Школа будущего, построенная вместе с детьми

…Итак, мне позвонили учителя и позвали к себе в школу директором. Я подумал и согласился, но с условием, что мы вместе будем строить не очередную традиционную школу (возможность директорствовать предоставлялась мне не раз), а принципиально новую, нечто вроде школы-клуба, в которой живут свободные люди.

Так что я принял предложение. И я понимал, что воплощать свою мечту можно только с коллективом единомышленников, причем не только педагогов, но и родителей, и даже — в первую, быть может, очередь — детей.

Я пришел в очень хороший коллектив, который создавали хорошие директора, эта школа и в «те» времена считалась максимально свободной, и в годы застоя в 734-й уделяли внимание прежде всего развитию личности ребенка, а не пресловутому «усвоению программ основ наук». В традициях школы, заложенных за пятнадцать предыдущих лет коллективом под руководством Искры Васильевны Тандит и Инны Константиновны Коновой, — замечательные лицейские дни, уроки-лекции, разнообразные дела в помощь окружающим, лагеря труда и отдыха и многое другое.

И потому я мог — мы могли — позволить себе первые два года семинарить, обсуждая свои проблемы и фиксируя те из них, на которых в традиционной школе внимания не обращают. Для всех нас непростой оказалась задача: сохранив ценный опыт коллектива, тем не менее разрушить привычные стереотипы и начать поиск принципиально новых подходов к новым целям.

Например, почему такие разные, такие уникальные первоклашки уже через полгода-год становятся одинаковыми? Почему у подростков глаза тусклые? Почему учителя пристают с вопросами к детям, а дети учителям вопросов не задают?

Не надо быть ученым, чтобы видеть (хотя тому есть подтверждение и в исследованиях): стремление учиться у ребят угасает к старшим классам по сравнению с младшими. Гаснет в стенах твоих, школа…

Дети не хотят, не любят учиться — это серьезнейшая, крайне тревожная социальная проблема наших дней (я говорю, конечно, не обо всех детях без исключения, а о массовой тенденции в их среде). Можно закрыть на нее глаза, выставить завышенные оценки, заставить заучить какую-то частность — раздел, параграф, правило, часами просиживать на дополнительных занятиях, но любви к познанию мы этим не разбудим, скорее, наоборот.

Можно вообще отмахнуться: не важно, любит или не любит ученик учиться, важно вложить в него (каким угодно способом) сами по себе знания, положенные по программе, — до сих пор этот критерий остается главным в оценке школы. Но в том-то вся и загвоздка, что общество, движение жизни, требования научно-технического прогресса сформулировали качественно иной «социальный заказ» перед школой: при постоянном обновлении знаний во всех областях деятельности, при все возрастающем обилии и разнообразии информации школа обязана теперь вооружить каждого выходящего из ее стен не только (и не столько) определенным багажом знаний, сколько — и в первую очередь! — стремлением эти знания получать, чтобы мог он в течение быстро меняющейся жизни доучиваться и переучиваться «на ходу», как того и требует школьная реформа, подчеркивая необходимость обучать и воспитывать молодые поколения с максимальным учетом тех общественных условий, в которых они будут жить и работать. То есть, проще говоря, вооружить любовью к учению, или, как в старину выражались, жаждой познания.

И если мы со всей ответственностью осознаем эту новую задачу, этот сместившийся акцент в деятельности школы, то совсем не таким уж безобидным и несущественным покажется ребячье «не хочу, не люблю учиться», тогда от него уже не отмахнешься как от чего-то эфемерного, «из области эмоций». Тогда сами по себе эти «эмоции» мы будем вынуждены поставить во главу угла, пересмотрев под этим углом зрения все наши методики, принципы обучения, критерии.

Итак, на исходе первого периода семинаров у нас возник проект школы, должной формировать «гармоничную социальную личность», имея в виду не совокупность разных — физических, интеллектуальных — ее проявлений, а гармонию внутри каждого нашего выпускника. Я, выпускник, могу быть кем угодно — ученым или литератором, чиновником или бизнесменом, токарем или дворником, но в любом случае это будет то, что я сам из себя творю, то, чего хочу я, к чему стремлюсь или кем-чем себя ограничиваю.

У нашего эксперимента были свои особенности. Прежде всего, повторю, — коллективное авторство. Учителя, ученики, родители, выпускники школы, научные работники на многочисленных собраниях, деловых и оргдеятельностных играх, в проблемных группах создавали, обсуждали, конструировали основные идеи, средства и технологии новой школы — школы доброй, умной, готовящей к жизни. Пройдя три тура Всесоюзного конкурса «Учительской газеты» в 1987–1988 гг., проект обогатился идеями и предложениями участников этого конкурса.

Вторая особенность эксперимента — в его саморазвивающемся характере. Мы проводим коллективный анализ изменившейся ситуации как в школе, так и в окружающей среде. На основе анализа выдвигаются новые идеи, которые прорабатываются в проблемных группах, обсуждаются на заседаниях исследовательского коллектива и сразу же апробируются в учебно-воспитательном процессе. Поэтому первоначальная программа экспериментальной работы постоянно изменяется в процессе работы.

За это время удалось найти главное основание экспериментальной работы. «Формирование гармоничной и социально активной личности в школе сверхкрупного города» (так называется наш эксперимент) предполагает построение такой системы деятельности, в которой главным направлением становится формирование способности личности к самоопределению. Эта способность выражается в умении и желании личности управлять собой, растить себя, отвечать за себя. Только тот, кто познал, определил себя, кто обрел собственную позицию и имеет мужество выразить свое мнение, отношение к миру, обществу, людям, проблемам человеческого бытия и человеческого духа, кто свободен в своих помыслах и поступках от любого диктата — словом, только по-настоящему свободный и независимый человек обретает душевную гармонию и способность к социальному действию.

