Будённовский рубеж

РАМЗАЕВ:

— Остатки наших отрядов, которые смогли уйти из районов, заблокированных российскими войсками, собрались у села Аллерой — всего сотни полторы бойцов. Мы перешли через хребет Аллерой — Ново-Грозный и через лес, в обход российских заслонов, вышли к бакинской трассе. Там, в паре километров от шоссе нас ждали крытые КамАЗы.

Командиры предупредили, что назад дороги нет, что убить могут всех, и если у кого-то есть незаконченные дела или кто-то передумал, сейчас самое время уйти. Никто не ушёл. Все понимали, что другого выхода нет. Мы боялись потерять то, за что воевали, за что умирали. Сколько погибло наших бойцов, сколько мирных жителей, и всё напрасно? Мы были настроены решительно. Нам сказали: «Докуда дойдём, там и будем воевать».

Больше никакого инструктажа не было. Мы загрузились в КамАЗы, по пятьдесят человек в кузове. Места мало, стояли вплотную. За руль грузовиков посадили тех, кто мог сойти за славянина. Я сел за руль милицейской «шестёрки». Её только что покрасили, нарисовали полосы, краска ещё высохнуть не успела. Мигалка не держалась на крыше и её пристроили в салоне, на задней полке. Каждый раз, чтобы она работала, надо было куда-то подключать провода. Номеров не было никаких. Документов тоже. Ко мне в машину сели Асламбек Маленький и Абу Мовсаев. У нас с Абу была одна милицейская фуражка на двоих и один китель. Не знаю, где достали, может, кто из дома принёс. Басаев забрался в спалку^[14] одного из грузовиков.

Выехали около полуночи. Первой в колонне шла милицейская машина, за ней — три КамАЗа. Легенда была такая: везём «груз 200»^[15], русских солдат. Такой транспорт обычно не досматривали. Чеченскую территорию проехали по полям, сейчас даже не помню как, выехали на Кизлярскую трассу. Дальше по пути попалась пара постов. С одного нам махали издали, но они были заняты другими машинами, и мы проехали дальше. Никаких взяток мы не давали, денег-то у нас уже не оставалось. Всё, что собрали, потратили на машины, рации и снаряжение.

Недалеко от Будённовска встали: у КамАЗа прокол. Я остановил встречную машину, тоже КамАЗ, взял у водителя ключ, поменял колесо. Поехали дальше. Я был уставший, за рулём с ночи, и говорю Мовсаеву: «Абу, сядь за руль, я спать хочу очень». Мы поменялись на ходу, и я сразу прикемарил.

Вдруг толкают меня: «Вставай, — говорят, — приехали». Смотрю, машина милицейская рядом едет. Мы уже на окраине Будённовска. Они говорят: «Останавливайтесь». Впереди развилка. Налево — дорога на Пятигорск^[16], милицейская машина туда ушла, а мы свернули на какую-то улицу, заплутали в частном секторе и оказались в тупике. Там я опять сел за руль, мы развернулись и выбрались на дорогу.

Проехали Будённовск, а за Прасковеей^[17] уже несколько машин стоят, и человек десять-пятнадцать сотрудников нам машут, останавливают. То есть о нас сообщили. Я спрашиваю: «Что делать?» Асламбек Маленький: «Останови». Я остановился, и КамАЗы встали.

Подошёл старший лейтенант. Один. Другие стояли вдалеке. «Дальше нельзя. Ваши документы». А у кого они есть, документы? Не было даже поддельных. Исмаилов (Асламбек Маленький), он без акцента разговаривал, на КамАЗы показывает: «Там груз 200». Тот, кажется, поверил, но говорит: «Ребята, там впереди войска подняли, я не могу вас пропустить, поехали в отдел».

Похоже, и правда, войска, которые в Георгиевске стояли, уже по тревоге подняли — самолёты над нами начали летать. Мы с Абу переглянулись: ну, значит, поедем. Милиционеры впереди, мы за ними. По дороге ни о чём не говорили, всё было понятно. Прямо перед отделом милиции они встали, и тогда всё началось.

