можешь не рассказывать. Такое разве забудешь? — Олег вздохнул. — Прям-таки сценарий для какого-нибудь дешевого молодежного боевика — девочка связалась с плохой компанией, а главный герой пытается ей помочь. И дальше по нарастающей — наркотики, драки, погони, какие-то интриги, ложь, месть…

— Да. Только это был не сценарий. Это все было на самом деле, — глухо произнес Художник, отвернувшись куда-то в сторону.

— Да, — еще раз вздохнул Олег, — достаточно грязная была история. И когда Галю так и не удалось спасти, переживал ты сильно.

— Переживал? — он пожал плечами. — Да, пожалуй, можно это назвать и так. Если в категорию «переживаний» входит состояние смертельной тоски, от которой ты готов лезть на стены, кусать губы до крови и выть на луну. Переживаний тогда хватало…

Олег ничего не ответил. Та история была известна им обоим, известна давно, и ворошить прошлое не хотелось. Особенно такое прошлое. Особенно сейчас.

Оба молчали. В комнате было тихо и темно.

— И вот тогда как раз мне здорово помог Стас. Возможно, сам того не понимая, — как-то задумчиво усмехнулся Художник, возвращаясь их мысленного путешествия по воспоминаниям. — Ему не было дело до моих душевных терзаний, его не интересовали тонкие материи, ему просто было скучно, и он приходил, брал меня за шкирку и тащил куда-то, не обращая внимания на все протесты и отговорки. Плевать ему было на все переживания, он меня просто не слушал. И был, наверное, прав…

Солнце село. Через подоконник в комнату стремительно вползала темнота, разливаясь ленивой черной массой по углам, словно желе, заполняя пространство, оставаясь серыми тенями на лицах в отсветах уличных фонарей, тускло светивших в окно… Разговор сам собой стих до хрипловатого полушепота.

— Знаешь, — вздохнул Художник, — что было дальше — я, если честно, вообще смутно помню. В памяти сохранились лишь какие-то отдельные смутные куски воспоминаний. Где и как я жил, что ел, когда спал, о чем думал перед сном и с какими мыслями просыпался… Как вставал, что делал, с кем общался… да и вообще виделся ли я тогда хоть с кем-нибудь? Наверное, виделся… Не может же человек полгода провести в одиночестве… Но ничего этого я не помню.

Лишь спустя полгода начиная что-то припоминать. Какие-то отдельные моменты, отдельные события и лица. Ну, конечно же, Стаса. Его в первую очередь. Разве такое можно забыть? — он усмехнулся вновь. — Стасик продолжал свои безумные выходки, с ним постоянно что-то случалось, он постоянно куда вляпывался, из чего-то выкручивался, с кем-то отрывался и забавлялся, а меня тянул за собой. Причем, не спрашивая. Просто вдруг брался из ниоткуда, возникая неожиданно на пороге моего дома, и начинал вопить:"«Как, ты еще здесь? Ты чего сидишь? Почему до сих пор не собран? Ну-ка быстро бери ноги в руки, нас там уже все ждут, а ты… Давай-давай, чего встал? Никакие отговорки не принимаются, все, хватит, поехали! Ну что значит — куда? По дороге расскажу, давай быстрее, уже опаздываем! Не, ну чо ты встал как пень? Пошли-пошли…»

Каким-то чудом ему удавалось меня растормошить, вытащив из затянувшегося депрессняка, заставить двигаться, вытянуть из дома, а потом уже поздно было отпираться. Стасик очень заразителен и обладает даром «цеплять» людей. Повезет, если в хорошем смысле…

Потом, через пару лет, когда уже все поменялось и… В общем, однажды мне самому пришлось его вытаскивать из похожей ситуации. И я вспоминал все те же его способы. Но это уже совсем другая история, вдаваться в подробности которой я не хочу. Особого влияния она на меня не оказала, да и хвалиться там, в общем-то, нечем, — Художник снова вздохнул. — Разве что тем, что со Стасом мы с тех пор сдружились накрепко. Да, мы были абсолютно разные, мы частенько не понимали друг друга, у нас полностью противоположные взгляды на многие вещи в жизни, да и на жизнь в целом, но когда надо — мы всегда оказывались вместе. Без каких-то слов, без заверений в вечной дружбе, молча, как само собой разумеющийся факт. Если друг нужен — он придет. И будет рядом.

— И вот в ту пору как раз и начинается ваше…

— Да. Именно тогда Стасик увлекся пикапом. Я в то время и слова-то такого не знал, лишь позже он объяснил мне, что так называется наука о способах правильного и эффективного общения с девушками, чтобы ей скорее понравится и быстро соблазнить. В принципе, для него это было вполне предсказуемым — он просто сделал следующий логичный шаг в своем развитии после лет проведенных в нашем «женском заповеднике». И меня пытался спровоцировать на то же самое. Но я еще долго этот шаг сделать не мог. Что-то во мне сопротивлялось. Не поддавалось этому напору. Не разгоралось. Не цепляло. А потом…

— Потом ты открыл для себя крышесносы?

— Да. Вот что меня зацепило… Банальный пикаперский приемчик, казалось бы, простой способ произвести впечатление на девушку и выключить ее мозги на время. Но почему-то именно они так заинтересовали меня. Не знаю точно — чем. Наверное, своей необыкновенностью, возможностью из ничего создать красивую сказку посреди повседневности и серых будней. Есть в этом какая-то завораживающая притягательность Поначалу я вообще относился к ним как к неким средствам из арсенала волшебников.

— По сути-то, это ведь просто какие-то приятные сюрпризы, да? Некие неожиданные действия или поступки, которые удивляют и радуют девушку, «сносят крышу», после чего она не в силах сопротивляться соблазнителю или даже сама мечтает оказаться с ним в одной постели. Так, кажется, если я еще помню терминологию пикаперов и их приемчики?

— Да, но… Казалось бы, простые и незамысловатые задумки, зато каков эффект! Представь — всего лишь минуту назад вы с девушкой шли по обычной улице обычного города, и вдруг… Какой-то маленький фокус, неожиданное совпадение, цепь странных случайностей — и у девушки слетает крыша, в глазах светится изумленное восхищение, ей кажется, что она попала в какую волшебную страну, где сбываются желания, а ты лишь скромно улыбаешься, примеряя на себя роль волшебника.

— Волшебники, сказки… Художник, но ведь это — всего лишь мечта!

— Все, что существует на свете, когда-то было всего лишь чьей-то мечтой… Что мечтает реализовать ее в жизни? Тем более, если действительно получается. Ведь когда вас охватывает безудержная эйфория, вы готовы творить любые красивые безумства, на которые никогда не решились бы раньше, в нормальном состоянии. Девушки на многое готовы, когда вокруг — сказка, когда привычные правила не работают, когда мозги отключаются и остаются только чувства и эмоции… Забудь обо всем. Отпусти тормоза. Живи ощущениями. Не важно, что будет завтра, и настанет ли оно вообще. Самое главное — здесь и сейчас. Не имеет значений следующий день, пока длится эта ночь…

— Как в той истории? С придумыванием альтернативной реальности? — усмехнулся Олег.

