Прощальный танец дельфина

* * *

Лилиан остановилась у палаты номер девять, рывком открыла дверь и быстро зашла внутрь. У окна, спиной к Лилиан, стоял и смотрел во двор её брат. Женщина молчала и ждала.

— В чём дело, сестрёнка? Не знаешь с чего начать разговор? — у Адриана был приятный располагающий голос.

— Ты изменился.

— Банальное начало, но сойдёт. — Адриан развернулся и расплылся в улыбке. — Рад тебя видеть, Лили. Сколько мы не виделись? Кажется, с тех самых пор, как ты уехала на учёбу в Вену. Получается, одиннадцать лет. Точно. В последний раз, когда мы виделись, тебе было восемнадцать, и ты только начала расцветать. И вот ты расцвела окончательно и превратилась в прекрасную женщину.

— Ты тоже, Адриан.

— Я тоже стал прекрасной женщиной? — Адриан рассмеялся. — Я понял, о чём ты. Скажи, зачем тебе такие высокие туфли?

— Мне нравится. С высоты двух метров всё становится яснее.

— Ааа, как волк в той сказке. Ну, понятно, понятно. Малютка Лили выросла, и у неё выросли зубки. Да, о такую красоту порезаться можно. Я вижу кольцо у тебя на пальце. У тебя есть муж?

— Жених. Я давно ношу кольцо, чтобы избежать излишней… заинтересованности. Когда мужчины видят, что женщина замужем, им проще оставаться в рамках.

— Я в курсе, — улыбка Адриана сменилась и стала напоминать волчий оскал. — Это доктор Александр Ольконен, с которым ты якобы написала книгу. Хотя на самом деле вся книга твоя заслуга, а он просто дал тебе возможность за счёт своего высокого положения получить доступ к необходимым пациентам и данным.

— У тебя седина на висках, — неожиданно отметила Лилиан.

Адриан задумчиво взлохматил волосы и печально посмотрел на сестру:

— Время. Беспощадное время. Присаживайся, в ногах правды нет. Её вообще нет.

В центре комнаты стоял табурет, Адриан приглашающе махнул на него рукой, а сам сел на кушетку. Лилиан села на табурет, напротив брата. Между ними было не больше метра.

— Зачем всё это? — спросила Лилиан, ей не нравился начавшийся разговор. — Тебя волнует моя семья?

— Семья? — Адриан снова рассмеялся. — У тебя там, откуда ты приехала, ещё нет никакой семьи. Только любовник на четверть века тебя старше. Помолвка? Надеюсь, что будет свадьба. — Адриан положил руку на грудь. — Искренне надеюсь. Пригласишь меня? Вряд ли. Но сейчас, сестрёнка, вся твоя семья здесь, в этом городе, а ты забыла про нас. Не звонишь, не пишешь.

— Этот разговор начинает меня напрягать.

Адриан театральным жестом провёл рукой по лицу и все его улыбки и ухмылки исчезли. Посерьезнев, он продолжил:

— Мне нужна помощь, Лилиан. Мне нужна помощь, доктор Долфин.

— Я попробую тебе помочь, но ничего не обещаю. Если у меня не будет получаться, тебе назначат другого врача. И ты пройдёшь лечение до конца. Только на таких условиях я займусь тобой. Это и без того многого мне стоило. Понятно?

Адриан кивнул.

— Много стоило? — спросил он, вопросительно подняв одну бровь. Лилиан снова отметила в его жестах и мимике актёрскую выучку. — Мне казалось, я дал понять главврачу, что ты единственная, кто может меня лечить. Странно, что у тебя возникли трудности. Ну да ладно. Я принимаю твои условия. Ещё что-нибудь?

— Этого достаточно. Рассказывай с самого начала. Что произошло?

— Ты знаешь, кем я работаю?

— Актёром? Помню, когда я уезжала в Вену на поступление, ты учился на третьем курсе экономического. Эмм, — Лилиан развела руками. — Ты какой-нибудь бухгалтер? Экономист?

— Всё несколько сложнее. Я психотерапевт, занимаюсь оказанием психологической помощи.

— Я знаю, кто такой психотерапевт, — в голосе Лилиан против её воли появились нотки раздражения.

— Да… и я не очень верю в психиатрию. Все эти, — Адриан обвёл руками комнату. — Ограничения пространства, палаты, таблетки, и даже операции. Я уверен, что любому человеку можно помочь просто общаясь с ним.