Милиционер, который нас на трассе остановил, подошёл к машине со стороны Абу Мовсаева и потребовал уже жёстко: «Теперь покажите документы!» Абу дверцу открыл, сказал: «Вот тебе документы!» — и застрелил его на месте. Из КамАЗов сразу выскочили Асламбек Большой и Шамиль, началась перестрелка с милицией^[18]. Отдел РОВД мы захватили за несколько минут^[19]. Там остались одни женщины, нам сказали их забрать. Мы по-быстрому всех вывели на улицу. Была команда собирать людей, не трогать только детей и иностранцев.

Наши разбрелись по городу кто куда. Мы с Асламбеком тоже пошли собирать людей, я от него не отходил. Город был испуган. Кто-то плакал, кто-то просто не понимал, что происходит. Не знаю, поверите вы или нет, но ни один гражданский в городе не был убит. Я, во всяком случае, такого не видел. Разве что случайно шальная пуля где-то попала^[20]. Мы расстреливали только милиционеров и вертолётчиков^[21]. Вертолётчики были нашими врагами. Здесь, в Чечне, было видно всё, что они творили. Они бомбили всё подряд. Сколько тысяч людей у нас убили — не только боевиков, сколько женщин, детей, стариков, сколько без рук, без ног осталось! Убило осколком и моего старшего брата.

Ни одного наёмника среди нас не было, это всё враньё. С нами и русских не было, один казах — и тот доброволец. Один дагестанец был, его там убили. Мы добровольно, не за плату поехали умирать. Мы все пошли в последний бой. Никто не думал возвращаться. Никто, ни один человек не верил, что вернётся назад.

Людей собрали на площади у администрации. У нас и среди гражданских были раненые. Мне Маленький Асланбек говорит: «Сажай раненых, отвези в больницу, будь там, пока мы не подойдём». Раненых мы занесли внутрь. Легко раненые шли сами.

УЛЬШИН:

— В 11.30 утра, когда террористы вошли в город, я сидел в мастерской. Клиентов не было, и мы с другом Серёгой гоняли чаи. Вдруг на улице поднялась стрельба. Стреляли у администрации. Моя контора была метрах в пятидесяти, но окна выходили на другую сторону. Я набрал милицию: «Что происходит? Кто стреляет?» Мне ответили: «Всё хорошо, ничего не происходит». Спокойный голос. Слишком спокойный. Я понял: милицию захватили.

Мы с Серёгой выглянули в окно и увидели людей с автоматами. Сначала решили закрыться в кабинете. Но потом подумали: фанерную дверь вышибут на раз-два и начнут по нам палить. Поэтому мы снова уселись пить чай, а дверь оставили незапертой. Стрельба за окном продолжалась, кричали люди. Мы затаились, прислушиваясь. Идут. Они выбивали двери одну за другой, всё ближе и ближе.

Дверь распахнулась от сильного удара, на пороге стоял чеченец. «Выходи! Не рыпайся, не дёргайся и иди», — скомандовал он. Другой стоял в коридоре, третий — на лестнице. Мы встали и пошли. Когда спускались, один попросил у меня сигареты. Я ему пачку протянул и говорю: «И мне оставь, а то курить нехер будет». Так обнаглел. Ещё не понимал ситуации.

Нас вывели на улицу и повели на площадь. Я увидел расстрелянную машину управляющей «Сбербанка». Подумал: жалко, красивая женщина была. То есть я понял, что её убили, но почему-то не разозлился, а только пожалел её. Нас посадили на площади. Людей было много. Вокруг ходили чеченцы с автоматами. А людей всё вели и вели из города. Жена не работала, дочка была с ней. Я волновался, дома ли они. Мы живём далеко от центра; если дома, тогда в безопасности.

Мы сидели, ничего не происходило. Женщины плакали. У некоторых начались проблемы с сердцем. Люди делились лекарствами, успокаивали друг друга. На площади было очень жарко, солнце палило вовсю. В какой-то момент нам всем сказали: «Если будут попытки сбежать, мы взорвём бензовоз». Бензовоз стоял рядом. Все сразу притихли — жить хотели. Я тоже хотел. У меня и мысли не было сбежать, наступило какое-то отупение. Мозг будто отключился.

