Избранные рассказы

Антонина Липаткина. Молчаливая, добрая. Чистила зубы, выпивала два йогурта, терпеливо ехала туда, где работала. В дороге сильно любила море, на котором никогда не была, а на работе — фиалки, которые пыталась выращивать. Не получалось. Ещё она любила себя, но не просто так, а себя в следующей жизни. В которой всё обязательно будет совершенно иным. А теперешнее «как же оно задолбало!» позабудется и растает бессмысленным сном.

Так она и работала. С десяти до восьми. Продавщицей в маленьком магазинчике женской одежды. Пассивно ненавидя любых покупательниц и раз за разом представляя себя на свиданках с редкими мужчинами. Иногда под шумок утягивала особо понравившиеся шмотки, но надевать не решалась — боялась, поймают. Из развлечений: приёмник да обеденный перерыв. В остальное время — вереница прохожих за хрустальной витриной. Аквариум наоборот. А ещё…

Раскидистый треск, хруст бильярдных шаров — и холодный сентябрьский дождь придавил старый город. Зазвенел по железу, расцарапал запылённые стёкла… загудел в водостоках. Свинцовыми пузырями мозоля асфальт, выплеснулся на мостовую.

Вспышка, вспышка, ещё… чуть запоздалые затяжные раскаты. А промеж них немота, суета, трепыханье прохожих. И зонтики, зонтики… грибами… нет — разноцветными воздушными шариками. Заколыхались, задёргались, потекли врассыпную. Цепляясь и сталкиваясь — словно на ощупь. Вдоль улиц, вдоль переулков, мимо витрины. Через неё всё видать, когда с крыши не каплет. И мокрая кошка: от самых дверей — в глубь магазина. Лап-лап-лапками, сердитыми, мокрыми. Почти чёрной молнией, почти буревестник.

— А ну!.. Ты ж куда?! — зашикала Тонька, приподнимаясь над кассой.

Не то чтобы с умыслом… скорее от любопытства, от радости. Сидеть одной целый день за прилавком с колготками, а тут… живое, взъерошенное. Деловое, что муха в компоте. Прошлёпало, словно к себе, словно всегда. И молча заныкалось промеж дамских шмоток. Словно и не было — одни следы на полу. Полтергейст.

— Крысь-крысь-крысь… Где ты там? Выходи.

Но в это мгновение над головой грохнуло так, что завыли машины.

Да-а, теперь точно без шансов.

Ещё минуту назад она с интимным трепетом пялилась на разгоравшуюся бурю и вот: какая досада — от увлечённости нет и следа. Казалось бы — просто дождаться, когда кисун почешет обратно. Но нет, хрена лысого, это не наш вариант.

Распахнув холодильник, Антонина придирчиво оглядела пустовавшие полки. Два бутерброда, батон, четыре яйца, макароны, м… нет — макароны в помойку. Ещё бутыль кетчупа. И пузырь коньяка. Почему в холодильнике? Ну, тоже продукт.

В общем, не густо… На трудовой перекус с приличным запасом, а вот зверька подманить… разве что бутербродами? Сыр с колбасой там совсем несъедобные, но пахнут… да, как настоящие. И цвет такой — весёленький, светленький. Под майонезом не видно, но если слизнуть… И надеяться, что всеядному городскому бродяге не до капризов. Тут главное — не шуметь, не пугать. Вот только погода…

На дворе ни души — попрятались тараканчики. Можно без лишних сомнений закрыться «обедом». Осторожно, на цыпочках… щёлкнуть замком… Теперь ворчанье небес словно накрыли подушкой, да и шелест дождя стал точно сахарным, ватным. Сейчас бы в кроватку, под одеяло… Впрочем, это пока подождёт.

Отшкрябав подборку чайных мешочков, вымыла блюдце. Вкусняшки порезала, разложила, поставила. Примерно в то место, где закончился пунктир мокрых лап. Сама затаилась. Почти как охотник: там — дичь, тут — засада. За манекеном, за розовым платьем. В позе омара. Ещё бы фоторужьё… Ай, есть же мобильник. Семь мегапикселей — подходящий калибр. Вот только минуты…

Пять, десять, пятнадцать… А нетерпение, а затёкшие ноги. И всё равно никого: ни движенья, ни звука. Ну, хоть бы чего! Нет. Ничего.

— Эээ… что б тебя крысы!.. Сижу как дура… Купилась, — поднимаясь с колен, прогнусавила Тоня. Затёкшие ноги мгновенно защекотало мурашками, и в подсобку пришлось ковылять на полусогнутых.

Бухнувшись в кресло, щёлкнула чайником. Отсыпала кофе. Немного подумав, достала коньяк. Теперь продавщице казалось, что затея с приманкой была никчёмным ребячеством. А кроме того — в торговом зале недавно поставили камеры. Если они всё засняли, то это… Это ж капец!