Третья особенность нашего эксперимента — его комплексный характер. Выдвижение новой цели образования, принципиально отличной от целей традиционной школы, ее не фиктивное, а деятельностное осмысление, конструирование нового содержания образования требует построения принципиально иного учебно-воспитательного процесса. Он должен охватить все стороны жизнедеятельности школьного коллектива, поставить ученика и учителей в новую позицию.

…А потом я предложил сократить уроки до тридцати пяти минут. Во-первых, я согласен с исследованиями, в которых доказывалось, что последние пять-десять минут урока чаще всего пропадают даром. Во-вторых, это позволяло ввести новые предметы. Со мной согласились. Но это значило, что учителя не смогут больше пользоваться прежними поурочными разработками — урок в тридцать пять минут надо строить совсем иначе.

Со своей стороны, я постарался оградить учителей от непрошеных визитеров. Мне было важно, чтобы учитель чувствовал себя автором того, что делает. Для этого ему надо было освободиться от страха. А страх был. И у меня тоже.

Ведь даже когда нет прямых ограничений и запретов, мы часто сами накладываем их на себя. Помню такой момент. Я веду урок истории, задаю вопрос: «Как вы думаете, почему фраза «революция пожирает своих детей» так актуальна?» Бурная дискуссия, мы далеко уходим от темы урока. Я спохватываюсь: «Подожди, ты же им «не дал» программу якобинцев…» А потом сам же себе и говорю: «Ты директор школы, кто с тебя эту программу будет спрашивать? Веди урок, ты же видишь, что детям сейчас нужнее!..»

Все-таки научиться быть свободным можно лишь привыкая к свободе внутри себя. Учителю нужно неустанно пестовать в себе внутреннюю свободу и привычку брать на себя ответственность.

Конечно, нам пришлось долго бороться за свой проект, в этой борьбе на нашей стороне участвовали многие. В 1988 году наш проект победил на Первом всесоюзном конкурсе авторских школ, после чего тогдашний министр подписал приказ, разрешающий рядовой средней школе большой эксперимент.

Школа для ребенка, а не для учителя, не для начальства — тут нужно было сменить всю систему ценностей. Многим ли такое под силу?

Время было благодатное. Тогда по стране, как вы помните, прошла волна демократических идей. И вот на открытом партийном собрании мы решили, что высшим органом управления школой будет общий сбор. Все проголосовали. Потом разработали программу и концепцию развития школы. Общий сбор ее принял. И тут учителя спохватились: а что это мы детям будем подчиняться? Я говорю: но вы же сами за это проголосовали. Они: ну мало ли! Никто не предполагал, что речь идет не об игре в самоуправление, а о реальной демократии. Вот и получилось: детей большинство, они всегда победят.

Чем больше в начинающей инновационной школе действительно нового, а не новыми словами названного старого, тем неизбежнее в ней содержательный конфликт. Конфликт — показатель назревающих противоречий. И какая-то часть людей обязательно на это указывают. Сначала конфликт может выглядеть как коммунальный. Но управленцам дан ум, чтобы перевести его из сферы личных обид в сферу содержательную. Мы прошли через это. Когда через год после начала эксперимента несогласные с инновационным развитием школы учителя защищали свой проект будущего, то ребят мы (взрослые: и сторонники, и противники новшеств) смогли поставить в позицию не участников коммунальной борьбы, а сторонников содержательной части развития школы.

Бывают продуктивные конфликты, в которых противоречия разрешаются успешно для всех. Но бывает и «конфликт принципов» — тогда честнее разойтись. Таким был и конфликт в начале нашего эксперимента. Еще не было Школы самоопределения, но наши коллеги выступили против уроков по 35 минут, против открытых обсуждений в кругу детей. Ушли двадцать учителей. Столько увольнений в начале учебного года — это почти катастрофа. Тогда я очень переживал, а теперь понимаю, что если идут настоящие перемены, то они не могут быть бесконфликтными.

Но мы не чувствовали обиды на тех, кто не стал разработчиком новой школы. А сейчас и они на нас не обижаются.

Часть родителей, которые сами воспитывались в старой системе принуждения, не верили в новую школу, убеждали: «Меня самого заставляли учиться, и только поэтому я выучился. И я-то знаю, что мой сын «за просто так» учиться не будет!» И эти родители переводили своих детей в другую школу. Другие, наоборот, привели к нам своих детей даже из дальних концов Москвы.

И это тоже выбор. Сейчас, когда школы вообще должны стать разнообразными, не стоит считать подобные изменения состава и учеников, и учителей чем-то вопиющим.

Начинать мы решили, казалось бы, с простого: свободы выбора. После выделения «обязательного ядра» в каждом предмете предложили ребятам выбирать разные предметы, причем их можно менять, пробуя свои силы то в истории, то в математике, то в географии.

Мы ждем от этой «пробы сил», как она у нас называется, не профориентации, не подготовки к вузам. Мы хотим «раскачать» ученика, чтобы он понял, что учеба, которая ему навязывалась, может зависеть от него лично, от его выбора. А во второй половине дня работают лаборатории, где каждый может назвать любую волнующую его проблему — от космической до политической, — и школа поможет найти ему специалиста, который будет с ним эту проблему изучать.

Каждый может составить индивидуальный план по любому предмету: кто послабее — вернуться в предыдущий класс, кто опережает остальных — сдать материал за этот класс специальной комиссии и либо изучать этот предмет в следующем классе, либо заниматься в это время другими делами. Главное — выбирай, определяйся сам! И в общественной жизни, во всех делах участие добровольное.