Альтернативная реальность или Новогодняя сказка

Отчет на пикап-форуме

Предисловие

Как-то однажды довелось мне общаться с очаровательным юным созданием. Девушка была замечательно сложена, несмотря на еще не совсем созревший возраст, и вызывала вполне определенные желания. Одно плохо — лет ей мало, тараканов много, и очень она не хотела приходить ко мне домой. Отказывалась, сопротивлялась всячески, причем стандартные пикаперские уловки не прокатывали — то ли она уже все их знала (небось тоже на всякие сайты соблазнителей заглядывала), то ли просто осторожничала — не знаю. Но во всяком случае даже на самое безобидное предложения зайти на минутку ко мне домой, чтобы бросить вещи и идти дальше гулять, она отвечала немедленным отказом. А если я пытался настаивать — следовало каменное:"НЕТ!"и моментальное ухудшение настроения. Пробовал я преодолеть этот барьер как-то «по-хорошему», но ничего не получалось. Что ж, раз не хотите по-хорошему… Нужно было что-то оригинальное, какой-нибудь необыкновенный крышеснос, чтобы девушка и сама не заметила бы, как очутилась у меня дома… Что ж, раз надо — значит надо!

Вперед, за Родину!

Как-то в разговоре девушка упоминает, что ей нравится все необыкновенное, загадочное, таинственное, мистическое и т.д. Хорошо, я обещаю устроить ей загадочно-таинственное, местами даже жутковатое, но интересное и приятное свидание. Она заинтересована… За день до предполагаемого свидания отправляю ей на мыло письмо, специальным образом оформленное — с помощью анимированных рисунков, миди-музыки и прочих наворотов. Звездочки там мерцают на фоне ночного неба, летучие мыши летают, факелы горят, мрачная музыка играет — так было оформлено это письмо. А смысл очень простой — старинным слогом там говорилось о том, что в назначенное время ей надо придти туда-то и туда-то, где ее встретит монах со свечой в руке, ей нужно будет довериться ему, закрыть глаза, и тогда он отведет ее в древний склеп для свершения таинственного обряда. Ну и все такое в том же духе. Девочка долго ломала голову — как такое может быть, неужели это правда (то, что написано в письме), но проверить это можно было только одним способом, как вы понимаете…И решила проверить!

И жутковато, и приятно, и страшно, и интересно…

Итак, назначенный вечер, еще не поздно, но на улице уже по-зимнему темно. В нужное время девушка приходит в назначенное место. Там сижу я с бенгальским огнем в руке. На вопрос: «А где свеча?», показываю ей упаковку от бенгальских огней, там написано «бенгальские свечи». — А где монах? — Ты знаешь, я давно уже собирался уйти в монастырь. Но только — в женский! Девушка смеется, у нее К+, а я на фоне этого веселого момента быстро делаю свое черное дело — во-первых, поясняю ей, что все написанное в письме — правда, но есть много иносказательностей и переносного смысла, а во-вторых, добившись того, что ей безумно интересно, говорю, что дальше она пойдет с завязанными глазами. Девушка немного поупиралась (все-таки страшновато — куда тебя заведет малознакомый человек, да еще и с завязанными глазами?), но я ей даю понять, что иначе ничего не будет, а она ведь уже заинтересована и жаждет продолжения!!! Короче, соглашается. Я завязываю ей глаза специально припасенным для этого шарфиком, и мы отправляемся в увлекательное путешествие! Идем по обычным темным улицам, но девушка-то этого не знает. И у нее перед глазами встают совсем другие картины, потому что я держу ее за руку и завораживающим шепотом рассказываю, что сейчас мы выйдем из города и пойдем по неизвестной дороге в глухую чащу леса, где нас ждет нечто ТАКОЕ… Девушке и смешно, и страшно одновременно. Я продолжаю рассказывать разные жутковатые истории, делаю несколько ложных поворотов, чтобы сбить ее с толку и заставить окончательно потерять ориентацию. Скоро она уже просто не может представить — где мы находимся и куда идем, лишь настороженно вслушивается в звуки вокруг, главный из которых — мой голос у нее над ухом. Само собой, все это время девушка ничего не видит, и мне приходится держать ее за руку и вести. В отдельных случаях, например, когда попадается скользкий участок дороги, я еще и обнимаю ее второй рукой. А когда говорю что-то вроде: «Вот сейчас справа зашелестели ветки деревьев…кто там?!!», она сама испуганно прижимается ко мне. Вообще, невидящий человек чувствует себя уязвимым, и потому подсознательно ищет защиты у того, кто рядом. А я продолжаю свое повествование, весьма красочно описывая все, что попадается нам по дороге: «Сейчас навстречу нам едет странная повозка, запряженная парой гнедых лошадей… Кучер одет в багровый плащ, у него в руке факел…» (на самом деле нам навстречу просто попались два парня, тащившие большие санки, но девушка слышит лишь скрип полозьев на снегу, а остальное дорисовывает ее воображение под влиянием моих слов). Мы подходим к моему подъезду, стоим возле крылечка. Я говорю: «Вот мы и дошли до фамильного склепа, перед нами выщербленные каменные ступеньки и скрипучая дверь. Если мы войдем внутрь, назад дороги не будет. Подумай еще раз — хочешь ли ты этого?» Конечно же, она хочет! Неужели она откажется теперь??! Поднимаемся по ступенькам крылечка к двери в подъезд. Я говорю, что один из старейших лордов местного клана недавно погиб в схватке с темными силами, скоро его похоронят, а пока его гроб хранится тут, прямо перед нами. Девушка вздрагивает и пытается натянуто рассмеяться. Я говорю: «Ты что не веришь? Хорошо, я сниму повязку с твоих глаз на мгновение…» Дело в том, что в нашем подъезде накануне преставилась какая-то старушка и крышка от гроба действительно стояла у дверей подъезда. Я заранее этого не знал, импровизировал на ходу, но получилось как раз в тему. На секунду сдвигаю повязку с глаз девушки, она видит гроб перед собой… вздрагивает и отшатывается…я снова надвигаю повязку ей на глаза и обнимаю одной рукой: «Не бойся! Пока я рядом, никто не причинит тебе вреда…» Мы открываем «ворчливо-скрипучую дверь в старинный склеп» и продолжаем наше путешествие под мои комментарии. Поднимаемся по «древним каменным ступенькам под мрачными сводами» наверх, открываем «старинную обитую железом дверь» в мою квартиру, входим…

Я снимаю у девушки повязку с глаз. В квартире полумрак, горят свечи, непонятно откуда слышится мрачноватая органная музыка (я включил ее заранее на компьютере, но сам компьютер стоит с выключенным экраном и его не видно), словом обстановка подходящая. Крыша у девушки съехала уже давно, она расширенными глазами смотрит по сторонам, на лице читается одновременно изумление и испуг, заинтересованность и легкий страх. При каждом неожиданном шорохе, постороннем звуке (например, раздались чьи-то шаги в подъезде или кто-то что-то крикнул за окном) она испуганно вздрагивает и прижимается ко мне в поисках защиты. Я ее успокаиваю, шепчу что-то на ухо, мои губы почти касаются ее лица. Словом, ситуация — лучше не придумаешь, пора переходить к делу.