Через полчаса нас подняли и повели. Мы шли по Пушкинской. Это длинная улица, которая ведёт к проспекту Калинина, а он — к больнице. Рядом со мной шла провизорша из аптеки, держалась за сердце. Её придерживал директор аптеки. У здания патрульно-постовой службы я увидел трупы милиционеров, и тогда мне стало страшно. Когда повернули на проспект Калинина, из колонны рванул парень лет двадцати. Он бежал очень быстро, но очередь в спину свалила его. Парень лежал мёртвый, а мы шли мимо. Я тогда подумал, что парень молодец. Ну то есть он погиб, но вырваться попытался. Себя я почувствовал бараном. Шёл в толпе — лишь бы не тронули. Мерзкое чувство.

Нас подвели к больнице и посадили на землю около инфекционного корпуса. У всех потребовали документы и стали их проверять. Военных — вертолётчиков и ментов — просили выйти из толпы. Рядом со мной сидел пожарный. У него не было документов, но он был в зелёной форме и его тоже попросили выйти. Он объяснил, что пожарный, его вернули в толпу. А разговор чеченца и вертолётчика я запомнил навсегда.

— Летун? — спросил чеченец.

— Летун.

— Действующий?

— Действующий.

— Пошли.

Вертолётчик молча пошёл. Он не просил его пощадить, не сказал ни одного слова. Группу военных увели и расстреляли, я слышал очереди. Нас подняли и повели в здание травмпункта. Я шёл и думал: а как бы поступил я, если бы повели на расстрел? Кричал? Говорил, что у меня дети? Смог бы умереть с достоинством или заистерил?

Уже в темноте нас отвели в главный корпус.

Я понял, что пришли чеченцы, и понял, почему они пришли, но что будет дальше — не думал. Просто старался не высовываться, чтобы не застрелили.

СКВОРЦОВ:

— В тот день я заканчивал плановую операцию. Оставалось зашить операционную рану, и я поручил это ассистенту. Меня уже ждали люди — в 12 часов по средам я проводил консультации, из поликлиники и районов ко мне присылали тяжёлые случаи. Был уже первый час, когда я вышел в коридор крикнуть, что скоро приду. Я был немножко запачкан в крови — торопился и даже не стал раздеваться. В коридоре я сразу столкнулся с бегущим начмедом. «Сейчас будет массовое поступление раненых», — сказал он, запыхавшись. Я сперва не поверил: «Кто, откуда?» — «Не знаю, — говорит, — ничего. Нам только что позвонили из администрации». Смотрю, около моего кабинета уже никого нет — люди поубегали. Если честно, я не особо забеспокоился, думаю, ну, может, человека два-три — авария или милиционеры постреляли друг друга, часто у нас такое бывало. Но сёстрам сказал: «Девчата, все перевязочные разворачивайте в операционные». Решил перестраховаться. У нас было всего-навсего две операционные — плановая и экстренная. Я хорошо знал, что материал быстро кончится — операции же шли — и отправился в гинекологию за стерильным материалом и операционными наборами.

Открыл дверь — и чуть не уткнулся в двух солдат. Одежда в пыли, грязные полосы на лицах, пот бежит со лба, в руках автоматы. Чеченцы. Я крикнул: «Куда вы идёте? Это ж хирургия, туда нельзя!» Один сразу раз — автомат на меня. Другой смотрит. Я говорю: «Вы что, не понимаете, это ж хирургия, туда нельзя так заходить». Они мне: «Доктор, мы понимаем, не волнуйтесь». — «Слушайте, ребята, вы кто?» — спрашиваю. «Мы ж вас предупреждали, что придём». — «Меня, — отвечаю, — никто не предупреждал». Один объяснил, что разведывательно-диверсионный отряд захватил город. Я говорю: «Как захватил?» — «Да, — говорит, — мы захватили ваш город. А вы что, не слышите, что бои идут?» — «Ничего я не слышу, — говорю, — я на операции». Он меня взглядом окинул — у меня кровь на халате. «А вы, — говорит, — работайте. Что делали, то и делайте, мы мешать не будем».

Я сразу вернулся назад, и в этот момент заносят первого раненого. Женщина. Тяжёлая, без сознания. Врач-хирург Вера Чепурина подходит и говорит: «Десять человек привезли, есть несколько тяжёлых». — «Я пойду оперировать эту женщину», — говорю. «Давайте я возьму женщину, а вы девочку, — отвечает Вера. — Там девочка очень тяжёлая». Приносят — симпатичная девчушечка лет шестнадцати. По-моему, Катя. Под ней граната^[22] взорвалась, разворотила её всю. Сколько есть органов, начиная от сердца и кончая мочевым пузырём, везде повреждения. Ранение сердца, лёгких, диафрагмы, желудка, печени, кишечника, поджелудочная железа рассечена, почка. Осколки все в ней. Четыре часа я провозился в операционной.

