Не останавливайся

Тан

— Хочу спать с тобой! — озвучиваю свои мысли. — В одной кровати.

Я весь вечер за ней наблюдал. Время от времени ловил на себе ее взгляд и не понимал, почему она смотрит. Другие — понятно. Не привыкли еще к моей внешности, не знали, что скрывается за косой челкой, но Соня — знала. И видела в спальне. Уже видела, а все равно смотрела. Так, что член вставал не от Златы, что извивалась на моих коленях и с улыбкой победительницы что-то шептала на ухо, а от нее.

— Что? — выдает ошарашенно.

Я зажимаю ее у кухонной тумбочки. Не позволяю отойти или отстраниться. Прижимаюсь настолько, насколько могу. Чувствую, что одержим, блядь, чувствую. До сих пор ее хочу. Я не был монахом все это время. У меня была не только Злата, но и другие. Сколько точно — не посчитаю. Проблема в том, что ни от кого так не торкало.

Рядом с ней сносит крышу. Руки дрожат, стоит представить, что прямо сейчас буду ее касаться, буду трогать оголенную кожу, ласкать и слышать протяжные стоны, как раньше. Блядь, что бы она ни говорила, а она тоже все это чувствует. Наэлектризованный между нами воздух и это ошеломляющее притяжение, которому сложно сопротивляться.

— Сегодня, — говорю с нажимом. — Хочу спать с тобой. Не в той комнате.

Я готов держать язык за зубами. Я, мать вашу, готов наступить себе на глотку и быть в тени, если она согласится, если…

Рывком усаживаю ее на столешницу, не встречая никакого сопротивления — и мне срывает тормоза. Она меня не отталкивает, я с дрожью в пальцах поднимаю ее свитер и запускаю руки внутрь. Прикасаюсь к оголенной коже, и меня будто током простреливает. Разве что стон с губ не слетает, когда осознаю, что она не сопротивляется. Напротив, откидывается слегка назад, предлагая доступ к телу.

Херовые мысли лезут в голову. Унизительные. Она меня оттолкнула, указала на мой недостаток, выставила ничтожеством, а я… схожу с ума, когда ее вижу, когда вдыхаю ее запах, трогаю. Целую. У меня губы сводит, стоит подумать о том, что я могу ее поцеловать. Сейчас, блядь, прямо сейчас. Могу. Но не буду. Не стану.

Она назвала меня уродом. Я помню. Конечно, помню, такое не забывается. Я каждый день, каждый гребаный день смотрю на себя в зеркало и понимаю, что она права. Понимаю, убеждаю себя не таить обиду. Она сказала правду, не врала, в лоб выдала то, что думала, но как же, сука… больно? Мне — и больно? Самому смешно от таких мыслей. Самому непривычно то, что вообще думаю об этом, вспоминаю постоянно и анализирую.

— Тан, что ты делаешь? — до меня словно сквозь толщу воды долетает ее голос.

С трудом, но я его слышу, только на ответы нет сил. Все чувства сосредоточены на ней, на движениях моих рук на ее теле.

Что я делаю? Знать бы, знать…

Пока не оттолкнула, успеваю максимум. Расстегиваю лифчик, стаскиваю его с ее груди, прикасаюсь. Помню, как целовал ее грудь, помню ее вкус на своих губах, языке, во рту. Она вкусная, она, черт возьми, слишком вкусная. Невыносимо. Хочу сделать это снова, но торможу себя. Напоминаю, что нежности — за гранью. Нельзя этого допускать. Единственное, что себе позволяю — прикоснуться к ее шее.

С ума схожу, когда губы касаются нежной кожи. Ее вкус снова заполняет все рецепторы. Выбивает воздух из легких и мысли из головы. Я прикусываю ее шею, совсем не нежно, может, даже останется след. Лижу ее кожу языком, срывая с губ приглушенный стон.

Она дрожит. Всем телом подрагивает, когда все это с ней проделываю. Хочет, она по-прежнему меня хочет. Несмотря на то, что мне сказала.

— Посмотри на меня, — требую, отрывая губы от ее шеи.

Соня не спешит открывать глаза. Сидит с прикушенной зубами нижней губой. Соблазнительная, манящая, до боли в яйцах желанная.

— Смотри!

Она распахивает веки. Смотрит. С желанием. Жду пару мгновений. Жду, что прочитаю в ее глазах отвращение. Если я ей противен — где оно? Я неправильно считываю ее эмоции? Разучился понимать, когда нравлюсь девушке, а когда нет? Не понимаю, чему верить.

Сжимаю пальцами ее соски, не больно, но ощутимо. С ее губ срывается выдох, и она снова прикрывает веки, хотя перед этим смотрела прямиком на меня. Я схожу с ума рядом с ней. Помню, что она нетронутая. Помню, как о таком забыть, но сейчас готов наплевать на все и взять ее прямо тут. Все равно хотел забить на нежности. Забить на все.

Когда добираюсь до пуговицы на ее джинсах, Соня словно приходит в себя. Тормозит мой порыв, перехватывает руки, хоть и не может меня остановить. Я сильнее, настойчивее, мною движет животное желание ею обладать. Но я останавливаюсь. Никогда девушек насильно не брал.

— Просто закрой глаза, — говорю ей, понимая ее остановку по-своему. — Закрой и забудь.

— Я хочу поговорить, — выдвигает хрипло. — Задать тебе вопрос. Можно?

— Валяй.

— Когда я уезжала, я… кое-что нашла.

Она закусывает губу и трясется. Я с трудом сдерживаю себя, но жду, жду, что спросит.

— Я нашла видеокамеру. У себя в комнате. Ты ее туда поставил?

Впервые в жизни до меня доходит значение слова “фиаско”.

— Тан…

— Нет.

— Нет? — она хмурится, словно пытается понять. — Не ты?

Я, но ей об этом ни за что не признаюсь. Вру. Делаю вид, что вообще не знаю о существовании никакой камеры. Она не узнает, не узнает, что у меня есть наше видео. Что я, блядь, едва ли не каждый день его пересматриваю и… дрочу. Как пацан, блядь, дрочу, потому что хочу ее себе. Снова. Но я не скажу. Потому что она спросит зачем, а в таком, мать вашу, не признаются. Никогда.

— Нет? — переспрашивает. — В смысле…

— Нет, не я.

Вру, не испытывая угрызений совести.

— Ты врешь, — усмехается, больше никак не реагируя.

Только эта легкая усмешка. Какая-то дурацкая, словно блаженная, словно у нее даже не было сомнений. Никаких. Она уверена, уверена, что я.

— Здесь тоже… — хрипло выдает.

— Что?

— Здесь тоже поставил камеру?

— Что ты несешь?

— Ответь мне, — повышает голос. — Здесь тоже есть камера? Тоже снимаешь то, что сейчас происходит?

Я от неожиданности ее даже отпускаю. Позволяю спрыгнуть и осмотреться.

— Где она? Ты снова снимаешь меня? Или нас? Где камера? На холодильнике?

— Снова, блядь… на холодильнике, — киваю, как китайский болванчик. По простонародному — идиот.

Накрывает противоречивыми эмоциями. С одной стороны — камеру действительно ставил я. Она догадалась, она знает, было дело. А с другой… Сейчас что? Что она ищет? Как она вообще обо мне думает? Что я законченный урод? В прямом, сука, смысле. В самом что ни на есть прямом… А может, так и есть?