Ногу в стремя и в седло-с…

Дальнейшее, в общем-то, было уже делом техники. Но я все-таки расскажу до конца, потому что кое-какие моменты там были достаточно поучительные, и могут кому-то пригодится. Мы уютно расположились на диванчике, сидим, попиваем вино из старинных бокалов, заедаем виноградом. Решили посмотреть фильм на компьютере. Фильм — «Звонок», очень неплохой ужастик, способный напугать даже меня. Как он действует на девушку, и что она делает в особо напряженные моменты — догадайтесь сами, я повторяться не буду. Во время фильма трогаю девочку «паутинкой», калибрую обратную реакцию. Понимаю, что ей это самой нравится, что она давно уже «не против», в результате чего к концу фильма идет уже достаточно откровенная кинестетика. Девочка нисколько не смущается, сама отвечает на мои ласки (чему, кстати, я немножко удивлен, не ожидал такого быстрого продвижения). В комнате по-прежнему полумрак, горят свечи, мы разговариваем полушепотом, атмосфера таинственности и все такое…. Посмотрели фильм, немножко поболтали. Я начинаю целовать девушку, она не отстраняется, напротив — с удовольствием отвечает на мои поцелуи, ей это явно нравится, и я сам понимаю, что девушка делает это весьма профессионально. Честно говоря, я уже сильно удивлен, не ожидал от нее такого. Видно, учителя хорошие были, годы практики и постоянных тренировок…:-) Еще немножко поболтали. Девушка смотрит на меня восхищенно-потрясенными глазами, рассказывает что-то о том, что у нее никогда такого не было…чтобы вот так…мы еще совсем друг друга не знаем, знакомы всего-ничего, а уже общаемся так…легко и непринужденно, как будто знаем друг друга долгие годы… Так нельзя! Так не бывает! Я рассказываю ей метафору о часах со сломанной стрелкой, в которой «жили-были часы, ходили себе, показывали время, но однажды у них отвалилась маленькая стрелка, и часы не знали — сколько уже прошло времени, пол-деваятого сейчас или пол-двенадцатого, утра или ночи? Часы испугались, а потом поняли, что так даже интереснее и нашли в этом определенную прелесть…» Заканчиваю ее словами: «и уже не важно, сколько времени прошло, порой с одним человеком можно общаться несколько лет, но так и не узнать его по-настоящему…а с другим хватает и нескольких часов, чтобы понять — насколько он стал тебе близок!» Девушка согласна кивает, мы снова целуемся, долго и страстно… но…

Русские не сдаются!

Укладываю ее на кровать, расстегиваю блузку. Девушка не сопротивляется, но когда мои руки оказываются у нее на груди, пытается что-то сказать. Я не слушаю, затыкаю ее рот поцелуем, снимаю лифчик. Она отстраняется: — Подожди… Не надо. — В чем дело? — Ты мне очень нравишься, но… сегодня не подходящий день. — У тебя месячные? — Да… — Сходи в душ, полотенце на двери. — Как, разве можно…когда так…? — Конечно можно, глупенькая. Большинство девушек в такой период даже хотят секса больше обычного. — Я не такая. Мне в такой период вообще не хочется секса. Меня невозможно возбудить. — Вот сейчас и посмотрим. Люблю делать то, что невозможно. — У тебя не получится. Многие пытались до тебя, ни у кого не получалось. — Я — не многие, запомни это. — Ну, перестань… я не хочу…Ну все равно ты не сможешь меня возбудить! Говорю тебе, это невозможно! — Тем более, тогда тебе нечего боятся, если я просто попытаюсь… Затыкаю ей рот нежным поцелуем, начинаю ласкать грудь…руками…губами…языком…Тело девушки явно откликается на мои прикосновения, но сама она все еще шепчет: «нет!» Видимо, это такая изощренная проверка на настойчивость… или девочка просто мазохистка…:-) Опускаю руку ниже… еще ниже…ласкаю ее сквозь тонкую ткань трусиков…девочка уже «течет» (отвлеченные мысли: кто сказал, что девушки по мне сохнут? они по мне мокнут!), выгибается дугой, ее тело мелко дрожит…но она все равно не сдается! Мои пальцы забираются глубже, в приятную теплоту… девочка сладко стонет, запрокинув голову… но губы ее все равно шепчут: «нет… не надо!» Вот упорная попалась!!! Наверное, ее дедушка воевал под Сталинградом в Великую Отечественную и любил рассказывать ей (когда она была еще маленькая), что такое приказ Сталина: «Держаться до последнего!»

Наши победили! и враг бежит, бежит, бежит…

Наконец она обвивает меня руками за шею и шепчет на ухо: — У тебя есть презервативы? — Конечно. Стал бы я иначе тебя так возбуждать…Только зачем они тебе, раз ты все равно у нас «не хочешь»? Сам отстраняюсь, убираю руки, смотрю на нее насмешливым взглядом. Она кусается губы от досады, дышит часто и глубоко, грудь вздымается как волны Балтийского моря во время бури. Блин, мой парусник сам грозит сорваться с якоря от такого шторма! — Ты меня хочешь? — …нет… не знаю… не……….. Я улыбаюсь, дразнящими прикосновениями ласкаю ее клитор. — Так значит НЕТ? Или ДА? — нет… ммм!!!…не… Ну что ты издеваешься?…а-а-ах….не надо… не….да-а…ДА! Да, черт побери!!! ДА-а-а!!!! Неужели ты сам не видишь? Прижимаю ее к кровати, вхожу сразу — резко, на всю длину (млин, я сам возбужден неимоверно!) От ее стона в эту минуту, наверное, проснулись и подпрыгнули даже кошки на крышах соседних домов. Вот дает девчонка! А я-то считал ее почти девственницей… Что было дальше, я, пожалуй, опущу, поскольку описание сего действа не вошло даже в Камасутру по этическим соображениям. Скажу лишь, что в ту ночь я в полной мере осознал истинность фразы — "Хороший оргазм — это тот, после которого даже соседи выходят покурить на балкон!"

…………….………..………

За что боролись, на то и напоролись!

…Но это еще не все. Ближе к утру, когда я, уставший и обессиленный, пытаюсь хоть немного поспать, чувствую, что меня пытаются разбудить и раскрутить на секс. Я уже почти сплю, приятная полудрёма, просыпаться не хочется. Начинаю шутливо отнекиваться, но т.к. в голову ничего сейчас не лезет, в основном повторяю ее же «отмазки». — Я хочу спать… — Я тоже хочу. Спать с тобой. — Не, я так быстро не могу. Мне надо получше узнать человека. Мы ведь с тобой знакомы всего несколько часов… — Ты забыл, что у часов отвалилась маленькая стрелка? Прошло уже много времени. И мы узнали друг друга достаточно. А сейчас узнаем еще лучше! — У меня есть девушка… — У меня тоже есть девушка и она хочет тебя прямо сейчас! — Блин! У меня месячные, в конце концов! — Иди в душ, полотенце на двери. В такой период некоторые люди хотят секса даже больше обычного… — Я не такой. Я тебя не хочу. — Аппетит приходит во время еды. — Я девственник! — Это временно… Короче, я проиграл. А девушка опять добилась своего, в очередной раз удивив меня и доказав — насколько же я ошибался относительно ее. До утра мы так и не заснули. А утром, вызвав ей такси, я еще долго лежал, глядя в потолок, прежде чем заснуть, и размышлял об обманчивости первого впечатления. Парни, никогда не верьте наивным глазкам и детскому личику 17-летних! Порой это просто ловушка для простаков, а за ними скрывается такая горячая крошка, что вам и не снилась; что знает о сексе куда больше вас; чей опыт в данном вопросе легко переплюнет все ваши жалкие попытки выглядеть круто… Такова вот се ля ви! И никуда от нее не денешься. Да и не надо, пожалуй…

* * *

— Да уж…Красивых сказок ты тогда насоздавал много. Тушил свою боль? Залив горечь в сердце?