— При анорексии абсолютизируется тормозная деятельность лобных долей, — возразила Лилиан. — При психохирургии скальпель через височную кость проникает в мозг, и лобные доли подрезаются примерно на пять сантиметров. Спустя небольшое время неприятие пищи исчезает, восстанавливается аппетит, вес пациента приходят в норму. Сейчас так не делают, но это всё равно эффективный метод, способный спасти жизнь пациента. Его пытаются заменить электродами.

— Просто психиатры не способны найти нужных слов.

— Зигмунд Фрейд говорил, что психоанализ противопоказан глупцам, нарциссам, извращенцам и психопатом. Он считал, что помочь можно только тем, кто сам стремится к лечению.

— Это были красивые слова для публики. Изучи пациентов дядюшки Фрейда, там есть случаи прямо противоречащие этим словам.

Но Лилиан не собиралась сдаваться так просто, и привела ещё один довод:

— Тимоти Лири ещё в университете проводил исследование, при котором выяснил, что психотерапия в трети случаях помогает, в трети — нет, а ещё в трети — ухудшает состояние больного.

— Тимоти Лири — одиозная и спорная фигура. Он потом занимался исследованиями волшебных свойств ЛСД и многие результаты фальсифицировал. Мне кажется, его университетская работа показала, что только тридцать процентов психиатров чего-то стоит. Очень хороший показатель. Уверен, во всех других профессиях процент будет заметно ниже. Где-нибудь на уровне десяти.

Лилиан выдохнула, отсчитала три секунды — тысяча один, тысяча два, тысяча три — и снова вздохнула.

— Я ничего не понимаю, Адриан. Зачем тогда ты согласился на лечение, если не веришь в психиатрию?

— Я верю тебе. Верю, что ты поможешь мне во всём разобраться, а не будешь пичкать таблетками, резать и бить электричеством.

— Электросудорожная терапия тоже эффективна, — снова в голосе Лилиан засквозило раздражение. — Чёрт, Адриан! Рассказывай уже, в чём дело.

Адриан помассировал пальцами виски и признался:

— Моя пациентка умерла.

— Что? — растерялась Лилиан.

— Одна женщина проходила у меня курс. У неё была обсессия, навязчивое состояние, почти дистресс. Я пытался ей помочь, делал всё, что мог. У меня за спиной, сестрёнка, десятки благодарных пациентов. Я это умею, и ещё ни разу — слышишь? — ни разу я не ударил в грязь лицом. Всегда получалось помочь людям. Но с этой женщиной… что бы я ни говорил, я не мог найти путь к её сердцу. Слова отскакивали от неё, как от стенки. И ведь она не закрывалась. Каждый раз, приходя ко мне, она слушала и говорила сама. Диалог был налажен, но результата он не дал. Точнее дал — переломанное тело на асфальте.

— Мне жаль.

— Да, мне тоже, — Адриан горько усмехнулся. — И после этого случая проблемы начались уже у меня. Депрессия, суицидальные мысли, паранойя. Я перестал доверять людям. Порой боюсь, что продавец в магазине подкинет мне какую-нибудь вещь и обвинит в воровстве. И самое раздражающее — провалы в памяти. Я могу пойти на кухню, а очнуться на улице, в другом квартале, спустя полчаса. Или проснуться одетым и уставшим, словно всю ночь бегал марафон.

— Это серьёзные симптомы.

— Я знаю, сестрёнка. Я дошёл до точки. Уже не могу общаться с пациентами, растерял все мысли. Не знаю, что и кому говорить, не слышу, когда говорят мне. А ещё боюсь, что очередной клиент кинется на меня с ножом. Поводов на это, конечно, нет, но я до чёртиков боюсь. Неделю назад сидел с пациентом и только спустя полчаса заметил, что мои ноги танцуют вверх и вниз, друг к другу и обратно, зубы стучат, а ногти на одной руке я уже обкусал до мяса. — Адриан издал короткий смешок. — Хорошо, что пациент ничего не заметил, у него своих проблем хватает. После этого случая я прекратил практику и позвонил тебе. Или написал? Не помню.

— Ты написал мне электронное письмо, Адриан, а также позвонил одной моей подруге. Ума не приложу, откуда у тебя её номер? Подруга сказала, что ты хочешь, чтобы я тебя вылечила. Письмо же было более витиеватым.

— Всё так, сестрёнка, всё так. Ты сможешь мне помочь?

— Как я уже говорила, я попробую, — решимости в голосе Лилиан хватило бы на целую кафедру докторов и Адриан позволил себе немного расслабиться. — Я правильно поняла, что ты отказываешься от приёма любых лекарств?