Фактически мы в первом экспериментальном учебном году разрушили в школе некое «крепостное право»:

— полную зависимость ученика от предмета, который ему дан в строго обязательных рамках;

— от учителя, которого он не выбирает;

— обязательность одного и того же класса, в котором он учится;

— обязательность дел, поручений, да и саму обязательность прикрепления к данной школе.

Неизбежен в строительстве новой школы первый этап — разрушение старого. Ребенок, получив заверения, что наша школа основана на свободе выбора, и занятий, и вариантов поведения, как бы ошалевает на первых порах от этой свободы. Тут есть сходство со многими стихийными митингами, которые были, по сути, испытанием, пробой: а что, мол, правда я могу высказывать свои мысли и мне за это ничего не будет? Так и тут — ребята «пробуют на зуб» новые порядки.

«Я не хочу!» — это были любимые у нас слова. «Я не хочу!» — значит, я открыто заявляю свою позицию, и это первое зернышко ее определения. Раньше учителя хватались за голову: «Как не хочу? Надо!» Открытость позиции — огромное завоевание по сравнению с покорностью: «Я-то не хочу, но вам про это знать не надо, и я вам подчиняюсь, чтоб вы отстали. Ну а уж за школой стану собой».

Нам в первые годы важнее всего было сделать школу местом жизни ребят, со всеми ее «хочу — не хочу», со всеми противоречиями, а для этого — не бояться никаких их проявлений! Чтобы ребенку перейти от полной выключенности своего истинного существа, своих желаний, ему нужен и этот этап: путь к «хочу» через «не хочу!». Важно обеспечить не всеохватность, массовость того или иного мероприятия, как прежде, а вырастить вот это «хочу», но собственное, зрелое. Для этого не давить ни властью педагога, ни «мнением большинства».

Меня постоянно спрашивают: «Свобода — прекрасное слово. А как насчет обязанностей?»

Но я вслед за своим другом Симоном Соловейчиком уверен: ребенок никому ничего не обязан. Взрослые вокруг ребенка — обязаны, а ребенок никому ничего не обязан. Он должен полноценно прожить свое детство, без всякой обязаловки. Я глубоко убежден: свобода, если это настоящая свобода, не декларируемая — она приводит к ответственности. Но если все время ставить условия: вот, мы тебе дали свободу, но ты не забывай об ответственности, об обязанностях своих не забывай… Вот этого занудства ребята не терпят, и ни к чему оно не приводит.

Если у свободного человека есть возможность делать выбор, он будет его делать — куда денется? Если есть возможность формировать, высказывать свое мнение и сталкивать свое мнение с другими — не может не возникать за него ответственности. Куда денешься?

Говорят, для того, чтобы демократия не превратилась в охлократию, необходим определенный уровень культуры. Но я не думаю, что к демократии можно двигаться лишь опираясь на высокий уровень культуры людей. В школе, как и в обществе, сначала надо дать детям не видимость свободы, а ясно видимую свободу в образовании. Свободу самим организовывать свою жизнь, выбирать предметы, выбирать учителей…

Конечно, пена будет, и у нас вначале ее было очень много. Разбитые окна в кабинете директора, матерные слова на стенах, прогулы, наплевательское отношение к учебе — все это мы прошли. Ребята все время как бы пробовали на зуб: а правда ли в школе свобода, правда ли нас слушают, правда ли мы вместе принимаем решения и учителя их будут исполнять? Да и сейчас эти пробы продолжаются.

Мы приняли школьную конституцию, и все подчиняемся одним законам. А в конституции написано, в частности, что общий сбор имеет право наложить вето на любое решение директора. Конечно, общий сбор нередко принимал решения, которые шли вразрез с моим мнением. Но в этом и суть демократии. Авторитет может быть только неформальный. Я, например, не смог исключить из школы одного стервеца. Но сам факт этого разбора (ребята его защищали, жалели, но и давали оценку его поступкам) и моего уважительного отношения к общему мнению очень важны.

Или вот уже несколько лет я не могу добиться отмены обязательных домашних заданий. Моя логика проста: задания должны быть только добровольные. Такой закон нужен, потому что он помогает самоопределению. Я сажусь за домашнее задание не потому, что боюсь учителя, а потому, что мне нужно потренироваться. А другому не нужно. Возражают, как ни странно, больше ученики, чем учителя. «Палочка» нам, мол, все же нужна.

…В этом году мы выбрали новый Совет школы. Я им пожаловался, что не могу пробить закон о домашних заданиях. Может быть, они помогут. А другого способа действовать у меня нет.

Каждый должен выбрать себя сам, и ни школа, ни учитель, ни коллектив не имеют права заменять собою этот выбор. Но вот создать ситуации выбора, как можно более разнообразные, мы обязаны.

Беда в том, что учитель, который должен сегодня растить свободных, независимых людей, сам закрепощен еще больше, чем его ученики. И ему еще труднее избавиться от этого духовного крепостничества, обрести, определить себя — естественного, живого, нефальшивого.

Меня часто спрашивают: откуда вы набрали таких учителей? Да ниоткуда, они сами «сделались». Если нормальному, незатурканному учителю дать возможность свободно и творчески действовать, забыв о спущенной сверху программе, которую он обязан вдолбить в своих учеников, о соотношении двоек с пятерками, которые ему предстоит выставить в конце четверти, — такой учитель способен на чудеса.

Символ новой школы — педагог, осознающий свою недостаточность, который отошел от сознания собственной «правоверности». Ведь 90 процентов педагогов в любой ситуации уверены: со мной-то все в порядке, а не в порядке с детьми, с родителями, начальством. Именно неудовлетворенность дает толчок к развитию.