— Что-то в этом роде. Знаешь, после той истории с Галей я словно бы заледенел, как-то охладел ко всему, что ли… Ничего не чувствовал и не переживал. А мне хотелось прежних эмоций, какой-то влюбленности, романтики, детских мечтаний, переживаний юности… Хотелось ночных прогулок с любованием на звезды и луну, хотелось провожать закаты и встречать рассветы, следить, как плывут облака в небе, валяясь в траве, закинув руки за голову, хотелось как раньше участвовать в хулиганских мальчишеских выходках и устраивать веселые безумства. Только всего этого уже не было. И не потому что все вокруг в одночасье стало другим. Всего лишь я стал другим…

— И ты нашел себе заменитель. Наркотик.

— Вроде того. Мне нравилось создавать сказку посреди серых будней, творить ее собственными руками из повседневности, рисовать другой мир, в котором все будет по-другому, и увлекать за собой еще кого-нибудь в эту самую альтернативную реальность. Мне нравилось чувствовать себя волшебником, видеть восхищенный блеск в глазах девушки, у которой никогда в жизни не было ничего подобного. И эти безумно-красивые моменты дарили хоть какой-то всплеск эмоций мне самому. А значит — я еще способен хоть что-то чувствовать. Хоть немного… В отсутствии чувств серьезных и глубоких (ввиду неспособности моей влюбляться по-настоящему на тот момент) это было хоть какой-то альтернативой. Пусть и не могло заменить подлинной любви, каких-то переживаний, но все-таки… Как еда быстрого приготовления не способна заменить полноценного питания, но все-таки позволяет на время справится с чувством голода.

Разумеется, в своем тогдашнем состоянии я не мог создавать только красивые сказки без привкуса горечи. Чтобы не ранить человека, нужно уметь чувствовать, сопереживать ему. У меня же в душе были только пустота и холодность. По большому счету, мне было плевать — делаю я кому-то больно или нет, будет ли кто-то страдать от моих выходок или все будет красиво и безоблачно. Я тянулся ко всему новому и интересному, а получив свое, чаще всего, терял интерес, и отправлялся на новые подвиги в новые странствии. Как скажет потом Лёля: «он с легкостью маленького демиурга создавал необычные миры на пустом месте, а потом по рассеянности забывал их, оставляя их пылиться на подоконнике, убежав шлепать босыми ногами по лужам в поисках новых вселенных»

— Кстати, о Лёле… Хотя, ладно, о ней — потом… Что же касается девушек, с которыми ты развлекался — ну, большинство все равно были тебе только благодарны. Даже те, кто знали, что ты пикапер. Помню я их отчеты на нашем форуме…

* * *

Взгляд с другой стороны. Соблазнение глазами девушки

Отчет на пикап-форуме.

О чем написать? Я ведь даже не знаю. Но раз уж мы договорились, что я сама все напишу, чтобы не читать потом какие-нибудь чужие циничные отчеты о том, как вы нас соблазняли (фу, слово-то какое!), то — пишу. Как и обещала — "много и обо всем, и в тему, и не в тему"…

Ты уже знаешь, что я приехала из Ульяновска к подруге, до этого никогда в Нижнем Новгороде не была. Когда уезжала, было еще прохладно, люди ходили в куртках, а к вам приехала — тут уже все как-то по-летнему, жарко, солнышко так и печет. Ну, а летом всех нас тянет на приключения, конечно же! Вот и…

Был обычный ничем не примечательный день. Подруга прибежала от родителей и потащила меня прогуляться по набережной, я идти не хотела по совершенно дурацкой причине — волосы уложить не успела. (Да, тебе может быть и смешно, но для меня это своеобразный пунктик — чувствую себя неуютно, словно раздели, без укладки и макияжа по возможности).

Но она меня все-таки вытащила, упирая на то, что погода замечательная и нефиг сидеть дома, там всех симпатичных парней разберут, пока я буду прихорашиваться. Мы с ней — две одинокие скучающие красавицы (я вообще, можно сказать, одна в незнакомом городе), поэтому понимаем друг друга с полуслова в этом вопросе. Короче, я сдалась.

Поначалу действительно было такое ощущение, что все хорошее уже разобрали!:-) Но зато хоть погуляли мы чудно, полюбовались природой, вообще, у вас на набережной так красиво! А тут еще и солнышко светит, птички поют, у меня волосы развеваются во все стороны (блин!).

Стали к нам всякие уроды подкатывать. Масла в огонь все время подливала моя подруга, у которой есть одна специфическая особенность поведения — громкость НЕ РЕГУЛИРУЕТСЯ! И она ведет себя как, ЧУКЧА В ТУНДРЕ — "ЧТО ВИЖУ, ТО ПОЮ", комментирует все подряд, и ее совершенно не волнует, что ЭТО слышу не только я. В результате чего находится с ней где-нибудь в общественных местах — сущее наказание, такое поведение нередко заставляет меня краснеть, особенно если ей весело, а я сама повеселиться не настроена. Вот и в этот раз она находилась в приподнятом настроении — озвучила все надписи, попавшиеся нам по пути, обсудила всех молодых людей, раскритиковала недостойных по ее мнению и т.д.

Я отчаянно пыталась направить ее энергию в мирное русло, но, увы, безрезультатно. В результате нам пришлось чуть ли не спасаться бегством от каких-то двух придурков с пошлыми шуточками. Хорошо еще, что вы подошли и избавили нас от них!

Честно говоря, ты мне поначалу не очень понравился (да-да, милый, уж не обижайся, я же обещала писать честно), а вот подруга про твоего приятеля решила, что он очень даже ничего, и еще кое-что мне сказала про вас, когда мы остались наедине (больше тебе знать не положено, я и так разоткровенничалась).

Мы пошли гулять, и вот тогда мое мнение о тебе потихоньку начало меняться. Вообще, посмотреть на тебя — мальчишка мальчишкой, но стоит с тобой заговорить, познакомиться чуть поближе, узнать чуть получше, как сразу чувствуется, что ты много знаешь, у тебя какая-то своя необычная философия, вдобавок ко всему еще огромная скрытая сила и уверенность в себе, которые тихо дремлют где-то в глубине. Поначалу ты всех нас постоянно веселил, рассказывал какие-то неподражаемые истории, я давно так не смеялась! А подруга — о, вы с ней обои были просто в ударе! И когда на волне позитива вы вдруг заявили, что уходите, что вынуждены нас покинуть, мне даже стало жаль как-то с вами прощаться. Настолько жаль, что я без колебаний продиктовала вам наши номера телефонов. Вообще-то, если честно, думала опять же, что для подруги стараюсь, так как сама не очень была расположена к каким-то романам.