Коньяк в её руке дрогнул, и вместо нескольких ложек в чашку набулькало с неполный половник.

Отключить камеры? Затереть плёнку? Наверно, можно, но как? Ведь Антонина даже не представляла, где искать «главную кнопку».

Заметавшись взглядом, женщина с минуту мысленно перетасовывала открывшиеся обстоятельства. Куда бежать, куда деваться… и варианты от плохого к ужасному поплыли перед мысленным взором. Одни — смешные, другие — нелепые, но были и третьи — с намёком на увольнение. За животное в магазине, за то, что прикармливала… Каратеева, конечно, на многое закрывала глаза, но по поводу всяких кошек-собак у директрисы был пунктик.

— А там поди докажи, что всё было иначе, — чертыхнулась продавщица и залпом осушила злосчастную чашку.

Холодок. Пряный, терпкий… Прозвенел, спёр дыхание, вдарил вверх к переносице.

«Наверно, всё-таки зря», — пронеслось где-то там запоздалым напутствием. А теперь…

«Закусить-закуси-и-ить!!!» — и — «Ура — макароны!»

Прямо так. Прям руками.

Повезло, что не выбросила.

Теперь отдышаться… Да, ядрёная штука.

Хотя, четвёртая «рюмка» легла тёплым бархатом.

Четвёртая…

Блин.

Или пятая? Как же так получилось?

— А и пускай увольняют. Пусть только посмеют! — гримасничала продавщица, вертясь перед зеркалом. Болтать с собственным отражением её научили подруги: такие же «нарасхват» и такие же благополучные в своём одиночестве. По чуть-чуть, день за днём, это стало привычкой. А вскоре, после развода, — болезненной необходимостью.

— Такая маленькая, такая пушистенькая… Да разве ж с такой ми-ми-ми что-то можно? Я им в Гринпис напишу. Им. На них. Всем на всех. Скажу, спасала планету. Закрыла грудью котёнка, хотела вскормить… — на последних словах Антонина притронулась к своему «победному» лифчику под первым номером. Непроизвольно. И словно споткнулась. Сколько раз уже было, и вот опять началось.

Помолчав, женщина отошла чуть подальше, отбросила волосы и медленно, как на экзамене, потянула подол. Оцепеневшее отражение словно сопротивлялось, но всё же повторило движение.

Сперва до колен, обнажая проступившие венозные сеточки. Затем выше и выше, постепенно, словно торжественно преподнося наслоения жира, целлюлита, полоски растяжек… И дальше, вплоть до седалища: нещадно утянутого специальными шортиками, но всё равно расползавшегося; с желеобразной податливой складкой, перевалившейся через резинку.

Две ссутуленные фигуры напротив друг друга, две помрачневшие тётки… В нелепом, необъяснимом ожидании, что это всё не про них. Что раз — и отменят. Что надо лишь подождать.

Наверно, они бы так и стояли, но колбаса, блюдце, кошка… Антонина едва не вскрикнула, ощутив щекочущее прикосновение к правой ноге. К самой стопе, к самым пальчикам, для которых зеркала не хватило чуть-чуть.

— Ах ты!.. — и осеклась, расплывшись в улыбке.

Отпрыгнувший было зверёк притормозил, приосанился и вскоре продолжил исследование. От ног вдоль стола, потом к холодильнику. Осторожным прыжком на подоконник. С подоконника… ладно, пускай — один раз можно даже на стол.

— Так ты не наелась, — прошептала Тонька, не спуская глаз с любопытствующей мордочки. — Чего же тебе ещё…

Одёрнув платье, женщина осторожно присела напротив и, разбив скорлупу, выковырнула на скатерть немного белка.

Ах, как она ела. Глотала на вдохе. С остервенением, с хриплыми, нервными придыханиями. Хам-хам… с урчаньем, с подрыкиванием. А Тонька подкладывала, пододвигала поближе. И в эту минуту женщина чувствовала, что уже давно не была так близка к абсолютному счастью. Помнится, кто-то шутил, что счастье — это так просто. Ну да, ненасытная киска и бутылка спиртного. А разве нужно что-то ещё?

Вот только Антонина смотрела на кошечку не как на питомца. Даже не как на ребёнка или игрушку. Сейчас она видела свой идеал. Идеальное воплощение, перерождение. Цель, ради которой не жалко и умереть. С самого детства играла с котятами, но почему-то не замечала. А сейчас — вот. Словно прозрела.

И природная гибкость, и лёгкость, и талия. Ешь сколько хочешь — всё равно не поправишься. А даже поправишься — всё только на пользу. И шёрстка… чёрная, гладкая. От рождения и навсегда. Никаких тебе непрокрашенных поседевших корней. А морщины? Для кошек их просто не существует.

Ни один человек, никто из живших или живущих, не мог бы тягаться с таким совершенством. Даже точёные античные божества — всё равно терялись на фоне истинной грации. Та, кого любят все. Без исключения.