И может, куда важнее, чтоб ребята видели в педагоге не готовый «образец для подражания», а сердцем воспринимали его неудовлетворенность собой, тревогу, муки несовершенства.

Как появилось такое понятие: школа самоопределения? Действительно, ведь слово не из детского лексикона. «Самоопределение — это свойство личности…» и так далее — соответствующий термин можно найти в психологических словарях. Но не формула важна. С ребятами я говорю о том, что человек сам должен определиться в своем отношении к себе, к другим людям, к проблемам, с которыми он сталкивается. У него должно быть свое, личное отношение к жизни. Этот процесс, конечно, не исчерпывается школьными годами. В школе я могу лишь создать условия, которые бы помогали самоопределению.

Иногда спрашивают, какой концепции самоопределения я придерживаюсь (их в психологии около тридцати). Я отвечаю: «Никакой». Потому что ни одна из теорий не создала школу. Педагогический бульон, который я пытаюсь приготовить, не теориями создается. Здесь все конкретно: дети, отношения с ними, дела, право на выбор учителей, предметов, темпа продвижения, результатов, критериев…

Недавно один коллега мне признался: а я понял, есть школы технологические, а твоя — атмосферная… Ну и что это такое — атмосфера? — спросил я его… Во всяком случае, я на этот вопрос ответа не знаю.

И не могу я сказать, каким знаниям должна научить школа. В сознании каждого из нас, взрослых, какой-то образ этого минимального набора знаний присутствует, только у всех он — разный.

Меня всегда лукаво пытают: а грамотно писать школьники должны? А владеть счетом? На что я отвечаю: даже самые отстающие, именуемые двоечниками, в живой жизни считают порой лучше нас с вами и получше отличников. Да и вообще математика — не для умения считать.

Что касается родного языка… Да, взрослый человек должен уметь писать. Но кто сказал, что он обязан научиться писать в семилетнем возрасте? Кто определил, какие правила он должен знать и уметь ими пользоваться в семь или десять лет?

И потому первоклашки у нас не пишут. Тексты — сочиняют! За них записывает учитель. До тех пор, пока ребенок сам не попросит его научить писать. Есть у нас такой парнишка, Леша Давыдов, чего-то он на уроке придумал (про верблюда, кажется), учитель записал его гениальную фразу на очередном длинном полотнище, типа обоев, и обратился к классу: ребята, послушайте, как здорово придумал Леша…

На следующий день тот подбежал к учителю и возбужденно спросил: где вы записали то, что я вчера сказал? Учитель показал, Леша стал вглядываться в буквы и срисовывать их в свою тетрадь; видно, ему было плохо, фраза была написана высоко, так он стул подставил, каждую буковку запоминал, бегал к тетрадке, снова взбирался на стул… Вот с этого момента его можно учить писать. И наши филологи утверждают: ребенок должен сформировать свой стиль устной и письменной речи, а грамотность должна этот стиль обслуживать!

А наши девятиклассники в начале сентября писали первое в учебном году сочинение. Вместо неизбежного «Как я провел лето» на доске — список из пятнадцати тем, которые придумали сами ученики: «Монолог дождевой капли», «Кошмары моего лета», «Послевкусие…». Хочешь — выбирай из списка, хочешь — придумай свою. Если сочинение пишешь про то, что ты сам подумал и почувствовал, тогда ты овладеваешь словом.

Мы учим ребят ситуациями выбора и ответственности. Когда не каждый урок тебя отмечают, а говорят: вот, выбирай на месяц сколько хочешь домашних заданий, но через месяц ты должен написать контрольную работу. И т. д.

Случается ли, что, оказавшись «на свободе» — без оценок, без домашних заданий, — школьники перестают учиться? Бывает. Я сразу говорю родителям, которые приводят к нам детей в седьмом-восьмом классах, что будет очень трудно. Одно дело, когда ты с первого класса в этой школе, когда ты с детского сада к этому приучаешься — с трех лет, а другое дело, когда ты вдруг попал в эту ситуацию вроде бы «вседозволенности». Но мы в этом смысле не столько про ребят думаем, сколько про родителей. Все ли родители готовы к тому, что их ребенок будет учиться в нашей школе?

Ведь многие взрослые люди сами больше всего боятся ситуаций выбора, ответственности, открытости, диалога.

Эту боязнь только школой не уберешь, но в школе можно создать ситуацию совета с родителями, ситуацию открытости родителям.

Вот ко мне пришла мама с жалобой на учительницу, я ей сказал: «Собирайте родительское собрание, меня даже не приглашайте, и разберите: это действительно типичная проблема или случайно произошло?» Она посопротивлялась сперва (ну зачем же, мол, давайте я вам нажалуюсь, а вы что-нибудь сделаете…), но все же вскоре провели собрание, и проявилась совсем другая «картинка» происходящего у каждого участника.

Те способы, с которыми мы обращаемся к детям, чтобы они были открыты, не боялись, — их можно ориентировать и на учителей, и на родителей.

И родители в нашей школе почувствовали свою востребованность. Кто-то из них стал профессиональным педагогом, кто-то музыкант, художник, деятель театра — они приходят на три-четыре часа в неделю, помогая интересующимся этой деятельностью реализовать свою индивидуальную образовательную программу. У нас нет специальных родительских дней, у нас каждый день и каждый урок родители могут приходить, сидеть на уроке и задавать какие угодно вопросы, чтобы они понимали, чем занимается их ребенок.

Меня спрашивают: идет ли самоопределение постоянно, или человек, раз и навсегда определившись, уже не свернет с намеченного пути? Я отвечаю встречным вопросом: а как вы думаете, в каком возрасте самоопределился Лев Николаевич Толстой? На мой взгляд, это произошло в момент его ухода из Ясной Поляны… Поэтому говорить об окончании средней школы как о рубеже самоопределения просто смешно.