Она умерла в реанимации от потери крови. Мы сделали всё, вбухали в неё всё, что у нас было. Мы бы вытянули её, но не хватило медикаментов…

Когда закончилась операция девочки, принесли второго тяжелораненого. Я понял, что надо оперировать мне. Две пули вошли в грудную клетку, кувыркнулись там, осколки пошли через печень, в брюшной полости повреждено было всё. Кто-то из коллег сказал, что это милиционер Александр Журавлёв. Его ранили, когда он с напарником перегораживал грузовиками улицу от боевиков; напарник погиб на месте.

Где-то я зашивал, где-то удалял кишечник прямо кусками, потому что сито сплошное, закрывал печень, поджелудочную — всё, что только можно было. В грудной клетке ничего не делали, только трубку воткнули, чтобы лёгкое расправить. За окном грохотали очереди.

Меня вдруг прорвало. Я стал ругать чеченцев, называть их вояками, которые прикрываются больницами и бабами. В это время я увидел лицо моего помощника над маской — бледное как мел. Он стоял, не шевелясь. Я повернул голову и увидел двух чеченцев с автоматами в руках. В глазах — злоба. Я что-то пробурчал, сказал «работаем» и продолжил на каком-то автоматизме. Внутри я весь сжался, ждал очередь в спину. Но — пронесло, они ушли.

Александра мы вытянули. Я уже знал, что милиционеров они расстреливают. Нужно было положить его в отдельную палату, чтобы в бреду он не выдал себя. Мы вывезли его из операционной, это был первый раз, когда я вышел в коридор. Получается, оперировал восемь часов. Смотрю, вроде, моя больница — те же стены, коридор, но сидят толпы людей. Возле ординаторской работал телевизор. Чеченцы смотрели «Новости». С экрана вещали, что в больнице находятся несколько десятков заложников, а боевики убегают из города.

ТЕЛЕКАНАЛ ОРТ, ВЫПУСК ПРОГРАММЫ «ВРЕМЯ», 14 ИЮНЯ, 21.00

Ведущий Игорь Выхухолев:

Событием дня сегодня стало террористическое нападение группы чеченских боевиков на город Будённовск в Ставропольском крае с захватом административных зданий и десятков заложников. Есть убитые среди сотрудников МВД и гражданского населения.

В нападении на Будённовск приняли участие около ста вооружённых бандитов. В 12.30 в город ворвались два грузовика КамАЗ. Бандиты предприняли попытку с ходу захватить районный отдел милиции, сотрудники которого сумели отбить атаку. После этого террористы, рассредоточившись группами по пять-шесть человек, начали обстреливать на улицах города ничего не подозревающих мирных граждан, захватывали автотранспорт и поджигали дома. Они также устроили на улицах Будённовска настоящую охоту на людей, давя их колёсами захваченных автомашин. Преступники установили на крыше горящего здания крупнокалиберный пулемёт и взяли под обстрел прилегающие улицы, не давая пожарным возможности бороться с огнём. Второй пулемёт бандиты установили на крыше захваченной ими городской больницы, угрожая уничтожением находившимся в здании клиники шестидесяти пациентам и медработникам.

Наличие многочисленных заложников, по различным неофициальным источникам от пятидесяти до двухсот человек, осложняет подразделениям милиции проведение операции по окончательному обезвреживанию террористов.

Бандиты, захватив заложников из числа местных жителей, с приближением вечера начали группами отступать из Будённовска. Маршруты отхода проходят через глубинные села Будённовского района Ставрополья в направлении административной границы с Чечнёй.

Это враньё меня обескуражило. Я понял, что под такую информацию нас всех вместе с больницей могут стереть с лица земли, сказав, что там были какие-то 50–60 человек.

С этими мыслями я шёл по коридору. Навстречу везли вторую волну раненых. Я выглянул в окно: «скорые» выгружали ещё пятерых.