Между тем кошка уже не боялась. Раздобрев от тёплой умиротворяющей сытости, она с мурчаньем вылизывала дружелюбные руки.

«Сейчас кончу», — подумала Тонька и, чтобы прогнать наваждение, потянулась к бутылке. Её нестерпимо влекло приблизиться к абсолюту. Прямо тут и в эту минуту. Фальшиво? Пускай. Надо только начать.

— Жди здесь, я сейчас, — хихикнула женщина и, позабыв обо всём, выбежала в общий зал.

С меховыми изделиями в магазине было не густо — всё-таки не основной профиль. Но Антонина знала, где поискать… Четыре песцовые шубки: две на складе, две на витрине. Одна жилетка — пушистая память о несчастном еноте. Или даже о двух. Десяток шапок разной мохнатости, муфточки, варежки, аксессуары. С размерами не фонтан, но если до конца не натягивать да пуговиц не искать… А ещё колготки с начёсом — китайский ответ русской зиме. Синтетика, да, зато на любую фигуру.

Последней деталью стали сапожки. Замшевые, с рыжеватой опушкой и большими помпонами. Не то чтобы по ноге, зато без каблука. Хоть дома ходи — никогда не устанешь. Вот только пьяные ноги… С непривычки запутались, и Антонина грохнулась, уткнувшись носом в паркет.

Удивительно, но оказалось не больно. Всё-таки падать в шубе куда безопаснее, чем на кирпичи. Вот только встать… с первого раза не получилось. Вторая попытка. И тут женщина сообразила, что уже давно поднялась, но почему же… Почему весь остальной мир не поднялся вслед за ней?

Бред. Не бывает. И, похоже, стоит она на четвереньках. Так естественно, так привычно, но всё-таки… куда делись руки? Лапы? Теперь только лапы. Необычно-широкие, толщиной с целый хвост. Хвост?! А действительно. Полный комплект, и вовсе не страшно. Не боялась же она своей рядовой повседневности — с чего пугаться теперь? Побежать.

Последний раз Тоня бегала… наверное, в школе. Как это было, почти и не вспомнить. Сухая одышка, долбёжка в висках, невыносимая, ненасытная жажда до каждого глотка воздуха. Теперь же тело вспорхнуло словно само. В два прыжка пересекло зал, под диван и дальше по коридору. Восхитительное приобретение. Настолько, что женщина всё ещё не могла поверить: это вовсе не ОНО, это — ОНА. Несущаяся промеж стульев да подбивающая углы развихлявшимся задом. И пусть на паркете коготки безбожно проскальзывали, зато в остальном — настоящее «Вжжжоууу!», «Рум!», «Рум!», «Бада-бздыщь!»

Она просто не могла остановиться, как не может притормозить ребёнок в магазине игрушек.

Опомнилась Антонина только на улице. Пряный, промытый дождём воздух холодил чуткий нос. Мокрый асфальт лип к подушечкам лапок. Как выбралась? Да через дыру. Теперь любая щель словно открытая дверь. Свобода и счастье. Вот только внезапное «Мрр…»

Чёрная кошечка? Нет, не она. Нечто косматое, напряжённое, со слипшейся, скатавшейся шерстью. Чудище бомжеватое. Словно всю жизнь в подворотнях. Подступало, нарезая воздух хвостом.

Зашипев, женщина бойко попятилась, но и с противоположной стороны к ней уже приближалась грязная морда. В голове мелькнули мысли про течку… Да не, ну, хотя… Хотя да. Последние годы течка у Антонины была стабильной до зуда. Но нет. Нет-нет-нет! Ни за что! Не до такой же, блин, степени?!

Ощерившись, она отступила к подъезду и тут внезапно обмякла. Третий, незамеченный ранее зверь цепко держал её за загривок. Необычное ощущение, вот только сейчас было не до того.

Её имели поочерёдно, её имели одновременно. Все трое, а потом ещё два запоздалых. Прямо так, посреди тротуара. Под ногами прохожих и промеж каких-то машин. Прикусывали за уши, цепляли когтями. Навалившись мокрым зловоньем, прижимали к земле.

Поначалу Антонина пыталась сопротивляться, но постепенно стухла, притихла. Хотелось плакать — не получалось, и, захлебнувшись бессилием, она расхохоталась. Кто говорит — животные не умеют смеяться? Ещё как умеют, просто снаружи не видно.

Мечта. От уха до уха. Истерично осклабившись новым блаженством. И песок на зубах, и холодок вдоль спины. Объяснить не получится — только прочувствовать. Когда всё не так. Когда уже и не хочешь, но становишься хищником. Утончённой, нафуфыфтеной няшкой.

А самое интересное начнётся позднее, через два месяца, когда у бывшей продавщицы народится шестеро настойчивых иждивенцев. Вот только это уже другая история. Про ми-ми-ми.