Речь идет о другом: о создании в школе условий для осознанного взрослого выбора. Мы такие условия создаем, но за окончательный результат не отвечаем. Именно такая позиция удивительна для наших визитеров, всегда требующих предъявить результат.

Это сложно понять и многим родителям: ладно, сомневаются они, а хотя бы в вуз ваши выпускники поступают без проблем? Но я и на такой вопрос отвечаю откровенно: не знаю. И предлагаю родителям самим сделать свой выбор.

Тогда меня спрашивают: так где же и в чем результат вашей работы? И если вы не стремитесь лепить отличников, так хотя бы все ли ваши выпускники выходят самоопределившимися?..

А я их ничем утешить не могу. Скажу, например, что в последние годы из школы не вышел ни один медалист. Для меня это показательно: начавшая осознавать свои интересы личность вкладывается во что-то больше, во что-то меньше, и сплошные пятерки в аттестате никто не может вообразить основополагающей ценностью.

Я не могу отвечать за все качества своих выпускников, но могу быть уверен, что эти ребята в подавляющем большинстве не винят в своих проблемах и трудностях никого вокруг — ни президента страны, ни жэк, ни мэра, ни преподавателей, ни папу с мамой. Что-то не получилось — значит, это я дурак, надо было лучше подумать, лучше понять ситуацию, поработать самому, не полениться приложить силы. Мне кажется, такая позиция — не сваливать все свои беды на окружающих — это существенное качество во все времена, а особенно в нынешние.

Другой момент: практически каждый наш выпускник раньше или позже находит свою творческую нишу, в чем бы его интересы ни выражались. Среди наших ребят мало агрессивности, в школе почти нет агрессии. Мало среди них и двуличных, которые изображают из себя старательных и скромных для учителя, а стоит тому зайти за угол…

Еще я замечал, что наши школьники и выпускники очень хорошо видят, когда ими пытаются манипулировать.

Конечно, у нас меньше ребят поступают в вузы, чем из гимназий и лицеев, которые отбирают себе учеников. Но пусть мы недоучим их чему-нибудь из молекулярной генетики или у них будут ошибки в сочинениях (хотя очень не хочется), главное все же, чтобы они смогли протянуть руку другому. Чтобы они, сознавая свой интеллект, могли понять другого человека даже и не с таким высоким интеллектом. Чтобы у ребят, слабых в чем-то, не было чувства униженности перед теми, кто много знает. Чтобы у них не было злобы на тех, кто в чем-то успешнее.

Дух помощи друг другу культивируется в нашей школе, хотя не скажу, что он окончательно восторжествовал. Но ученики и родители, которые приходят к нам из других школ, говорят: «У вас другие ребята». Может быть. Я точно знаю одно — что они очень разные. И слава Богу. У них есть возможность быть «другими». Для этого мы тут и работаем.

Итак, я утверждаю:

— уклад школы есть важнейшая часть содержания образования;

— все то скрытое содержание, которое задает уклад, надо изучать;

— такой подход может указать пути решения проблем содержания образования.

Возможно, дискутируя о том, где искать пути обновления содержания образования, мы просто не там ищем. Принято, что содержанием образования являются основы наук, культуры, предметное знание или интегрированные курсы (их обновление, минимизация, максимализация, оптимизация, дифференциация или индивидуализация…).

Вероятно, основные поиски надо вести не там, а где-то рядом.

Но экспериментирование со школьным укладом, в отличие от экспериментов с учебно-предметным знанием, требует особого подхода, особых методов и средств проверки гипотез, особого языка описания и, что совсем уж непросто, особых способов переноса в практику полученных результатов.

В порядке предположения могу отнести к желательной для каждой школы (инвариантной) части такие черты школьного уклада:

— возможность для ребенка выбирать не только учебный предмет, курс или факультатив, но и темы, темп работы, вариант поведения, формы и способы действия;

— наличие строго не регулируемых и не регламентируемых образовательных пространств, где все нормы и правила создаются взрослыми и детьми вместе;

— развитие условий, позволяющих ученикам постепенно становиться из объекта педагогических воздействий субъектом своего образования;

— обязательное участие ребят и учителей, а возможно, и родителей в создании норм и правил общей жизни;

— вообще открытость принимаемых решений, возможность каждого члена коллектива влиять на характер решений, касающихся всего школьного сообщества, при самых разнообразных структурах самого коллектива и органов его управления, самоуправления, соуправления.

Понимание достижимости и желательности для любой школы этих черт образовательного уклада мы считаем одним из результатов нашей экспериментальной работы.

К вариативным параметрам уклада можно отнести, например, следующие:

— разновозрастные учебные группы, клубы, кружки, школьные научные и коммерческие общества — все то, что очень разными путями позволяет создавать свободный, творческий, гуманный, толерантный уклад жизни;

— введение социально-трудовой практики как самостоятельного образовательного пространства, обеспечивающего не только освоение окружающей социальной среды, но и создающего особый стиль отношений в коллективе;

— выборность органов коллектива, которая возможна на определенном этапе его развития;

— построение правового пространства школы как действующей модели открытого гражданского общества. (Например, в нашей школе такая модель не на бумаге, не в деловых играх, а в реальной жизни позволяет каждому стать инициатором любого дела для всех или какой-либо группы. Единственным ограничением при этом является свобода других людей для собственного действия, не запрещенного законодательством страны и законодательством школы.)