В больнице работали четыре хирурга, но прибежали гинекологи, сразу включились в операции. Пришёл стоматолог Бедоидзе: «Я в вашем деле ничего не умею, но помогать-то я могу». Начмед Пётр Костюченко присоединился в качестве анестезиолога. Организовалась группа. Здорово справлялись мои медсёстры. Все они умели работать на операциях.

У операционного блока я столкнулся с двумя крепкими парнями. Они несли на руках пожилого человека. Было достаточного одного взгляда, чтобы понять — умирающий. Вся спина, тазовый пояс — в крови. Рядом была перевязочная. Я открыл дверь, увидел там свободный стол и врача. Раненого положили на стол, обнажили окровавленную зону для осмотра. Оказалось обширное ранение ягодиц, практически с отрывом одной из них, осколочные ранения поясницы, спины. Со слов парней, то ли под ним, то ли на нём взорвалась граната. Чеченца, который её кинул, они убили. Я велел врачу взять зажимы, накладывать их на кровоточащие сосуды и провести противошоковые мероприятия. Что и как делать, врач хорошо знал. Сам я выбежал в коридор, сказал постовой сестре готовить систему и подключаться для инфузии растворов.

Я направился в сторону гинекологии — нужно было принести стерильные инструменты и жидкости для инфузии, у нас снова почти всё закончилось. Телефонная связь не работала — чеченцы разбили все аппараты. Когда я оглянулся, увидел в коридоре врача из перевязочной. Я понял, что он ещё ничего не сделал, быстро подошёл к нему, повернул его и вошёл с ним в перевязочную. Я начал заниматься остановкой вялого на тот момент кровотечения и попросил его делать то же самое. Он подключился. Я снова оставил его и направился в гинекологию. Оглянувшись, увидел, что он опять уходит, бросив раненого. Я побежал назад, но у дверей меня перехватили парни, которые привезли старика. Один из них что-то кричал, прижал меня к стене и начал душить. Я с трудом вырвался и крикнул им: «Помогайте!» Вмести с ними я сделал всё, что нужно, но, к сожалению, старик умер на столе. Это был их отец.

Мы обязаны оказывать помощь всем, поэтому оперировали и боевиков. Среди них не было тяжёлых случаев. Мне запомнился мальчишка, Магомед, они его звали Малыш. Симпатичный, лет четырнадцати. Я его осмотрел: ранение мягких тканей правого плечевого сустава с симптоматикой повреждения плечевой кости. Рентгеновский снимок подтвердил перелом, но без смещений. От иммобилизации парнишка категорически отказался, первое время он использовал косыночную повязку, а потом снял и её. Если бы он был тяжело ранен, я бы его спас. Такие должны жить.

Раненые шли непрерывно. Их везли, везли, везли. Я вышел из операционной глубокой ночью. Коридоры были забиты заложниками и ранеными на каталках. Они рассказали мне, как чеченцы захватили город. Среди них я увидел врача, который убежал из перевязочной. Он лежал на полу и смотрел на меня умоляющим взглядом. Я развернулся и пошёл в свой кабинет.

Там меня ждали врачи и зав. отделениями. Сразу посыпались вопросы: что делать, как быть? Кто-то сказал, что нужно бежать из этого ада. Помню, я взял себя за ворот уже грязного халата и сказал, что мы все вот в этом символе должны оказывать людям помощь, и я не могу оставить ни пострадавших, ни свой персонал. Я остаюсь, вы же вправе принимать решение самостоятельно.

В те сутки из доставленных к нам раненых скончалось четверо. Двое — в послеоперационном периоде, двое — при укладывании на операционный стол. Эти двое были моими хорошими знакомыми.

В ту ночь мы с коллегами долго сидели молча. Под утро они ушли, а я лёг, чтобы спина отошла. Мы были измотаны до предела, надо было хоть час-полтора отдохнуть.

ПОПОВ:

— В тот день мы вернулись в Герменчук из Шалей, где проводили оперативные действия. Фёдор Заикин уехал отчитаться о проделанной работе в Ханкалу. Мы с Абдулбеком обсуждали рабочие планы. Потом зашёл Шамсутдин Мусаев, сотрудник питерского УБОПа, он работал с нами. В 18.30 вернулся Фёдор, его лицо было серо-зелёным. «Боевики захватили в Будённовске администрацию и ОВД».