Разошлись, мы с подругой пошли домой, по пути (ну, конечно же!) вас обсудили (я умолчу о подробностях, можно?), а вечером вновь пошли на набережную, и вот тут вы позвонили.

Опять встретились, купили пива и газировки, опять погуляли. Подруга с твоим приятелем ушли вперед, у них уже все налаживалось, а мы с тобой как-то просто шли и болтали, задумчиво и тихо. С тобой вообще разговаривать интересно (несмотря на то, что болтала в основном я), не скучно — это факт. Расслабиться ты мне не давал — активный молодой человек, ничего не скажешь!:-) постоянно что-то анализировал, и этот твой Фрейд!:-) А уж про"чтение"мыслей я вообще молчу!:-) Конечно, я знала к чему ты клонишь, но озвучить наглости или смелости не хватило. Вообще, было так весело, чудная погодка, люди вокруг счастливые гуляют, и я почему-то постоянно смеялась, сама не знаю — почему.

А потом как-то так сразу село солнце, стало прохладней, и мы смотрели на закат, и ничего не хотелось говорить, и какая-то лиричность, что ли, висела в воздухе, какое-то необыкновенное очарование теплого вечера, похожее на легкую приятную грусть. Ты тогда еще очень точно выразил мое настроение, опять-таки"угадав". Помнишь? Читатель мыслей, блин!

Подруга со"своим"мальчиком (вот интересно, вы нас с самого начала"поделили"или просто само все так вышло?) уже целовались (я краешком глаза видела), а мы просто стояли рядышком, смотрели на небо, иногда переговаривались, но чаще просто молчали. Ты удивительно умеешь чувствовать мое настроение (или это все само так получилось?), и молчишь именно тогда, когда мне хочется побыть в тишине, а когда паузы затягиваются, рассказываешь какие-то волнующее и интересные истории, и мне сразу хочется с тобой говорить, говорить…

А тут как раз подошли подруга с твоим другом, и вы повезли нас домой. По дороге в машине подруга проговорилась, что завтра мы с ней уезжаем на дачу и (по-моему, она сама от себя такого не ожидала) вдруг позвала вас поехать с нами. Твой друг согласился тут же, а ты как-то скривил губы, я уж подумала — откажешься. И даже как-то немножко обидно стало. Хотя, повторюсь, никаких планов относительно тебя у меня тогда еще не было, так — смутное ожидание неизвестно чего. Но все же взыграло самолюбие — "неужели его ко мне не тянет совсем?". Не знаю, что тогда на меня нашло, может, это музыка, которая играла у вас в машине, заставила меня так расчувствоваться? Я просто действительно очень люблю красивую инструментальную музыку, почему и попросила тогда у тебя этот диск. А ты сначала не хотел давать, отнекивался, говорил, что он чужой. Я уверяла тебя, что отдам обязательно, тут и зашел разговор о том, когда мы еще встретимся, подруга вспомнила, что мы уезжаем на дачу, ну и… Короче, так и получилось.

Вы приехали с шампанским и гитарами. Мы с подругой были приятно удивлены (серьезно, почему-то не ожидали такого). Пошли на озеро. Купаться я побоялась, все-таки вода еще холодная, а купальник взяла только для того, чтобы позагорать. А ты все прикалывался надо мной (ну, конечно, как без этого!), но с какой-то скрытой нежностью, что ли… Да-да, не отнекивайся, я заметила!

Мы поели жаренных на костре сосисок, запили пивом, потом еще фрукты с шампанским. На жаре есть не хотелось, тем более, что то ли от шампанского, то ли от солнца (кстати, у вас всегда так жарко в мае?) меня разморило и уже ничего не хотелось делать. Я просто лежала пластом и почти спала. Мне даже руку поднять было тяжко. Подруга со"своим"опять куда-то ушли, а ты, конечно же, не преминул воспользоваться моей беспомощностью. Щекотал меня травинкой, брызгался капельками воды, потом так легонечко водил пальчиками по плечам… Я, конечно, замечала все это, но, честное слово, мне так лениво было сопротивляться! Даже говорить ничего не хотелось, даже голову поворачивать. Тем более, оказалось, что у тебя такие нежные руки… ммм… до сих пор мурашки по коже, когда вспоминаю…

Потом наши влюбленные вернулись, и меня все-таки затащили в воду. Я чуть-чуть поплавала (ну, как поплавала — побарахталась в воде, как ты выразился), и мы пошли в дом. Я приняла душ, переоделась, сняла мокрый купальник и среди своих вещей нашла тот самый твой диск, который так и не успела переписать. Ты, конечно, же сказал:"Ну, как всегда…" Ворчушка! И я клятвенно заверила, что все-таки отдам, и даже написала маркером на доске для записей крупными буквами:"НЕ ЗАБЫТЬ тебе отдать…" Я хотела приписать еще "диск", но не успела, меня позвала подруга и я побежала вниз, а ты сказал, что сам допишешь. Когда я потом увидела — ЧТО ИМЕННО ты дописал, то… Ну, это было уже потом.

Мы опять пошли гулять, уже вечерело, жара спала, и опять в воздухе витало нечто такое… Подруга с твоим приятелем вовсю обнимались-целовались, а мы просто шли рядышком, скромненькие такие, за руки держались лишь изредка. Подруга мне делала всякие знаки,"мол, хватит уже придуряться!", а я не обращала внимания, и была, кстати, очень благодарна тебе тогда, что ты именно ТАК себя вел. Наверное, если бы ты в тот момент полез обниматься или еще что-то такое, то просто разрушил бы то хрупкое"нечто", что уже пробежало между нами, но в тоже время еще вроде бы ничего и нет. И мне гораздо приятнее было просто стоять с тобой рядом, чуть-чуть соприкасаясь локтями, говорить о чем-то легком и необременительном, вдыхать этот пьянящий воздух весеннего безумства и чувствовать, как ветер треплет мои волосы.

Подруга с парнем уже махнули на нас рукой и снова убежали купаться, а мы стояли под сиренью и думали — нарвать или нет? Нам хотелось отнести несколько веточек в дом, чтобы и там тоже чувствовался этот божественный аромат, но в то же время казалось каким-то варварством обрывать эту красоту, которая так доверчиво протягивала к нам свои белые цветочки и сама просовывала веточки в окно второго этажа нашей дачи. И меня тогда очень порадовало, что ты сам озвучил все это, и я в очередной раз подумала, что мыслим мы одинаково. А потом мы открыли окно на втором этаже, а сами сбежали вниз посмотреть — будут ли ветки попадать в него. И я задрала голову наверх, пытаясь разглядеть, а когда опустила, то мои губы встретились с твоими, и голова закружилась, и этот жар твоего тела сквозь тонкую ткань одежды… Нет, все-таки, что творит с людьми весна, а?

Пришедшая подруга все расспрашивала меня потихоньку — почему это у меня такое счастливое лицо. А я все отнекивалась. Разве у меня тогда было счастливое лицо? Вроде, обычное. И улыбалась я так же, как и всегда.

А вы с другом куда-то ушли и шептались минут 10. А потом ты повел меня гулять. И мы целовались под каждым сиреневым кустом (их было всего 7, я считала!), а потом сели на лавочку и целовались уже просто так. А когда я открыла глаза, то в твоей руке вдруг откуда-то появилась роза, и ты подарил ее мне. Я была в таком шоке! Кстати, откуда она там взялась? Так и не сознался ведь! Волшебник, блин… Хоть теперь-то скажи!