При этом надо понимать, что демократический уклад только и возможен как договор между теми, кто в нем будет жить. Еще в 1960-х годах известный ленинградский педагог-исследователь Т.Е.Конникова обращала внимание на это обстоятельство: присвоение различных нравственных и этических норм происходит эффективно, если сами дети являются авторами, а потому и носителями этих правил. Результативность такого подхода доказана опытом многочисленных коммунарских объединений^[5].

Уклад школы — отношения взрослых и детей в ней, организация пространства, в котором эти отношения складываются, стиль подхода к возникающим проблемам и т. п. — все это вполне очевидно для участников школьной жизни, но чаще всего неуловимо, неформализуемо для внешнего наблюдателя.

У меня есть надежный критерий, который, конечно, не обсчитаешь. Если ребенок говорит: «Эх, опять каникулы, а у меня в школе столько дел, там интересно…» — вот самый замечательный критерий. Если ученик бежит в школу, если ему жалко, что школа закончилась, на мой взгляд, это один из самых лучших критериев.

Или другой критерий: одиннадцатиклассники пишут: «Я обязательно приведу потом своего ребенка в эту школу!»

Но эти критерии высвечиваются из жизни, их же не превратишь в «требования к аттестации». Иначе все старшеклассники под диктовку нужную фразу напишут и всех подростков заставят хором перед инспекцией рассказывать, как им на каникулы не хочется.

Но какое же это содержание образования, если его проверить нельзя? «Срезы знаний», нынешний ЕГЭ — это же видно сразу, результат. А результаты, о которых я говорю, они же не видны. Они как бы недоступны для чиновника.

При этом уклад жизни — очень тонкое, неожиданно хрупкое дело. Разрушить его иногда ничего не стоит какой-то нелепой инструкцией или приказом. Вот до этой инструкции в школе все как-то держалось, а тут уже не выдержало, лопнуло, распалось…

Поэтому я уверен, что уклад школьной жизни может и должен быть частью профессиональной рефлексии и педагога, и управленца, и ученого; он должен быть осмыслен с точки зрения образовательных эффектов и входить в содержание (о кощунство!) различных экспертиз, аттестаций и даже инспектирования.

Конечно, сами процедуры такой рефлексии, экспертизы и инспектирования должны соответствовать сущности рассматриваемого уклада.

Для нашего научно-педагогического объединения это одна из центральных исследовательских тем. И как практически мы можем обустраивать уклад школьной жизни, и как его можно предъявлять, обсуждать, анализировать.

Вот несколько гипотез, которые служат для нас предметом экспериментального изучения.

Можно включить уклад в учебные планы школ в качестве самостоятельной образовательной области. Не столь принципиально, как такая область будет называться: просто «Уклад», «Организация школьной жизни или социализация» (так, в частности, предлагал О.С.Газман).

Важна общественно-профессиональная экспертиза уклада при всякого рода проверках соответствия жизни школы требованиям Закона РФ «Об образовании», правилам аккредитации и т. п. Теми средствами, которыми сегодня проверяется результативность усвоения учебных программ, невозможно проанализировать, например, влияние школьного уклада на становление способностей личности к индивидуальным усилиям и коллективному действию, к жизненному, социальному и профессиональному самоопределению. Нужно найти другие инструменты, типологию неформальных, но при этом объективных оценок.

Мы ищем пути к тому, чтобы родители, дети и учителя могли вместе обсуждать, какой стиль, образ жизни будет существовать в их школе, в каком направлении его исправлять или совершенствовать в связи и с внутришкольной ситуацией, и жизнью вокруг. Снизу, а не сверху должен складываться общественный характер требований к укладу жизни школы.

Выскажу предположение, что сама общественная дискуссия об укладе жизни школы и ее стиле, о том, чему мы хотим обучать наших детей, сможет стать возможной основой для формирования местного сообщества.

Ибо что лучше может объединять людей, чем забота о детях?

Сегодня проблематике уклада, условиям его формирования и средствам его становления не учат ни в одном педагогическом вузе.

Во всяком случае, у наших управленцев и профессоров пединститутов (в отличие от зарубежных) я ни разу не почувствовал интереса к этой теме. Почему бы это? Оттого ли, что «есть дела поважнее»? Или оттого, что это в прямом смысле не только скрытое, но и скрываемое содержание образования?

Тогда тем более нужно суметь его открыть для общего рассмотрения.

Эффективна, на мой взгляд, поддержка общения учителей с коллективами тех инновационных школ, где созданию уклада уделяется первостепенное внимание. Важно использовать их как места встреч и дискуссий. Не потому им требуется особое внимание, что без него инновационные школы не выживут, а потому, что черты образа жизни трудно передать через текст, даже через очень хорошую лекцию. Живые идеи школьного уклада надо передавать из рук в руки, от знакомства людей с одним успешным опытом, с другим. От прецедента к новому прецеденту… Так, между прочим, передавалась вся «средовая» педагогика.

Наш опыт проведения сборов-семинаров убеждает, что искусству создания уклада вполне возможно обучать команды учителей и учеников не только нашей страны, но и других стран.

Демократизация школьной жизни сегодня — это не игры, в которые взрослые играют с детьми, а попытка найти реальный ответ на те проблемы, которые ставит перед школьным образованием современная жизнь. Если атмосфера школы пронизана добротой, пониманием, уважением к мнению младшего, формирует опыт ненасилия и нормального демократического поведения — то взращенные в таком укладе молодые люди понесут его в большую жизнь и, может быть, сделают ее менее агрессивной, более человечной.

В наиболее общем плане человека можно рассматривать существующим одновременно в нескольких пространствах:

1. В пространстве природы, как физическое тело, подверженное многим влияниям физической среды.

2. В социальном пространстве, как члена той или иной группы, слоя, класса людей, поведение которого в том числе определяется структурой коллективного сознания.