Это был шок. Минут десять я стоял, не понимая, что произошло. В начале июня поступила информация, что боевики сделали загранпаспорта. Значит, что-то замышляют. Но что именно, мы не знали. Я тогда доложил Куликову^[23]. Он сказал, что такие сведения у него есть.

Первая мысль, как обухом по голове: они знают наши адреса (об этом у меня была оперативная информация). Дома — карты, радиостанция, справки о проделанной работе. Если боевики это найдут, семью не оставят в живых. Я решил немедленно ехать в Будённовск. Рядом стояли Абдулбек и Шамсутдин, я попросил их поехать со мной, они сразу согласились. По дороге мы миновали больше двадцати блокпостов. Я ходом пролетал их все. У меня была борода, камуфляж — ни разу не остановили. Бардак везде. Я гнал.

Около 23 часов мы приехали в Зеленокумск, это пятьдесят километров от Будённовска. Ехать напрямую было опасно: мы не знали обстановку в городе. Я зашёл в кабинет начальника местного ОВД. «Петрович, что там происходит?» Он коротко обрисовал ситуацию. Мы быстро заехали домой к Абдулбеку, забрали его старшего брата Имрана. У него был большой авторитет среди чеченцев.

По пути из Зеленокумска в Будённовск уже стояли казачьи заслоны. Казаки были вооружены охотничьими ружьями и нагайками. В город въехали ближе к полуночи. Пустые улицы, освещения нет. По дороге попадались сгоревшие машины. На втором или третьем перекрёстке нашу машину обстреляли военные. Когда поняли, что свои, извинились, попросили выключить ближний свет и включить подфарники. Всем своим была дана такая команда.

Когда мы подъехали к зданию РОВД (нужно было доложить руководству о прибытии), подрулил Фёдор. Он привёз с собой Шарипа, Умара и Адама. Умар пользовался авторитетом в Шалях, он спортсмен, до сих пор отжимается 2000 раз. Адам — его брат. Они тоже работали с нами.

Какой-то подполковник проводил нас в РОВД. На полу в коридоре лежали трупы сотрудников милиции — мой бывший начальник, мой бывший подчинённый, начальник службы участковых. Я узнал многих. Лежала женщина, которая пришла на приём. Было больно на них смотреть.

Во дворе, возле стены КПЗ мы увидели шесть трупов боевиков. Умар сразу узнал снайпера Лом-Али Чачаева. Вместе с Басаевым в ноябре 1991-го он угонял самолёт в Турцию, воевал в Абхазии. Стояла сильная жара. От трупов уже начинало пахнуть. Слева у гаражей прямо на асфальте спали солдаты.

Мы зашли в штаб. В кабинете начальника ОВД были Министр внутренних дел Ерин, его первый зам Егоров, начальник УВД Ставропольского края Медведицков, начальник УБОП при УВД Ставропольского края Юрин, начальник будённовского РОВД Ляшенко и ещё несколько генералов и гражданских лиц, которых я лично не знал. Все выглядели растерянными.

Я представил ребят, сказал, что они готовы помочь в переговорах. Медведицков, увидев у Шарипа под рубашкой на ремне «стечкина», приказал отдать. Шарип отдал — на ноге у него был второй «стечкин». Потом Медведицков возмущался, что в штаб с такими высокими лицами я привёл вооружённого чеченца. А эти чеченцы приехали нам помочь! В ту ночь ещё никто не знал, кто именно захватил больницу, и не мог знать, что с нами Шарип, родной брат одного из их командиров.

После доклада я рванул домой. Поднялся в квартиру, там никого. Я начал звонить соседям. Они сказали, что жена и дети у знакомых. Около часа ночи я нашёл семью в квартире моего друга, пожарного Георгия Рюмшина. Сам Георгий оказался в больнице среди заложников. Накануне его чуть не расстреляли — он был в зелёной форме, но, разобравшись, не тронули. В его доме моя семья была в безопасности. Радиостанцию и документы жена принесла с собой и успела спрятать. Я успокоился и поехал в ОВД.