А потом вы играли нам на гитарах. Я вообще не люблю всякие там пьяные оры у костра под трень-брень на плохо настроенных инструментах. Но вы и правда играли потрясающе! В две гитары, дополняя друг друга. А я еще сидела между вами, такой стереоэффект! Особенно мне понравилась песенка про волшебника, ну точь-в-точь — о тебе! И эта еще, про богов, которые пиво пили. А уж строчки "шли два бога, два поэта, юных мастера" я теперь всегда вспоминаю, когда вы мне вдвоем на глаза попадаетесь.

А потом подруга, поднявшись на второй этаж, вдруг спросила — что это такое написано там маркером на доске? И вот тогда я узнала, что ты, оказывается, вместо того, чтобы приписать слово "диск" к моей фразе "не забыть тебе отдать", приписал только "ся" к слову "отдать". Вы стали надо мной прикалываться, а я, кажется, покраснела (заметно было, да?) и хотела стереть, но вы мне не дали, оттащили меня от доски и уговорили оставить эту надпись. "Вдруг пригодится… Еще и правда забудешь!"

Я пихнула подругу, сказавшую такое, а она ответила мне тем же, вы полезли нас разнимать, в результате все вчетвером оказались на полу, хохочущие и дерущиеся. Кое-как нашли потом — где чьи ноги и руки в этом клубке, и расползлись восвояси.

Нет, все-таки хорошо, что бывает такое время года, когда самые холодные девушки оттаивают, когда голова кружится, и такое ощущение, что ты пьяная просто от весеннего воздуха. И что-то такое особенное переполняет тебя изнутри, что-то такое невыразимое, чего не передать словами, и хочется сказать, да вот не получается. И мысли в голове каким-то сумбуром путаются, и какое-то волнение в груди, что-то поднимается в душе, и так послушно тебе молодое гибкое тело. И тонкая ткань платья воспринимается как нечто невесомое и нереальное, особенно когда сквозь него ты чувствуешь, как крепкие мужские руки ласкают тебя, и горячие губы жадно припадают к твоим, и эта тонкая ткань куда-то опадает, и все — преград между вами больше нет, и разгоряченные тела встречаются, чтобы стать, наконец, одним целым…

…Утром я проснулась от запаха сирени. Она все-таки влезла своими ветками в окно! Как же здорово проснуться в твоих объятиях вот так — рано на рассвете, когда еще так тихо вокруг, когда солнце еще только-только взошло, растолкать тебя и побежать вместе к озеру умываться, беситься, брызгаться… А потом валяться у берега в воде, лежа у тебя на груди, и снова почувствовать это нарастающее чувство безумного желания…

Знаешь, я никогда до этого не занималась сексом в воде. Ты удивлен, милый? Ну, конечно! Ты вообще, наверное, считал меня такой избалованной красавицей, уставшей от мужского внимания, а я, между прочим, достаточно скромная девушка. Хи, знаю, что теперь ты не поверишь! После такого-то!!!

А мне ведь даже немножко стыдно было потом. Честно, я сама не ожидала от себя. Я вообще все себе не так представляла! Ну да ладно, жить по сценарию скучно. Все было, как было, значит так надо.

Тем более что мне безумно понравилось. Оказывается, это так здорово! Ну и что, что вода холодная, зато я горячая. Хи!

Когда мы вернулись, оказалось, что нас уже потеряли. Подруга засыпала меня вопросами, а я ничего не стала объяснять, просто поднялась наверх и маркером на той самой доске под надписью "Не забыть тебе отдатьСЯ" приписала "ВЫПОЛНЕНО!"

А потом мы завтракали все вчетвером, и меня так тянуло к тебе прижаться, помурлыкать. Даже подруга удивилась:"Ты вчера была с ним такой холодной, а сегодня такая ласковая!"Эх, знала бы она, как мне было хорошо!

А потом в разговоре как-то всплыло, что вы — пикаперы. Нет, я догадывалась, что что-то тут нечисто, как-то все очень уж легко и запросто с вами получается. Никогда бы не поверила, что буду спать с парнем, которого знаю второй день. Но я почему-то думала, что пикаперы — совсем другие. И ведут себя иначе. А ты рассмеялся:"Ну вот такие мы неправильные пикаперы, значит!"

Это уж точно. Ты так вообще весь неправильный! Никогда не знаешь — чего от тебя ожидать? Все не как у людей. Ненормальный! И за что я тебя только л…? Ой! Чуть не выскочило! Ты ничего не слышал, хорошо? Не буду торопить события.

А подруга слегка офигела, узнав такое, и только и смогла спросить:"А вы теперь про нас напишете отчет на своем сайте?"И тогда ты сказал:"Если хотите, напишите сами, так честнее будет."

Вот я и пишу. Собственно, уже почти написала. Осталось только сказать, что я ни о чем не жалею. И очень хочу тебя увидеть еще раз до моего отъезда. Я ведь тебе еще диск не отдала, помнишь?

* * *

— Кстати, хотел тебя спросить еще тогда, — снова подал голос Оле-Лукойе, подождав немного, — откуда же все-таки взялась роза на скамейке? Очередное твое волшебство?

— Очередной придуманный крышеснос — «роза из ниоткуда». Договариваешься с напарником, чтобы он купил розу и ждал тебя в определенном месте. Приводишь туда девушку, усаживаешь ее на скамейку, начинаешь целовать, а ему подаешь сигнал вибровызовом на телефон. Он неслышно подходит сзади, отдает тебе розу и быстренько исчезает. Девушка открывает глаза после поцелуя, а в твоей руке оказывается роза, которую ты ей и даришь с невозмутимым видом. На все вопросы не отвечаешь, лишь загадочно улыбаешься.

— А «придурки», которые поначалу клеились к тем двум девушкам, но были посланы — это, конечно же, Стас и Наглец, да? А вы подошли чуть позже и просто сработали на контрасте?

— Само собой.

— И само собой, девушкам ничего об этом знать не полагалась, просто потому, что тогда это разрушит очарование ситуации, и она из сказки превратится в простенькую подтасовку?

— Любой фокус теряет свое очарование после того, как раскрыт его секрет.

— Да уж… и все же… Вряд ли кому понравится, если он узнает, что неожиданно-красивое случайное знакомство на самом деле было расписано по нотам заранее. За это пикаперов и не любят девушки. И их можно понять.

— Вот только они сами мечтают о чем-то необыкновенном и красивом, о сказочном принце и романтичном герое, не уставая твердить, что устали от скучных и банальных парней.

— И в то же время ценят искренность и честность.

— И моментально теряют интерес к тому, кто будет с ними до конца честен и раскроется полностью. Скучно, знаете ли, когда уже нет никакой интриги…

— А лекарство от скуки — игра? Что ж… Вот только играете вы с живыми людьми. А искренность…

— Брось! Как будто одно исключает другое. Сам ведь знаешь, что ситуации, когда с одной стороны чистая искренность, а с другой — чистая игра, встречаются крайне редко. И уж как раз девушки-то любят играть не меньше нашего! Все мы играем в какие-то игры время от времени, и все мы искренны до какой-то степени. Отношения (даже самые искренние, честные и откровенные) совсем без игры, без флирта, без перчика — ну что это за отношения??? Точно так же как чистая игра, удачный флирт, противостояние двух хороших игроков со временем приедается и перестает будоражить кровь, если только не переходит на новый уровень (в котором появляются искренность и доверие).