3. В пространстве индивидуальности (способности, характер, темперамент), т. е. все то, что каждому человеку предзадано от Мира и составляет его уникальность.

4. В пространстве культуры, как носителя тех или иных форм духа, мышления и деятельности.

Уже в первые годы эксперимента в нашей школе сложились планы отказаться от ее регламентированного устройства и самой классно-урочной системы, создав взамен определенным образом насыщенную среду-пространство. В этой среде были бы «особые» люди, особые вещи и символы, имеющие культурный смысл, различные материальные объекты для пробы сил… Такие планы напрямую вытекали из очевидного для нас принципа: «Надо обеспечить детей активным двигательным режимом и внутренней свободой».

За двадцать лет замысел перехода от линейной организации образовательного процесса к многоукладной, пространственной во многом стал реальностью.

Сама школа уже ощутимо предстает как совокупность различных пространств, в которых ребенок приобретает опыт жизни, опыт общения с другими и может свободно образовывать себя. Педагогами инициируются встречи конкретных учеников с этими пространствами, создаются различные ситуации проживания в этих пространствах, в том числе ситуации неожиданные, в которых нужно найти свой способ поведения. Мы заметили, что такие ситуации учат выработке способа действия больше, нежели это может быть в привычной лабораторной работе или в процессе упражнения на традиционном уроке.

В перечень таких пространств, кроме традиционного учебного, должны входить, с нашей точки зрения:

— художественно-творческое,

— игровое,

— правовое,

— пространство физической культуры,

— пространство труда и социальной практики,

— информационное,

— спортивно-туристическое.

Конечно, набор и характер таких пространств могут варьироваться в зависимости от концепции и принципов организации той или иной школы.

В нашей школе эти пространства постепенно пронизали всю ее жизнедеятельность сверху донизу. И мы видим, что образовательный процесс в решающей степени может строиться на основе свободного выбора и перемещения учеников из пространства в пространство. (Отдельная забота при этом — принципы, способы, традиции взаимодействия таких пространств.)

Пространственная организация жизнедеятельности школы отличается от классно-урочной прежде всего равноправием связанных с этими пространствами видов деятельности. А кроме того:

— отсутствием жесткой регламентации для учеников,

— разновозрастным составом,

— принципами свободного входа и выхода,

— разноплановостью и избыточностью форм и видов деятельности в них,

— наконец, тем, что каждый ребенок вместе с другими учениками и учителями участвует в создании норм и правил, регулирующих эти пространства.

Это меняет позицию взрослых. Можно сказать, что они остаются учителями, но перестают быть преподавателями. Взрослый выступает, во-первых, как носитель культурных ценностей определенного пространства, во-вторых, как соавтор и разработчик вместе с учеником его собственной образовательной траектории в таком пространстве, в-третьих, как координатор деятельности разных детей.

Вот общие принципы построения учебного пространства в нашей школе:

— свобода выбора учеником учителя, тем, способов работы, темпа освоения материала;

— привлечение к постановке личных образовательных целей и задач, к выработке коллективной и индивидуальной учебной программы;

— учет личного опыта, знания, стиля, способностей, интересов, отношений и т. п.;

— побуждение к формированию личностного отношения к происходящему (учебному материалу, явлению, факту, событию, гипотезе, закономерности, форме работы, позициям и действиям учителя и товарищей);

— побуждение и обучение ребенка строить самостоятельную активную деятельность по освоению культуры и преобразованию окружающей среды;

— деятельностная взаимооценка всех субъектов образовательного процесса;

— самооценка процесса и результатов своего образования.

Каждому ребенку нужна возможность заниматься любимым делом столько, сколько ему необходимо, искать себя, пробовать себя в различных видах деятельности — это и должно быть в центре забот нормальной общеобразовательной школы.

Обратим внимание лишь на несколько характерных моментов.

В начальной школе один день в неделю — день свободных мастерских. Каждый ребенок выбирает любое из множества занятий в 20 мастерских — от плетения бисера до физического исследования. Такие занятия проводятся в разновозрастных группах учеников всех классов, ведут их не только учителя, но порой и родители. Все это интенсивно формирует опыт общения и взаимодействия на основе общих интересов.

Вообще в том, чтобы ребята что-то делали своими руками, мы видим важнейшую сторону общего образования. А ближе к старшим классам жанр «мастерской» становится более универсальным: в мастерских учитель или приглашенный специалист может вести мастерскую по любой предметной области, но с нацеленностью на передачу некоторых способов деятельности от мастера к ученику…

В подростковой школе кроме обязательных предметов выделяется время для уроков по выбору, а также для занятий в лабораториях школы или вне ее над самостоятельно выбранными темами и проектами. Вот уже какой год развивается казавшийся невозможным эксперимент «Парк открытых студий» (автор идеи — знаменитый профессор Милослав Балабан, а руководитель проекта — его дочь Ольга Леонтьева), когда ребята с пятого по восьмой класс сами выбирают себе предметы и занятия в разных студиях. Причем в значительной мере ребята сами обучают друг друга: одно из главных правил «открытых студий» гласит, что их участники выбирают для себя различные позиции — просто слушателя, участника общего проекта или консультанта.

Не случайно в этом самом «драчливом» возрасте у пяти — шестиклассников резко сократилось количество конфликтов, жалоб друг на друга, мы заметили, что они лучше других умеют договариваться между собой и со взрослыми.