Руководство штаба искало переводчика с чеченского, чтобы слушать боевиков. Тут пригодился Шамсутдин. Мы с ним поехали в детский садик рядом с захваченной больницей, где сидела группа радиоперехвата. Чеченцы периодически выходили на связь с кем-то из своих, но в эфире вели себя крайне осторожно. О чём говорили, я не вникал. Я пытался прикинуть, кто находится в больнице, с кем придётся вести переговоры. Я подозревал, что там и Басаев, и Асламбек Большой.

ФИЛАТОВ:

— Утром мы приехали в Терехово — это огромный пустырь в московском районе Крылатское. Там стояли заброшенные дома, и мы отрабатывали подходы к зданию: пробегали три метра, падали в высокую зелёную траву, перекатывались, меняя позицию, поражали условных террористов, мелькавших в окнах. Я не переставал удивляться: чем это мы здесь занимаемся? Как в училище — основы ведения боя в атаке и в обороне. Зачем нам повторять общевойсковые элементы? Мы что — Рейхстаг брать собрались? В полной экипировке упражнения давались непросто. Тяжёлый бронежилет и увесистая каска задирали центр тяжести, и на бегу нас мотало из стороны в сторону, как пьяных. Летняя жара высушила землю, и в воздухе висела пыль, я чувствовал её на своих зубах вперемешку с солёным потом, от которого щипало глаза. Думал ли я, что через несколько дней эти элементы понадобятся мне в реальном бою!

Сигнал тревоги поступил в Управление «А» в Москве около 14 часов. Предварительная информация — захват заложников группой террористов. Мы сорвались с обеда, начали готовиться к вылету. По инструкции на сборы у нас максимум час. «Возьму с собой пулемёт?» — спросил я начальника отделения. «Лёша, какой пулемёт, ты с ума сошёл? Думаешь, ты там из пулемёта будешь стрелять? Не смеши».

Это и правда звучало странно, пулемёты — не наш метод. Обычно нам хватало пистолетов и семи секунд, чтобы обезвредить террориста. Ведь чаще всего они захватывали автобусы или самолёты, там с пулемётом не развернёшься. Да и должность пулемётчика у нас ввели совсем недавно — с началом войны в Чечне. Наверное, снова планировались совместные с армейцами операции, как когда-то в Афганистане. Не знаю, почему, но я решил взять пулемёт. И взял.

Сергей Поляков тогда возглавлял Первый отдел «Альфы». Я был во втором. Он был вхож в штаб, он получал и отдавал приказы. Я их выполнял. Вместе мы попробуем восстановить картину произошедшего с нашей стороны.

ПОЛЯКОВ:

— В тот день Группа «А» вылетела полным составом — два отдела, около сотни человек. В Москве нас заменили Хабаровская и Екатеринбургская «Альфы». Мы знали, что произошёл теракт, но точной информации — сколько террористов, сколько заложников, какой объект предстоит брать — у нас не было. Из аэропорта Минвод нас привезли на старых автобусах. При подъезде к городу из темноты выскочил лейтенантик и перегородил нам дорогу. Кажется, он был не в себе — выбежал с «макаровым» останавливать автобусы, набитые вооружёнными людьми. К счастью, ситуация быстро разрешилась и мы поехали дальше.

По приезду нам сразу поступила команда из штаба: встать в оцепление больницы. Это не дело группы антитеррора, но, думаю, руководство тогда пребывало в растерянности.

ФИЛАТОВ:

— Меня посадили на ведро — вот прямо на ведро, и я всю ночь смотрел в сторону больницы, вглядывался в темноту. У вас, как у руководителя, была на тот момент какая-то информация: сколько заложников, сколько террористов, кто они?

ПОЛЯКОВ:

— Ничего не было известно. Но сразу возник вопрос: что нам здесь делать? Да, теракт — это наш профиль. Но до этого мы брали автобусы и самолёты. А больница — это целая крепость. Рекогносцировку мы ещё не проводили, но уже было понятно, что штурмовать такое здание — самоубийство. А когда на следующий день наши специалисты рассчитали потери в случае штурма, ужаснулись все.