— Почему же мальчики обычно так не любят девушек, которые играют?

— Потому что любая девушка от природы — актриса, кокетка, не желающая подчиняться правилам, играющая как ей вздумается, забавляющаяся с глупыми мальчиками (которые не умеют играть, а живут по правилам), как кошка с мышкой.

— Почему ж девушки обычно так не любят пикаперов?

— Потому что это мальчики, которые умеют играть. Которые переигрывают девушек в их же любимой игре (и ты прекрасно знаешь, что большинство пикаперских техник — переиначенные женские приемчики). Которые не желают быть мышкой, с которой забавляется кошка, а хотят поменяться ролями. Которые играют по своим правилам и заставляют девушек подчиняться и принимать их. Вот тут девушки начинают обиженно плакаться и возмущаться, что так нечестно, какие пикаперы плохие, и почему они играют, вместо того, что бы быть искренними? Хотя, еще раз повторюсь, сами девушки — от природы прекрасные актрисы и соблазнительницы, обожающие играть, и то, чему мальчики долго и старательно учатся на пикаперских курсах, они впитываю с молоком матери и опробывают еще в детском саду. И играть они не прекращают никогда, даже когда у алтаря клянутся в вечной любви.

— Я не спорю, — Олег вздохнул, — что флирт, заигрывание, эмоциональный поединок — очень увлекательная и захватывающая игра. Будоражащая кровь и добавляющая адреналина. И кто же откажется поиграть в нее, особенно, если он играть умеет? Но рано или поздно даже у самого хорошего игрока наступает момент, когда игры приедаются, и хочется уже чего-то настоящего. Быть хладнокровным — ужасно скучное занятие. Рано или поздно любое сердце должно оттаять, а эмоции — выйти из под контроля. Жаль только, что нередко бывает так, что с одной стороны уже все игры кончились, а другая сторона еще не наигралась.

Игры бывают разные, Художник. Игры любят все. Главное — не заиграться. Помнишь, ты сам это сказал когда-то?

— Помню, — задумчиво сказал тот, снова погружаясь в воспоминания о прежних днях…

* * *

— Да не знаю, чего-то понесло меня тогда, — отмахнулся от расспросов Стас, продолжая, тем не менее, весело улыбаться собственным мыслям. — Художник, видимо, достал своими грустными размышлениями, ходит тут, навевает тоску…

«Навевающий тоску» никак не отреагировал на выпад Грязного Стебщика, продолжая сидеть на подоконнике и задумчиво вертеть в руках какую-то записку с фотографией, прерываясь лишь для того, чтобы время от времени полюбоваться сквозь стекло на вечернее небо. Всем было интересно, что же это за записка, но он никому не желал ее показывать, а спрашивать никто не решался. Собравшаяся компания вновь обратила свои взоры на Стаса, и тому волей-неволей пришлось продолжать.

— В общем, грустный я был тогда. И одинокий. Да, бывает со мной такое, не удивляйтесь. А это очень плохо кончается, как правило. Я буянить начинаю обычно. Или так, выпендриваться… шалить немного. Ну, то есть, немного больше обычного. А шалости до добра не доводят!

Он поучительно поднял палец, как будто наставительный тон на самом деле требовался кому-то среди этой компании, кроме него одного. Остальные лишь хмыкнули, пряча улыбки. Всем был прекрасно известен характер Стаса и его выходки, так что…

— Знакомят меня, значит, с хозяйкой квартиры, — продолжал Грязный Стебщик, — а я ей гордо так и повелеваю: “Хозяйка, ты мне сразу показывай, где у тебя унитаз. Я его запугаю сейчас, пока мы с ним трезвые, а то пьяного он меня и подавно испугается…” Хозяйка от наглости моей оторопела, не ожидала такого. Так оторопевшая и пошла покорно показывать мне унитаз под недоуменное переглядывание гостей. Показала. Ничего так себе унитаз, симпатичный. И даже совсем не страшный — на трезвую голову-то. Но нам ведь еще с ним вечером обниматься, как с родным, и не хотелось бы, чтобы он от меня убегал, а я бы его догнать не мог. Так что пусть привыкает. Я перед ним на четвереньки встал и как залаю! Он побелел весь и в угол забился. “Ну, — говорю хозяйке, — теперь показывай кухню. Я там есть буду!” Наглость — второе счастье, как меня некоторые учили, верно ведь?

Развалившийся на диване двухметровый красавец-атлет Андрей по прозвищу Наглец лишь снова хмыкнул в ответ.

— И что вы думаете? Ведет она меня на кухню и даже холодильник передо мной, как лимузин, открывает! — Стасик наглядно изобразил руками, как было дело. — Я хвать оттуда кусок колбасы, куснул его разок для острастки и с этой колбасой в дальнейшее путешествие отправился. Говорю: «Так, это ванная, здесь я буду поутряни умываться с бодунища! О, а это комната большая, светлая. Здесь пускай народ тусуется, токо не очень громко». Ловлю незнакомого молодого человека, который слишком уж на хозяйку поглядывал и спрашиваю: «Ты кто?»

— Дима, — отвечает он, подозрительно меня оглядывая.

— Вот что, Дима, ты мою колбасу подержи, а я щаз шампанского откупорю. Токо кусать ее не смей, она мне теперь как родная…

Дима офигел, но наглость мою стерпел и колбасу честно в вытянутой руке держит, а я, тем временем пробкой из бутылки в форточку “бабах” и давай шампанское из горла пить. Отпил чуток и хозяйке предложил: «Буш?»

Она как-то плавно в роль вошла — улыбнулась, шампанское взяла и тоже из горла… Отобрал я у Димы колбасу и спрашиваю: «А веселится-то мы будем, будем веселится-то, граждане?» Хозяйка тоже, видать, веселиться собралась, потому что протягивает мне бутылку вина, предварительно отхлебнув опять-таки из горла, и спрашивает: «Буш?» Вот мы вино с шампанским попеременно с ней хлещем, счастья — аж душа радуется!.. Наглость — второе счастье ж! Ну, я уже говорил… Только народ присутствующий почему-то не рад, что нам весело.

— Я их где-то даже понимаю, — смеясь, отозвался с дивана Сашка, прозванный Рэндомом за свои рыжие волосы и пронырливость. — Они тут, понимаешь, отдыхали, развлекались, а вдруг пришел какой-то мудак и все испортил…

Стас отмахнулся и продолжал свое повествование дальше:

— Короче, начали они расходиться. Я еще даже обход квартиры не закончил, а их уже почти не осталось. Странные люди, да? И вот натыкаюсь я на следующую дверь: «О, хозяйка, так это ж спальня. Мы с тобой тут спать будем!» При этих словах гости окончательно рассасываются. Дима, по-моему, последний уходил.

— А почему бы и нет? — говорит хозяйка и сама задорненько так мне улыбается.