В 10 и 11 классах обучение — за исключением нескольких обязательных предметов — ведется по индивидуальным учебным планам, которые составляет сам ученик. Основная форма учебного процесса — мастерская, которой руководит учитель или приглашенный специалист. В них преимущественно осуществляется передача способов научной, трудовой, художественно-творческой и другой деятельности от мастера к ученику. Для желающих освоить все курсы базисного учебного плана вводятся так называемые интенсивы, где за короткое время можно освоить государственный минимум.

Мы руководствуемся принципом, что бессмысленно работать с физической культурой человека, а можно работать над созданием условий, в которых сам человек обустраивает свою физическую культуру, удовлетворяет свои потребности и запросы в этой области жизнедеятельности.

Каждому ребенку и взрослому нужен широкий спектр физкультурно-воспитывающих пространств для самостоятельных занятий или занятий по выбору с наставником. В идеале это должны быть и спортивные залы (игровой, тренажерный, зал шейпинга, зал единоборств и др.), стадион во дворе школы и лесной стадион рядом со школой, спортивно-игровой комплекс на улице, в рекреациях и холлах школы, столы для настольного тенниса и детские комплексы в начальной школе. В спортивно-физкультурное пространство мы включаем также спортивные кружки и секции, воскресные выезды на лыжах, сноубордах и санях, соревнования на городских спортивных площадках и туристические походы и поездки.

А обязательный урок физической культуры — средство «запуска» ребенка во все эти пространства.

Многоплановое пространство физической культуры предоставляет ученику выбор среди задач, вариативных и по направленности, и по уровню сложности. Оно учит сосредоточенности и самофиксации. Оно создает условия для сотрудничества друг с другом детей и взрослых, для выстраивания разного уровня коммуникаций. Оно задает особый ритм и учит его использовать в работе со своим телом. Оно наполнено радостными эмоциями для детей, формирует опыт преодоления препятствий и уверенность в своих силах.

При этом желательно, чтобы на весь период пребывания в школе ребенка разрабатывался (и изменялся по мере потребности) цикл занятий по физической культуре. Такое планирование опирается на принципы преемственности, самостоятельного выбора целей, постепенности в увеличении нагрузки, регулярности фиксирования результатов своего продвижения.

Среди основных педагогических задач в области физической культуры — умение каждого школьника осознавать свое физическое состояние на данный момент, понять, каких изменений он хочет добиться, как и где над этим можно работать, какие пространства физической культуры можно использовать. Ученик выбирает на неделю, месяц, год несколько из них, ведет дневник физических нагрузок. А урок физкультуры остается необходимым элементом, но встроенным в широкий спектр физкультурно-воспитывающих пространств.

Разнообразная художественная деятельность как бы пронизывает и наполняет всю школьную жизнь.

У нас в школе шесть театров, которые и существуют для того, чтобы ребенок не просто играл какие-то роли, а проживал их. Но это не просто шесть спектаклей, а шесть трупп, шесть идеологий, шесть режиссеров. Есть театры одного класса, а есть разновозрастные.

В финале спектакля школьного театра (одной из самых престижных сфер школьной жизни) наряду с именами исполнителей главных ролей под бурные аплодисменты называют и тех, кто монтировал декорации, продавал билеты, печатал программки. Театр (на спектакли которого собираются далеко не только ученики и учителя) отличается от подобных форм дополнительного образования прежде всего тем, что он не имеет постоянной труппы, не отбирает особо способных детей. Любой ученик школы может прийти в него на один или несколько спектаклей, попробовать свои силы, понять, насколько для него интересна и важна такая деятельность. Руководитель театра — профессиональный режиссер, но педагогическая сторона деятельности театра для него во всех случаях приоритетна. Помочь ребенку проявить свои способности, поверить в себя, ощутить успех после упорной работы — вот главная его задача.

Из отношений «учитель — ученик» вырастают отношения сотрудничества людей, отличающихся прежде всего не статусом и возрастом, а индивидуальным опытом.

Мы разделяем основания концепций преподавания искусства Д.Б. Кабалевского и Б.М. Неменского, но не придерживаемся строго каких-либо учебных программ. Тематика занятий определяется включенностью ребенка в общешкольную и классную жизнь. Она может быть инициирована любым временным объединением или отвечать индивидуальным запросам детей. Так удается и повысить мотивацию детей, и соединить обучение с жизнью, учить применять свои способности, знания, умения на практике.

Ребенку всегда предоставляется выбор либо темы, либо способов и материалов, либо роли в общем деле, либо того и другого. Осуществление этого принципа требует определенных условий. Кабинеты изобразительного искусства, музыки, МХК оснащены различными материалами, инструментами, которые ребенок может использовать в соответствии со своим замыслом.

Кроме уроков есть возможность заниматься в мастерских, включенных учащимся в индивидуальный план по своему желанию (театральных, киноведческих, музыкального движения, пластики, декоративно-прикладного искусства, дизайна). Они могут быть постоянными и временными, предметными и межпредметными и носить проектный характер.

Так, играющие большую роль в создании уклада школьной жизни общие праздники осуществляются как значительные творческие проекты на основе синтеза разнообразных художественных средств и способов. В больших проектах все участники получают ощущение разделенного успеха, даже при относительно скромном личном вкладе. Это особенно важно для индивидуального продвижения детей с заниженной самооценкой, стеснительных в общении.

Для самоопределения человека необходимо понимание своей индивидуальности не только на уровне выбранных ценностей и позиций, но и в плане выявления особенностей своего темперамента, мышления, способов восприятия и т. п. Художественное творчество — одна из областей, в которых эти особенности проявляются чрезвычайно ярко. Учителя помогают ребенку выявлять эти особенности, организуя осмысление своего выбора или результатов творческих усилий.

В художественно-творческом пространстве ребенок выступает не только в роли создателя, творца, но и в роли потребителя в хорошем смысле слова, «воспринимателя искусства».