Но мы понимали: если поступит приказ, выполнить его придётся. В памяти был свеж эпизод двухлетней давности, когда вопреки приказу Ельцина мы не стали штурмовать Белый дом. Он тогда сказал: «У меня этих подразделений быть не должно». «Вымпел» перевели в МВД, а за нас заступился Барсуков, наш тогдашний руководитель. Когда в 92-м нас передали в ГУО из КГБ, где шли бесконечные переформирования, мы почувствовали какую-то уверенность. Мы надеялись на Бориса Николаевича. Казалось, как раз такого харизматичного лидера нам и не хватало. Но тот конфликт группа пережила тяжело. И её положение в 95-м во многом стало следствием этого конфликта.

В Будённовске «Альфа» оказалась без руководителя своего ведомства. Михаил Иванович Барсуков, начальник Главного управления охраны, готовился к вылету в Канаду вместе с президентом Ельциным и главой его службы безопасности Коржаковым. В штабе были министры МВД и ФСК, в городе — их подчинённые, а мы оказались ничьи. Я понимал, что «Альфе» в такой ситуации придётся непросто.

Четырнадцатого июня, когда террористы вошли в Будённовск, президент Ельцин ещё в России — в Ново-Огарёво. Он готовится к вылету в канадский Галифакс, на саммит «большой семёрки». Тогда Россия ещё не входила в элитный клуб, но Ельцина пригласили восьмым. О том, что в Будённовске произошёл теракт, ему сообщил Сергей Степашин, глава ФСК^[24].

ФИЛАТОВ:

— Вы первый доложили Борису Николаевичу о Будённовске?

СТЕПАШИН:

— Да, я ему позвонил. В это время я был как раз на Лубянке. Мне сообщили мои ребята. Я звоню Ельцину, говорю: так и так, ситуация очень тяжёлая.

ФИЛАТОВ:

— Как Ельцин отреагировал на ваш звонок?

СТЕПАШИН:

— «Вылетайте, оцените обстановку, разберитесь». Он это спокойно сказал, зачем панику наводить. Я полетел.

ФИЛАТОВ:

— Накануне теракта у вас была информация о том, что боевики что-то готовят?

СТЕПАШИН:

— За неделю до штурма в Будённовске была шифровка по линии ФСБ, тогда ФСК. Я, кстати, Ельцину докладывал. Даже документы есть в архиве ФСБ о том, что планируется прорыв. Четыре группировки. Но в связи с тем, что было много разной информации…

ФИЛАТОВ:

— Дезинформации?

СТЕПАШИН:

— Да, как обычно в такой ситуации <войны>^[25]. И, вроде как, знаем. Мы знаем — мы задержим.

ФИЛАТОВ:

— Помимо вас, Ельцин отправил в Будённовск и Виктора Ерина, министра внутренних дел России. Вы всё это время находились вместе? Кто принимал решения?

СТЕПАШИН:

— Мы постоянно сидели в штабе — я, Ерин, Егоров^[26] и Олег Гайданов, зам. генерального прокурора. Даже в гостиницу не ходили. Там у нас два кабинетика было. Егорова назначили руководителем штаба.

ФИЛАТОВ:

— А почему назначили именно Егорова руководителем штаба? Почему не Ерин руководил?

СТЕПАШИН:

— Министр есть министр. Министр — это уже крайность. Вообще, поначалу даже хотели начальника ГУВД назначить, но слабоват оказался^[27]. Егоров — первый зам. министра, генерал-полковник. Ему, кстати, поручили спецподразделение, и это правильно.

Итак, произошло то, что произошло. На территорию России беспрепятственно проникли чеченские боевики и устроили бойню в тихом городке — расстреливали людей в их домах и на улицах, подожгли Дом детского творчества, захватили больницу, где к собранным по всему городу заложникам прибавился медперсонал и сотни пациентов, среди которых были дети, грудные младенцы и роженицы.

Информация о том, что боевики планируют прорыв, была у командующего войсками в Чечне Куликова, у главы ФСК Степашина, о ней было доложено президенту, тем не менее, она не была отработана. Теперь предстояло решить, как освобождать заложников и что делать с террористами. Усложняло ситуацию и то, что это был первый подобный теракт в истории человечества — и по числу заложников и террористов, и по дерзости исполнения. Позже будут Беслан и Норд-Ост, но Будённовск стал первым шоком для страны и мира. Опыта решения подобных ситуаций не было ни у МВД, ни у «Альфы». Чтобы спланировать операцию, предстояло выяснить, сколько в больнице заложников, сколько террористов, кто они такие и как вооружены.