— Абсолютно. Человеческий разум — тончайший механизм высочайшего качества. Не надо чинит его молотком.

— Это не разумно, Адриан. Соответствующие медикаменты могли бы заметно ускорить твоё выздоровление. Гарантирую, что подберу самые щадящие препараты.

— Нет.

— Ты всё также не выносим, как в детстве, когда мы дрались. — Лилиан прикусила губу и, кое-что прикинув, потянулась снять золотую цепочку с шеи. Адриан с любопытством следил за её движениями. Через секунду Лилиан вытянула к брату руку с цепочкой, на которой из стороны в сторону болтался золотой дельфинчик. — Я хочу знать, что происходит в моменты твоего беспамятства. Следи за дельфином и слушай мой голос.

— Бесполезно, — Адриан отмахнулся от сестры как от назойливой мухи, его губы перекосились в высокомерной кривоватой ухмылочке. — Гипноз действует на подверженных ему людей, то есть на дураков, алкоголиков, наркоманов, и почти на всех пациентов психиатрических клиник, поскольку их разум уязвим и ослаблен. В царскую Россию в девятнадцатом веке из Европы приезжали гипнотизёры и выступали перед благородной публикой. А там каждый был с высшим образованием, так что эти артисты нетрадиционного жанра возвращались обратно, ничего не добившись.

— При чём тут Россия?

Адриан пожал плечами. Лилиан раздражённо откинула волосы за спину и подняла руку с импровизированным маятником.

— Следи за дельфином. Слушай мой голос. Раз, два, три. Твоё дыхание выравнивается, сердцебиение успокаивается. Ты тоже спокоен. Раз, два, три. Тебя клонит в сон, твои веки тяжелеют. Раз, два, три. Твои глаза закрываются, ты засыпаешь.

Адриан только пожал плечами:

— Прости, сестрёнка. Я слишком много читаю, возможно, дело в этом. Отец был чудовищем, но многому меня научил. Ты так и не освоила скорочтение?

— Нет, — Лилиан обратно застегнула цепочку.

— Зря. Я читаю до тысячи книг в год. Университет закончил экстерном. Несколько языков выучил.

— С языками у меня всё тоже нормально, — в который раз в разговоре с братом Лилиан не смогла сдержать раздражение и уже начинала внутренне корить себя за это. — Я сегодня не выспалась. Пойду, отдохну и продумаю план лечения.

— Хорошо, я всё понимаю.

Лилиан встала, подошла к двери, и только коснулась ручки…

* * *

— И куда это ты собралась, милочка? — голос брата переменился, стал более высоким и чересчур манерным.

Лилиан обернулась. И сидел теперь Адриан по-другому — нога на ногу, и смотрел тоже иначе. По телу Лилиан забегали противные мурашки, но она преодолела оцепенение, развернулась и вернулась на табурет. Некоторое время она просто разглядывала переменившегося Адриана, а он изящно, женственно, выгнул спину, вытянул руку и разглядывал ногти.

— Что за актёрские уловки, Адриан.

Адриан перевёл на неё взгляд, захлопал ресницами и неестественно высоко рассмеялся, прикрывая рот рукой.

— Прости, красотка, мальчика нет на месте.

— А кто есть?

— Я, — Адриан снова захлопал ресницами. — Разве не понятно? — Теперь он ещё жеманно надул губы.

— Кажется, я начинаю понимать, — подыграла Лилиан. — Как тебя зовут?

— Ивон Вайс. И да, я действительно была блондинкой. Так что с фамилией мне повезло. Правда эта была фамилия моего мужа, но я оставила её после развода. А до свадьбы я была, страшно признаться, Пихлер. Нет, ты представляешь, милочка? Меня с детства мальчишки дразнили пьяницей. Но отцу наша фамилия нравилась, да и выпить он был горазд, мама никак не могла его образумить. Правда он обладал сверхъестественной способностью — сколько не выпьет, а всегда садился за руль и ехал так, словно ни в одном глазу. Представляешь, милочка? Умер, правда, за рулём. Но трезвым! В него въехал какой-то пьяница, и его машина перевернулась. А папа водил кабриолет и никогда не пристёгивался, слишком крут был для этого. Так вот, машина перевернулась, папа выпал, а следом машина этого алкаша. И папина голова всмятку. — Адриан со всей силы хлопнул в ладоши. — Вот так, как помидор, брошенный в стену. Зрелище было — жуть. И ведь трезвый был в тот день. Ирония судьбы, не иначе. Нет, милочка, ну ты представляешь? Чего молчишь?