Я вообще-то ждал по роже. Если честно. Наглость — она, конечно, хоть и второе счастье, но все-таки… Однако ж, отступать было некуда. Пришлось спать. Получилось неплохо. Только хозяйке этой я потом говорю:

— Знаешь, а я ведь трезвый на самом деле. И даже не такой уж и наглый. Мне просто грустно было.

— А мне так просто все надоели. Особенно Дима этот.

— А что Дима?

— Да достал просто: «Солнышко, можно я тебя обниму? Солнышко, можно я тебя поцелую? Солнышко, можно я отойду на минутку?» И так все время…

— Так это… я опять разрушил чьи-то чувства и разбил чье-то любящее сердце?

— Похоже на то.

— Блин, так это… Солнышко, а можно я тебя поцелую? — спрашиваю. А она подушкой меня по голове, подушкой… Не, иногда все-таки без спросу лучше!

Все рассмеялись, и даже вечно задумчивый Художник, наконец, отвернулся от окна и отложил в сторону фотографию.

— Стас, я все думаю, а каким ты был, когда был маленьким? — вдруг спросил он, пристально оглядывая Грязного Стебщика с головы до ног.

— Ну, наверное, маленьким и был. А что? — растерянно отозвался тот.

— Ну, не сразу же ты стал таким, как сейчас. Что-то ведь, наверное, случилось с тобой еще в пору безоблачной юности, раз уж теперь ты…

— Блин, Художник, вечно тебя тянет на философствования в ненужное время. Не нагоняй тоску! Я тоже люблю пофилософствовать, но выбираю время и место. Например, в постели после хорошего секса… Ох, как меня тянет тогда пофилософствовать! Наглец, тебя тянет порой пофилософствовать после секса?

— Нет, меня чаще после хорошей драки тянет пофилософствовать, — усмехнулся тот.

— Да??? Хм…а ты, случайно, с девушками не дерешься в постели? Ну ладно-ладно, я просто спросил. Просто когда Художник начинает нудеть, мне становится как-то не по себе. Прям как сломанный компьютер, который выдает совсем не то, о чем его просили — такой же тошный. Художник, не нуди, а? Лучше бы компьютер починил, а то от вас двоих мне одинаково грустно. Не нагоняй тоску!

— Кстати, а что такое с нашим компьютером? Кто-то опять лазил по порно-сайтам и нахватал вирусов? А, Стас?

— Я же просил — не нуди! Ну что я, виноват, что ли, если они…

— Ладно, бог с ним, с компьютером. Что же до твоей грусти… Всегда знал, что перспектива умственного труда для тебя очень тосклива, Стас. Но все равно попробуй задуматься на мгновение — зачем все это?

— Хм… что это? Порно-сайты?

— Пикап, дурачок. Зачем мы этим занимаемся? Не только же ради секса. Думаю, даже ты отдаешь себе отчет, что секс здесь все-таки не главное. Или нет? Не разочаровывай меня! — Художник обвел пристальным взглядом всех присутствующих. — Мы словно играем в какую-то странную игру. Мы выучили правила, мы перестали быть глупыми влюбчивыми мальчиками-романтиками, мы не бегаем за девушками, мы с ними только спим и бросаем… Мы избавились от наивности, мы сочинили себе новую мораль, потому что старая нас не устраивала. Мы пересмотрели свои взгляды на мир, мы научились жить по-другому. Но стали ли мы счастливее от этого? Или тогда — ради чего все это?

— Художник, — вдруг подал голос молчавший до этого Оле-Лукойе. — У тебя что-то происходит?

— Происходит, — кивнул головой тот и еще раз взглянул как-то странно на примолкнувших вдруг друзей. — Только не у меня. У всех нас.

— Не нагоняй тоску! — снова попросил Стас. — Терпеть не могу, когда ты такой. К чему все эти задумчивые премудрости? Пойдемте лучше на улицу, устроим очередной боевой вылет! Нас ждут девчонки — веселые, молодые, симпатичные девчонки с упругими сиськами и аппетитными попками, которым нет дела до философствований и которые просто хотят трахаться. Я вот вчера такую блондиночку…

— Заткнись, Стас! — вдруг с неожиданной резкостью бросил Наглец. — Художник, продолжай…

— А я, собственно, уже закончил, — развел руками тот. — Я ведь не собирался открыть вам какую-то философскую тайну или что-то в этом роде. Просто предлагал задуматься над вопросом, который (я уверен!) каждому из нас приходил в голову. Хотя бы однажды. Даже Стасу, хотя он упорно старается нам внушить, что его голову мысли вообще не посещают. Обходят стороной. Но на самом деле, если знать его чуть получше и заглянуть чуть поглубже…

— Во-во! Что вы знаете о моей голове? — обиженно буркнул Грязный Стебщик. — На самом деле, там такие мысли водятся! Если заглянуть поглубже. Я — натура глубокая и сложная! Если знать…

— Стас, — улыбнулся Художник, — я знаю тебя лучше, чем кто бы то ни было. И могу засвидетельствовать, что в твоей голове водятся мысли в основном об упругих сиськах и аппетитных попках. И ничего, ну абсолютно ничегошенки сложного в тебе нет. Вот только и ты (я уверен!) порой задумывался над вопросом — зачем же мы играем в эту игру?

— Ну и — зачем? — заинтересованно спросил Рэндом. — Как ты считаешь?

— Не важно, что считаю я. На этот вопрос каждый из нас должен ответить самостоятельно. Для себя. Вот поэтому я и предлагаю подумать. Не сейчас. Вообще.

— Не люблю я думать. Голова болит, — буркнул Стас. — Когда я трахаюсь, мысли в голову не лезут.

— Вот поэтому тебя мы сегодня и не возьмем с собой. Оставим здесь, в одиночестве, чтоб ты хотя бы попробовал напрячь голову. Привыкай. Это иногда полезно. Заодно и компьютер реанимируешь. А остальные… Ну, что приуныли, братцы-кролики? Пойдемте же и правда на улицу, хватит торчать взаперти. Нас ждет очередной боевой вылет, нас ждут девчонки — веселые, молодые, симпатичные… Которые, как и мы, рады порой сыграть в одну увлекательную игру. Так не будем отказывать им в этом удовольствии! Посмотрим, кто играет лучше. Только Стас не будет играть, он сегодня будет трахаться с компьютером. Судьба к нему жестока.

— Почему-у-у??? — взвыл Грязный Стебщик. — Так нечестно!

— Жизнь несправедлива. Смирись! — посоветовал ему Наглец. — И вообще, ты сломал комп, ты и чини. Все честно.

— Ну, я вам это еще припомню, — продолжал бурчать Стас, хотя и понимал уже, что это бесполезно. — Они там, значит, играться и трахаться будут, а я тут…

— Что поделать? Кому-то трахаться с девушками, а кому-то — с компьютерами. Распределение труда. Смирись!

— Смотрите — не заиграйтесь там!

— Ты прав, Стас, — задумчиво кивнул Художник. — В игре под названием «соблазнение» главное — не заиграться…

Так и не показав никому записку, он свернул ее в кривой самолетик и плавным движением отправил через окно навстречу весеннему ветру — по сужающейся спирали куда-то вниз, в лужу, в вечерние сумерки…

***
***

Оглавление

Из серии: Исповедь мотылька

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Исповедь соблазнителя предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я