Лилиан представила мужскую голову с залысиной и усами, раздавленную как помидор, и её затошнило с такой силой, что она даже немного согнулась. Табурет слегка наклонился и скрипнул, большая часть мебели в лечебнице была старой.

— Очень, — выговорила Лилиан, почти не разжимая губ.

— Что очень, милочка? Не понимаю тебя.

— Очень представляю.

— А моя мама была большой дородной женщиной, не такой красотулей как я. Она до сих пор мне завидует. А я завидую ей. Всё-таки шесть детей родила и вырастила. Я даже приблизиться к такой цифре не смогла. Понимаешь меня, милочка? Вижу, что понимаешь, ты тоже красотка. Наверняка вообще ещё не рожала. Я права? Даже не знаю, как тебе сказать, может и не так здорово рожать. И я не про беременность, роды, и всё что после. Нет, я про детишек. Ведь дети, это такие хрупкие создания, как фигурки из фарфора. У мамы в детстве была целая коллекция фарфоровых ангелков. Мой маленький Филипп, мой ангелок, боже… — Адриан всхлипнул, по его щекам покатились слёзы. Аккуратно указательными пальцами он надавил на внутренние уголки глаз. Лилиан не сразу поняла этот странный жест, но секундой позже у неё сработало интуитивное узнавание — Адриан пытался не размазать несуществующую тушь. — Мой малыш заболел, и я ничего не могла сделать. Никто ничего не мог сделать. У моего Филиппа обнаружилась опухоль мозга. — Адриан спрятал лицо в руках и сложился в безудержном рыдании.

Лилиан терпеливо ждала. Время шло, а рыдания всё не смолкали. Лилиан перевела взгляд на окно и пыталась абстрагироваться. «Представь, что это не твой брат. Это больше не сильный уверенный в себе мужчина. Это слабая сломленная женщина, раздавленная трагедией, произошедшей с её ребёнком. Чтобы ты делала в этой ситуации, Лили?»

Лилиан пересела к Адриану, обняла его и успокаивающе погладила по голове. Всхлипы стали затихать. Адриан разогнулся и обнял сестру, но голос его по-прежнему был противно-высоким:

— У Филиппа была опухоль мозга. Господи, за что? В три года. Мой бедный малыш, мой прекрасный малыш. Представляешь?

— Нет, — честно ответила Лилиан.

— Прости. — Адриан отодвинулся, вытирая слёзы тыльной стороной ладоней, попутно всхлипывая и нервно глотая воздух. — Я понимаю, милочка, это не твоё дело. Я всё понимаю и всё знаю. Ты здесь только ради брата. Адриан Долфин. Он красавчик и хороший специалист, но даже он не смог мне помочь.

— Кто ты?

— Я же говорила, Я — Ивон Вайс. Мистер Долфин проводил со мной сеансы психологической помощи. Но всё было бесполезно. Мой малыш каждую ночь приходил ко мне во снах и звал к себе. Муж бросил меня ещё до родов, отец умер несколько лет назад, а мать сидит в доме престарелых. Её квартира давно разделена между моими братьями и сёстрами, которым нет до меня никакого дела. У каждого своя семья, свои дети. Только у меня никого нет. Только мой ребёнок. Филипп каждую ночь приходил ко мне, и я не могла игнорировать моего фарфорового ангелочка. Спустя месяц я сдалась и прыгнула в окно, прямо в объятия Филиппа.

— Ты та женщина, после самоубийства которой у Адриана начались проблемы с самочувствием и памятью.

— Именно, милочка.

— Но… — Лилиан подумала, какое из несколько возможных возражений озвучить, и выбрала самое бредовое, — ты жива?

Адриан задумчиво прошёлся языком по верхней губе.

— Я… да, действительно. Я раньше и не думала об этом, милочка. Возможно, я попала сюда после смерти. Здесь есть и другие, знаешь ли. Как думаешь, это может быть жизнью после смерти? Может здесь есть и мой Филипп. О Господи, я даже не думала об этом! Прости, мне нужно уйти. Срочно! Мой мальчик, мой фарфоровый ангелок…

Взор Адриана потух. Лилиан хотела вскочить и выбежать из палаты, но силой воли удержала себя на месте. «Не так уж сложно ничего не делать, Лили. Так сиди и жди». Но ничего не происходило. Адриан сидел на месте и не шевелился, как брошенная ребёнком кукла.

— Адриан, ты слышишь меня? — не выдержала Лилиан.

— Братика нет рядом, — двигались только губы Адриана, а голос напоминал детский.

— А где он?

— Я спрятала Адри в шкафу, он боится, что папа найдёт его и изобьёт. Папа снова пришёл домой пьяным. Но Адри зря боится. Я слышу, как кричит Дори.

— Кто ты? — от жуткой волны страха из глаз Лилиан посыпались неконтролируемые слёзы, и она сорвалась на крик: — Как тебя зовут?!

— Я Лили. Адри называет меня малышкой Лили, а Дори — мамой Лили. Но мама называет меня только Лилиан, а вот папа любит меня больше всех, он никогда меня не бьёт, даже если очень много выпьет, и всегда называет своей…

–… звёздочкой, — закончила Лилиан за братом. Или за самой собой в голове брата?

— Да. А ты откуда знаешь?

— Мне рассказывал Адриан. Мы знакомы.

— А как вас зовут?

— Ли… Лидия. Зови меня тётей Лидией. Скажи, звёздочка, а кто ещё там есть, рядом с тобой?

— Много кто, — ответил Адриан после небольшой паузы. — Есть Мастер, он главный, вроде папы. Тётя Ивон убежала. Есть дядя Элиас, он очень умный, почти как Адриан. Есть трусоватый и смешной дядя Макс. Ещё святая Магдалена и Софи. Подлый Нико. Нескольких людей я не знаю. Есть мама, её зовут Марта, но она не шевелится.

— Ступорозное состояние, каталепсия, — прошептала Лилиан и спросила громче: — А почему ты не шевелишься?

Адриан рассмеялся неестественным пугающим смехом маленькой девочки, но взгляд его до сих пор был приклеен к одной точке и тело не двигалось.

— Что смешного? — не поняла Лилиан.

— Ничего, — Адриан высунул язык изо рта и вернул обратно. — Я шевелюсь, видите, показала вам язык. А так я просто маленькая. Я сейчас машу руками, прыгаю и кривляюсь, но только сама. А сил двигать телом мне пока не хватает.

— Спасибо за объяснения, звёздочка, позови главного.

— Хорошо, тётя Лидия.

* * *

Адриан отмер, руки сложились на груди, а глаза уставились на Лилиан. Это был тяжёлый леденящий душу, но не враждебный взгляд.

— Вы звали, и я пришёл, доктор Долфин. Что дальше?

— Как вас зовут? — спросила Лилиан и вдруг поняла, что выглядит непросительно слабой. Она оттёрла с щёк влагу и отзеркалила позу Адриана, тоже сложив руки на груди.

— Мастер.

— Кто вы?

— Своего рода конструкт. Креатура Адриана. Я — мастер, копиист.

— Что вы имеете в виду? — спросила Лилиан и отвернулась, не выдержав игры в переглядки с этой твёрдой как камень личностью.

— Все личности внутри сознания Адриана — это копии реально существующих или существовавших людей, — брат поднял правую руку на уровень лица и стал перебирать пальцами воздух, словно перебирал струны невидимой гитары. Также он немного наклонил голову, словно прислушивался к музыке, продолжая при этом вести осмысленный диалог с Лилиан. — Копии, созданные мной. И лишь я один был сотворён непосредственно Адрианом.

— Почему вы копируете? Почему субличности вторичны?

— Проклятие рода Долфинов, возможно. Каждый из детей что-то копирует. Вы, доктор, к примеру, копируете методики лечения. Ведь ничего нового ни вы, ни ваша книга, предложить не можете. Своему фантастическому прогрессу в области психиатрии вы обязаны уже забытому доктору Джеймсу Роджерсу, который полвека назад взошёл на электрический стул. Но история помнит не проигравших, а победителей. Так как, доктор Долфин? Положа руку на сердце, признайтесь, я прав?

— Вы правы, — Лилиан прикусила губу. — Но мы с доктором Ольконеном всё же довели этот метод до ума, исследовали его возможности и разработали варианты для лечения всего спектра психологических заболеваний.

— Это фантазии. Ряд ваших пациентов, не важно, рано или поздно, но всё равно ждёт рецидив. Не бывает совершенного метода, как и совершенных лекарств. Есть более надёжный способ. С любыми заболеваниями мозга мы можем справиться кромсая этот самый мозг, удаляя больные и здоровые части.

— Вы не похожи на Адриана.

— Я не он.

— Я уже поняла. Вы знаете, зачем Адриан меня позвал?

— Конечно, — Адриан прекратил игру на воображаемой гитаре и изобразил зевок. — Он хочет избавиться от нас.

— Это возможно?

— Всё возможно, доктор Долфин.

— Я хочу снова поговорить со своим братом. Позовите его.

Конец ознакомительного фрагмента.